Счастье есть
Шрифт:
Алекс сел на пол и закрыл лицо руками. Боль, которая рвалась из его груди, была такой сильной, что он с трудом дышал. Фрида села рядом с ним на пол и обняла.
– Мы сделаем все возможное, – сказал доктор. – Держитесь. Все не так уж плохо.
Доктор быстрым шагом ушел в ординаторскую. Клава и Ангелина Квадриговна, которые на время притихли, слушая слова доктора, снова завыли в голос. Бабский вой – страшный звук, символ отчаяния и бессилия. Но Алекса этот вой каким-то образом вытолкнул из эмоциональной пропасти.
Нередко, оказавшись в очень
– Это ты виноват! – закричала Клава, глядя на поднимающегося с пола Алекса. – Ты вместо того, чтобы ходить по блядям, должен был здесь, в больнице, договариваться с врачами. Тогда бы они внимательнее отнеслись к нашему сыну!
– Это не поможет, – сказал Алекс, глядя ей в глаза.
– Что не поможет?! Чему не поможет?!
– Твой крик ничему не поможет, – сказал Алекс спокойно, и в его голосе, казалось, совсем не было интонаций.
Фрида бросила на Клаву красноречивый взгляд. Алекс повернулся спиной к Клаве и Ангелине Квадриговне, крепко обнял Фриду, потом подошел к Максу и Мане. Он ощущал в себе странную пустоту и холодность. Как будто все его чувства в один миг умерли. Макс обнял Алекса. Глаза у Алекса блестели, как будто были покрыты масляной пленкой. Макс подумал, что это слезы придают блеск глазам. Потом, все так же крепко обнимая Фриду, Алекс пошел к выходу, мимо Клавы и Ангелины, даже не удостоив их взглядом. Алекс и Фрида, обнимаясь, спустились по лестнице. Алекс шел вперед, но Фрида чувствовала, что он передвигал ноги машинально. И она поддерживала его в меру своих женских сил.
– Что ты будешь делать? – спросила она, когда они вышли на холодный воздух.
– Молиться… и ставить все точки над «ё», – ответил Алекс.
– Клава рассказала мне про твою первую семью, – сказала Фрида.
– Очередные выдумки? – спросил Алекс.
– С чего ей лгать об этом?
– Ас чего лгать об этом мне?
– Ты мужчина. Мужчины часто скрывают своих старших детей.
– Я ничего не скрываю.
– Клава предупредила меня, что ты молчишь и лжешь, а потом женщина, живущая рядом с тобой, чувствует себя дурой. И знаешь, Алекс, я уже начинаю ей верить.
Алекс взглянул ей в глаза. Он был ошарашен.
– Фрида, у меня нет никакой первой семьи. И никаких старших детей.
– То есть то, что твоему старшему сыну восемнадцать лет, это все выдумки Клавы?
– Да! Это все выдумки Клавы!
– Значит, меня ты тоже будешь обманывать?! – вспылила Фрида.
– Знаешь, мне так жаль! Между нами возникло настоящее светлое большое чувство. И если ты сейчас не поверишь мне, я могу потерять тебя. Ты делаешь мне больно в тот самый момент, когда мне казалось, что больнее уже быть не может!
Алекс повернулся и быстро пошел к своей машине.
– Алекс, куда ты?
– Я буду ждать, пока ты мне поверишь!
– Алекс, я тебя никуда не отпущу.
– Фрида. Я очень люблю тебя. Но я должен сделать то, что считаю нужным. Иначе мне не спасти сына.
– Алекс… Вернись! Или между нами все кончено!
– Я знаю, что ты меня любишь, Фрида. Просто ты все еще не можешь верить мне. А веришь моей безумной жене, которая сочинила все мои любовные похождения, и развелась со мной, потому что поверила своим фантазиям.
– Мне уже два человека сказали, что ты лжец. Как я могу тебе верить? Как дура?
– Ты не дура. Ты прекрасная, умная, добрая, великолепная женщина.
– Алекс! Немедленно скажи мне правду!
Алекс сел в свой автомобиль и, круто развернувшись, выехал со стоянки.
14
Макс и Манечка, оставшись одни, зашли в ординаторскую. Доктор, который делал операцию, сидел за столом и что-то писал в истории болезни.
– Можем ли мы чем-то помочь мальчику? – спросил Макс. – Какие-то лекарства, что угодно…
– Нет, – доктор поднял на них взгляд, в котором читалось искреннее сочувствие. – Мы сделали все необходимое. Я должен сказать Вам, что такая реакция на наркоз бывает в одном случае из двадцати тысяч. Мы заметили аллергию сразу, поэтому мальчик еще жив. Но сейчас сделать ничего нельзя. Остается только ждать.
– Если потребуется хоть что-нибудь, пожалуйста, позвоните.
Доктор кивнул. Макс оставил на столе доктора визитку, и они с Манечкой направились к выходу. Мимо Клавы и Ангелины, которые стояли в коридоре, обнявшись, и плакали, они прошли молча. Макс, который сам перенес страшную потерю, прекрасно понимал состояние Алекса и состояние этих женщин. Лучше всего он понимал, что слова сочувствия сейчас помочь не могут. Вообще ничто не может сейчас помочь.
– Сколько времени? – спросила Манечка, когда они вышли на улицу.
– Уже пятый час.
– Не поеду на работу.
– Давай тогда поедем куда-нибудь, – сказал Макс. – Туда, где больше жизни.
Майская погода, казалось, решила вспомнить мартовские холода. Пока они дошли до машины, руки Манечки покрылись мурашками и покраснели.
– Садись за руль, – сказала Манечка. – Хочу, чтобы мой любимый покатал меня. А потом нам будет что отметить в каком-нибудь ресторанчике.
– Ладно, – сказал Макс. – Попробую.
Он сел за руль, настроил под себя водительское сидение и зеркала, завел машину. Манечка пристегнулась ремнем безопасности, Макс последовал ее примеру. Он неуверенно нажал тормоз, поставил рычаг коробки передач в положение «D», отпустил тормоз. Машина плавно покатилась вперед. Макс вырулил со стоянки, выехал за ворота больницы и осторожно влился в поток машин.
– Куда поедем? – спросил он.
– Решай ты. Ты же мужчина. А я с тобой поеду куда угодно.
У Макса было странное ощущение. Он вел машину, как бы вспоминая как это делается. С каким-то равнодушным удивлением он отметил, что у него полностью исчез страх перед вождением, который преследовал его все эти три года.