Счастье - это теплый звездолет (Сборник)
Шрифт:
Женщины уходят, оставив в отсеке Анди, чтобы помог гостям переодеться. Тому нелегко разобраться с незнакомыми приспособлениями — Лоример и сам-то в них путается. Но парень, снявший с себя лишь половину частей скафандра, в оставшихся работает ловко и споро.
Сражаясь с последними застежками, Лоример изумляется: подумать только, мальчишка в космосе! Мальчишка и четыре женщины летят по солнечной орбите, ведут огромные, собранные из какого-то хлама корабли на Марс! Следует ли это воспринимать как оскорбление? Лоример не чувствует никакой обиды, только благодарность, принимая из чьих-то рук — из рук Конни? — коротенький халат и «грушу» с чаем.
Джуди, та, что в скафандре, возвращается на борт с сетями экипажа «Подсолнуха». Мужчины следуют по другому туннелю за Анди, Бад и Дейв то и дело запахивают на себе халатики. Анди останавливается у люка:
— Оранжерея. Теперь это ваш туалет. Один на троих, зато Солнце — целиком.
Внутри пышные джунгли, повсюду шелестит, блещет росой листва. Вспархивает и уносится прочь кто-то мелкий. Кузнечик?
— Поворачиваем вот этот рьгчаг. — Анди показывает сиденье, установленное на большом перепускном клапане. — Вместо воды поршень выталкивает гравий, который уносит фекалии в биореактор. Там идет процесс компостирования, и к почвенному слою добавляется новая порция перегноя. Мы выращиваем вику, она интенсивно обогащает грунт азотом, а воздух — кислородом. Углекислоту и кислород мы откачиваем. Настоящий вулагонг!
Под его бдительным взором Бад испытывает устройство.
— Что значит «вулагонг»? — интересуется Лоример;
— А? Да это у одной нашей изобретательницы фамилия была Вулагонг. Чумовые у нее получались конструкции. Вот с тех пор мы и говорим «вулагонг» про то, что на вид плагго, но работает. — Парень ухмыляется. — Куры питаются семенами и кузнечиками, а кузнечики и игуаны — листвой. Мы их сюда запускаем в темное время, когда корабль повернут к Солнцу другим боком. Света здесь вдоволь, можно даже козу держать, как считаете? А правда, что на вашем корабле никакой живности не было?
— Правда, — подтверждает Лоример. — Ни одной игуаны.
— Нам обещали на Рождество шетландского пони, — грохоча гравием, шутит Бад.
Анди растерян, но тоже смеется.
У Лоримера муть в голове. Не одна усталость тому причиной — за год жизни на «Подсолнухе» атрофировалась восприимчивость к новизне. Он вяло пользуется «полным вулагонгом», и Анди препровождает своих подопечных обратно в тот первый отсек, а затем дальше, в большую кабину управления полетом. Там Дейв произносит в адрес «Луны-центральной» короткую благодарственную речь и получает любезный ответ.
— Нам тут нужно еще повозиться, закончить с переменой курса, — говорит Леди Блю.
Лоример угадал верно, это немолодая мулатка. У Конни тоже довольно экзотическая внешность, остальные — европеоиды.
— Принесу вам поесть, — радушно улыбается Конни. — А потом, наверное, вы захотите отдохнуть. Мы для вас приготовили соты.
Она не совсем правильно произносит слова. Тут у всех один выговор.
Покидая кабину, Лоример видит по глазам Дейва, как глубоко тот ушел в раздумья. Трудно бывшему капитану «Подсолнуха» смириться с мыслью, что он теперь всего лишь пассажир на чужом борту. Ему тут не командовать, не рассчитывать курс, не получать сообщений извне.
И это последняя внятная мысль Лоримера. А последнее внятное ощущение — вкус непривычной, но качественной пищи. Через уже знакомый спортзал пассажиров отводят в корму, в спальный цилиндр. Там шесть ирисовых люков, этакие собачьи дверцы. Лоример пропихивается через свою лазейку и видит поместительный матрас, столик и полки в стене.
— Это для выделений. — Рука Конни просовывается в люк, указывает на мешки. — Возникнет проблема — высуньте голову и позовите. Вода вон там.
Лоример почти не слушает, у него нет сил отвечать; он даже не ползет, а дрейфует к матрасу. Добравшись, кое-как устраивается и получает новый, последний на сегодняшний день сюрприз: начинается ровное, бесшумное вращение спального цилиндра. Лоример с наслаждением тонет в мягком, и с каждой минутой центробежная сила прибавляет ему веса. Одна десятая g, а может, и побольше. Ускорение не прекращается, и он проваливается в самый крепкий и здоровый сон за весь прожитый в космосе год.
Только на следующий день ему станет известно, что, пока он спал, Конни и еще две женщины без устали, без передышки толкали перекладины, вращая спортзал и треща при этом как сороки.
Ох и горазды же они языком чесать, снова думает Лоример, вернувшись в настоящее время. Память выплескивает поток докучливого гомона: вот болтают на кухне по телефону Джинни, Дженни и Пенни, вот бубнит мать, вот щебечет Эми, сестра. И нет этому конца-краю. Ну о чем о чем, о чем можно постоянно трындеть?
— Да обо всем, — раздается рядом совсем невоображаемый голос Конни. — Что есть, тем и делимся, это же так естественно.
— Естественно?..
Как муравьи, думает он. При каждой встрече им надо соприкоснуться усиками. Где ты был, что делал? Шур-шур-шур… А я то, а я сё, ля-ля-тополя. Тотальная координация улья. У женщин нет самоуважения. И не бывает никакого смысла, никакой стратегии в их беседах. Они не осознают зловещей силы, которой обладает слово. Просто не могут ничего удержать в себе.
— Муравьи! Ульи! — Конни смеется, демонстрируя плохой зуб. — Ты и в самом деле считаешь нас насекомыми? Потому что мы женщины?
— Я что, вслух думал? Прошу извинить. — Он усиленно моргает, чтобы прогнать видения.
— Да не за что. Так грустно слушать про твою сестру, про жену и деток. Наверное, они были чудесные. И чтобы выдержать такую потерю, надо быть очень мужественным человеком.
Но ведь Лоример лишь мгновение думал о Джинни и остальных — что же он успел наговорить? Что с ним делает наркотик?
— Что вы делаете с нами?! — Тревога, поначалу едва ощутимая, стремительно крепнет, угрожая превратиться в ярость.
— Не беспокойся, все в порядке, правда. — К его руке застенчиво прикасается теплая ладонь. — Препарат левонора-мина — дезингибитор, он, в отличие от алкоголя, не опьяняет. Мы все им пользуемся, когда нужно что-нибудь исследовать. И это почти всегда приятно. Скоро будем дома, и по пути мы должны вас понять, а вы такие замкнутые. — Она встречается с Лоримером взглядом. — Может, тебе плохо? У нас есть антидот.
— Нет… — Тревогу как рукой сняло, объяснение кажется вполне убедительным. — Мы не замкнутые, — произносит он — или пытается произнести? — Мы говорим… — Каким бы словом заменить выражения «рассудительно», «по-взрослому сдержанно»? Может, «объективно»? — Мы говорим, когда есть что сказать. — Не к месту вспоминается Форрест, координатор экспедиции, с его вечными сальными шутками. — Иначе все ломается, — добавляет Лоример, — и ты пробкой вылетаешь из системы.