Счастье под угрозой
Шрифт:
– Он не будет ничего предпринимать до тех пор, пока не прояснится, кто же стал наследником Данвити, – заключила леди Келсо.
Жизнь в Аннан-Хаусе без Фионы оказалась невыносимой. Майри даже и представить себе не могла, как присутствие сестры облегчало ей непростые отношения с мачехой. Без Фионы ей приходилось несладко.
Несмотря на то что мачеха не придиралась к ней, как раньше, она отказывалась воспринимать новое положение падчерицы всерьез, говоря, что женщина, неосмотрительно позволившая себя похитить, да еще унесшая с собой ключи от всех дверей и кладовых Аннан-Хауса, не может управлять им должным образом.
– И не говори, что ты вернула мне ключи, – гневалась Фейлин, когда Майри напоминала ей об этом. – На что они мне теперь? Нам ведь все равно пришлось взламывать старые и вешать новые замки.
Два-три раза на дню Фейлин непременно вопрошала, сможет ли Майри найти себе мужа с такой-то подмоченной репутацией. А еще мачеха ужасно невзлюбила Злюку.
– Кошки должны знать свое место, – недовольно проворчала она, когда утром следующей пятницы женщины взялись за рукоделие.
Фейлин вышивала, а Сэди сидела рядом с ней и разбирала нитки. Майри же отложила пяльцы и взяла на руки громко урчащего Злюку, норовившего «помочь» служанке.
Никто не поддержал разговор, но Фейлин упрямо продолжала:
– Ты что, хочешь, чтобы я споткнулась о него и упала? – Она многозначительно положила руку на живот. – И что тогда будет с ребенком? Нет, этот кот вполне может жить на улице и питаться мышами и прочими вредителями. Тогда от него хотя бы будет польза.
– Злюка отвлекает меня от невеселых мыслей, мадам, – тихо произнесла Майри. – Он либо шалит, либо спит. Да так крепко, что даже не просыпается, когда его берут на руки. А еще он начинает урчать, когда я его глажу. Уверена, вы не захотите лишить меня и себя маленьких радостей, несмотря на то что мы обе скорбим.
– Верно. – Фейлин вздохнула. – Мне очень не хватает крепкого мужского плеча. Всегда необходимо, чтобы кто-то взял управление замком и землями в свои руки. Женщины не могут тягаться с мужчинами в такого рода деятельности.
– Кто-то был с вами груб? – спросила Майри.
– Нет-нет, просто когда твой отец был жив…
Из груди Фейлин вновь вырвался вздох.
– Он всегда заботился о вас, мадам, это правда. Мой отец был хорошим человеком. Я постараюсь сделать так, чтобы Злюка не вертелся у вас под ногами, если это вас порадует. Только не просите меня выбросить его на улицу. Пусть ходит где хочет, мне это нравится.
– Слишком много на себя берешь, дорогая моя. Не очень-то привыкай к власти, чтобы потом не завидовать черной завистью своему маленькому брату, когда тот появится на свет.
Майри заметила, как Сэди поджала губы, а потом порывисто поднялась со своего места и отложила в сторону мотки ниток.
– Прошу прощения, мадам, – обратилась она к Фейлин. – Но мне нужно сходить к себе в комнату.
– Господи помилуй, я надеюсь, эта девица не заболела, – произнесла Фейлин, когда служанка направилась к двери. – Если я подхвачу от нее заразу…
Заметив, что Сэди все еще в пределах слышимости, Майри предпочла промолчать.
Фейлин также выразила удивление, что падчерица позволила «этому Роберту Максвеллу» приставить к ней одного из своих прислужников – «наверняка собственного незаконнорожденного сына». Однако Майри и на это ничего не ответила, предпочитая мир войне.
Гибби почти не заходил в дом, и Майри не осуждала его. Мальчик понравился Джопсону, и управляющий дал ему поручение. Через день он сообщил Майри, что мальчик не только надежен, но еще и сообразителен, а это из уст управляющего звучало как высшая похвала.
Вскоре Майри стала замечать, что постепенно возвращается к прежнему образу жизни. Она снова предпочитала уступать или молча соглашаться, вместо того чтобы высказывать собственное мнение вслух. И все это ради того, чтобы в доме царило спокойствие. Когда-то так поступал и ее отец. Это обстоятельство очень раздражало Майри. Разница между ее нынешней жизнью и жизнью в Трейлингхейле, когда она могла открыто говорить о том, что думает, была очевидна.
Майри нравилась себе больше, когда была там, с Робертом.
В понедельник, за три дня до предполагаемой поездки в Торнхилл к Дженни и сэру Хью на Пасху, Майри, Фейлин и Сэди сидели за ужином. Тяжело вздохнув, Фейлин произнесла:
– Боюсь, моя дорогая, мы все же не сможем поехать в Торнхилл. Такое долгое путешествие! А потом еще придется ехать в Дамфрис на пасхальную службу. Какая досада! В последнее время я чувствую такую слабость…
Она сделала паузу, ожидая сочувствия. Но в душе Майри поднялась волна гнева. Ведь она не только хотела навестить Дженни и сэра Хью, но и надеялась увидеть Роба. Однако гнев вскоре сменился чувством вины, и она произнесла:
– Дженни и сэр Хью будут разочарованы не меньше, мадам.
Больше Майри ничего не сказала и старалась сохранять спокойствие до конца ужина.
Когда же все поднялись из-за стола и направились к лестнице, Майри извинилась, собираясь прогуляться, чтобы унять бушующий в душе гнев. Когда она отвернулась от Фейлин, направившейся в свою спальню, раздался голос Сэди:
– Прошу прощения, госпожа. Могу я поговорить с вами?
Сочтя, что Сэди разговаривает с Фейлин, Майри собралась уже идти дальше, но служанка тронула ее за локоть.
– Прошу вас, ваша милость.
– Извини, Сэди. Я думала, ты разговариваешь с леди Фейлин. Она ведь твоя госпожа.
– Вовсе нет. Я даже не обращаюсь к ней так, – возразила Сэди. – Я называю ее «мадам». А госпожа в этом доме вы, миледи.
– Нет-нет, пока я не госпожа, – ответила Майри. – Видишь ли, если у леди Фейлин…
– Нет, госпожа, – перебила Майри служанка, а потом поспешно добавила: – Простите, я не хотела показаться грубой, но мадам только говорит, что беременна. А тем временем три дня назад у нее начались месячные.