Счастье, утраченное навсегда. Рассказы
Шрифт:
Далекий взрев паровоза, череда толчков и раскачиваний теплушки закончились желанной тишиной. Остановка эшелона не снизила накал их буйного веселия. «Чего они так веселятся?.. Зачем остановились?.. Еще одна тягомотина со стоянием в чистом поле…». Эти обрывки мыслей фоном промелькнули в голове.
Некоторое время Василий старательно пытался заснуть. Промаявшись еще с десяток минут, с досадой откинул воротник шинели. «Черт их подери!», – пробурчал он. Вздохнув, Василий свесил ноги с полки и уныло оглядел полутемное пространство теплушки. В дальней ее стороне виднелись короба
– Вась, ты чего, – не спишь?
Василий посмотрел в сторону двери. Его дружок, старший лейтенант Гриша Дубровин, с веселой ехидцей разглядывал недовольную мину на лице Василия.
– Уснешь тут… Ржут, как жеребцы!
– А я тебе что говорил? Иди лучше сюда, пошамаем малость. Жрать-то хочешь?
– Чего спрашиваешь? Недосып лучше всего лечить едой!
– На галету, погрызи. Все равно скоро двинемся, тогда на станции нас накормят.
– Да когда двинемся?! Красный горит, как застыл! У машиниста не спрашивали, чего стоим?
– Бегали, да тот ничего не знает. Закрыли перегон и все.
– Видать не одни мы тут кучковались. Глянь, сколько битой техники по сторонам навалено. Бомбили, небось, перед нами.
– Эх, столько добра пропало! Даже трупы лошадей лежат. Чего их не убрали?
– Не успели, наверное, – мрачно буркнул Василий. – До лошадей тут, когда эшелоны прут один за другим. Наступление готовят основательно. Ох-хо-хо, сколько ребят поляжет, один бог знает!
– Ладно тебе, тоску нагонять. Лучше давай постреляем. Глянь, сколько воронья на той дохлятине насело. Мишень что надо. Сразу видно, попал или не попал, если останется лежать на конине.
– А че, давай. Хоть чем-то развлечемся. На пачку махорки. Кто первый промажет, тот в накладе. Идет?
– Идет!
Офицеры стали бок о бок. Дубровин достал трофейный «вальтер», выменянный на какой-то станции у капитана из санитарного эшелона. Чуть красуясь, он вскинул руку. Первый выстрел не произвел на ворон никакого действия. Пара из них лишь встрепенула крыльями, да и то на мгновение.
– Вот заразы, привыкли, видать, к пальбе и грохоту! Ну, ничего, сейчас сниму одну.
Капитан тщательно прицелился и нажал на курок. На этот раз трепыхание одной из ворон всколыхнуло всю стаю. Стая тяжело снялась с трупа лошади и, галдя, закружила над ним.
– Ну, видал! – Григорий расплылся в самодовольной улыбке. – Твоя очередь. Посмотрим, какой из тебя ворошиловский стрелок.
– Не говори гоп… – пробормотал Василий, тщательно прилаживая рукоять пистолета в ладони. Он дождался, пока вороны успокоятся и неторопливо поднял пистолет. Прицеливался долго, зная, что самообладание Гриши не рассчитано на столь долгую задержку. Но Василий намеренно не спешил. Следующий выстрел был за Дубровиным, а потому пусть подергается, быстрее промажет. Дождавшись, пока тот не закряхтел от нетерпения, Василий плавно спустил курок. Одна из птиц, неловко подпрыгнув, опрокинулась набок. Стая немедленно поднялась на крыло.
– Я тут чуть не родил, ожидая, когда ты изволишь сделать выстрел. Вон и ворона окочурилась по причине твоей медлительности.
–Хм, наверное, она сдохла от твоего психа. Давай, твоя очередь. Посмотрим, кто проиграет. Пачка махры с тебя.
– Ух ты! Прямо уже заранее расписал!
Сидевший неподалеку усатый, в годах, солдат недовольно пробурчал про себя, но так, чтобы его слышали:
– И не жалко некоторым животин стрелять…
Дубровин удивленно повернул голову.
– Разговорчики, рядовой!
Но все же, чувствуя какую-то неловкость, добавил:
– Нам нужны тренировки, вот и стреляем.
– Знамо дело, тольки скоро настреляисси ишшо… досыть…
– Займись делом, боец. Нечего судить о делах командиров.
Григорий вскинул «вальтер» и, чуть прицелившись, выстрелил. Среди ворон ничего не произошло. Они продолжали неторопливо клевать мясо лошади, степенно перемещаясь по трупу, как по пиршественному столу с достоинством хозяев такого богатства. Василий спокойно констатировал:
– Как я и говорил, махра моя.
– Брось, это не считается. Ветер дунул сильно, поэтому и пуля мимо прошла. Я буду стрелять еще раз.
Василию пачка махры была бы кстати, но дразнить Гришу ему не хотелось. Пусть стреляет еще раз. Все равно, его табачок частенько оказывался в самокрутке Василия.
– Ладно, давай. Плохому танцору всегда что-то мешает.
Григорий молча забрал пистолет. На этот раз он прицеливался тщательнее, но выстрелить не успел. Перед вагоном появился ординарец полковника.
– Товарищ старший лейтенант, вам приказано прибыть немедленно в штаб. Можете идти со мной прямо сейчас. Остальные уже собрались.
– Чего случилось?
– Не могу знать, товарищ старший лейтенант. Знаю, что связисты получили какое-то сообщение из штаба армии.
– Вась, подожди, я сейчас приду. Можешь пока потренироваться. Держи.
Григорий протянул пистолет Василию и лихо соскочил на насыпь. Василий сунул «вальтер» в нагрудный карман гимнастерки и посмотрел другу вслед. Он думал, что Гришка слишком горяч, чтобы командовать ротой. Василий перевел взгляд на длинный, весь в поздних травах, луг, раскинувшийся до голубевшего вдали леса. Он вдруг ощутил, что все простиравшееся перед ним пространство уже давно и близко ему знакомо. И этот луг, и лес вдали были словно картинкой из его детства и юности, из далекого родного сибирского края…
«…Чувство, с которым я шел в первый учебный день девятого класса, я не берусь описать. С одной стороны, желание увидеть ее, ее прекрасное лицо, походку, услышать ее милый, глуховатый, с легкой хрипотцой голос, было нестерпимо. От одной мысли об этом у меня сладко замирало в истоме сердце и подкатывало к горлу. А с другой стороны, стыд и позор жгли меня от того, что посмел написать ей такие оскорбительные слова, с которыми можно и достойно обращаться лишь к богиням. Мне казалось, что большего кощунства, обращаться к ней с признанием в любви от простого смертного и ничтожного человека, каким был я, не может быть.