Счастье, утраченное навсегда. Рассказы

Мусатов Анатолий Васильевич

– Товарищ лейтенант, вставайте, вас ротный требует к себе.

Василий узнал голос Степы Лагутина. Он что-то буркнул в ответ и сбросил с себя шинель. В это время послышались команды к построению. Василий встал и огляделся. Пара десятков минут, которые он провел в провально-коротком сне будто изменили все вокруг. Серая предрассветная мгла уже не скрывала окрестности. Лес, казавшийся далеким, подступил к ним сплошной темной стеной деревьев и густого подлеска. Вокруг Василия торопливо выстраивались в маршевую колонну солдаты его

взвода. Он вздохнул и направился к головному взводу, откуда слышался голос Дубровина: «Шевелись, ребята! Живей! Куда тебя понесло, трындит твои потроха!..».

– Товарищ старший лейтенант, лейтенант Малышев прибыл по вашему приказанию.

Дубровин наклонился к уху Василия и прошептал:

– Вась, только что по спецсвязи получен приказ сходу атаковать позиции немцев около Карпушино. Тамошняя дивизия через полчаса перейдет в наступление. У нас на весь бросок до деревни есть час. Пять километров надо протопать, будто черт сам гонится за нами. Иди во взвод и надрючь своих, чтобы ни один не вздумал выкинуть какой-нибудь фокус. За любое промедление – расстрел. Это приказ полковника. Уяснил серьезность задачи?!

И, не дожидаясь ответа, добавил:

– Дуй к себе…

Всю дорогу Василий был словно в трансе. Отвечал невпопад Дубровину, не слышал вопросов старшины, и его сомнамбулическое состояние вызвало иронические подначки солдат: «Наш лейтенант, видать, еще не слез во сне со своей бабы…».

К Карпушино подошли, когда совсем рассвело. Уже издалека были слышны залпы пушек и мелкая, разливистая пулеметная дробь. Сухая винтовочная трескотня часто глушилась разрывами гранат, и протяжный стон человеческого «у…а…ра…а…а» вливался в общую картину начавшегося боя.

Батальоны, спешно разворачиваясь в цепь, сходу ворвались в первые линии немецкий окопов, где уже кипела яростная, ревущая матом и звериным рыком человеческая масса. Василий видел, как солдаты его взвода, выдирая из полуобвалившихся траншей серо-зелёные фигуры немецких солдат, валили их на влажную от крови и предутренней росы землю. Стоны и хрипы людей, смешиваясь с лязганьем стали, будили в нем нечто темно-злое, безумный инстинкт первобытной силы, который захватывает все существо в стремлении выжить.

Бойцы в едином порыве атаки гнали немцев за пределы деревни. Нарвавшись на немецкую контратаку танками, залегли. Бойцы спешно окапывались, благо мягкая, вспаханная недавно земля давала им шанс на спасение. Танки находились в паре километров за деревней, в лесочке, а потому несколько минут форы дали возможность солдатам укрыться. Послышались глухие, налитые скрытой мощью выстрелы противотанковых ружей.

Тугая волна разрыва сбросила Василия на дно неглубокого окопчика. Лопнувший от удара о землю ремешок не удержал свалившуюся с головы каску. Но в последнем клочке исчезающего сознания Василий увидел рванувшуюся навстречу смерти тщедушную фигурку Килинкарова.

С безумными провалами глаз на белом лице, прижав к груди связку гранат, он бежал на надвигающуюся массу железа и огня. Около его ноги серой змейкой металась полоска развязавшейся опорки. Пулемет танка бил без перерыва, но так и не свалил тщедушное тельце солдата на землю. Взрыв потряс вокруг все. Стальная махина, будто ткнувшись в непроходимую преграду, мгновенно застыла на месте. На мгновение показалось, что люди перестали стрелять, пораженные не столько чудовищной мощью разрыва, сколько мерой высоты человеческого духа…

Василий пришел в себя от тормошения. Он увидел наклонившегося к нему Степу Лагутина, его широко открытый рот, и едва различимые слова достигали его слуха будто через плотный слой ваты:

– Товарищ лейтенант, вставайте, вас контузило?

Василий замотал головой и, несколько раз втянув воздух через нос, сморщился от подступившего головокружения:

– Ниче, нормально… сейчас все будет в порядке. Где наши?

– Отбились мы. Танки пожгли бронебойщики. Один подорвал этот… Килинкаров. Сам в клочки. Ничего не нашли… А я вас искал.

– Кто еще убит?

– Не знаю. Видел мельком, санитары несли кого-то из офицеров, но кого – не различил. Вам бы в медсанбат показаться…

– Гха… – с натугой выдохнул Малышев. – Помоги встать. Каску давай.

Поднявшись, Василий подставил лицо налетевшему порыву прохладного ветра. Он ощутил знакомый запах жженого железа, горелого мяса и едко-кислый аромат тротила. Помотав головой, он обернулся к Лагутину.

– Пошли.

В деревне они нашли избу, над которой было вывешено полотнище с красным крестом. Поднявшись на крыльцо, Василий спросил у сидевшего на приступке крыльца пожилого хирурга:

– Пал Семеныч, кого сегодня зацепило?

– Твой дружок счастливчик, – устало хмыкнул Пал Семеныч. – Чуть ниже – и дырка во лбу. А так царапина. И то через каску, больше контужен, чем ранен. Сейчас его перевяжут, и он выйдет.

– Кто еще?

– Из офицеров никого. Остальные вон там лежат. Старшина пишет медсвидетельства на них.

– Спасибо, Пал Семеныч. Век бы сюда не попадать.

Василий сплюнул через плечо и сбежал с крыльца. Он увидел около сараюшки сложенные тела солдат и сморщился: «Много…». Василий обернулся к Степе Лагутину, стоявшему поодаль с суровым, потемневшим лицом:

– Сержант, иди во взвод, Возьми пару солдат и пройдись по деревне. Подыщи избу и доложи мне. Найдешь меня в штабе. Иди, выполняй.

– Есть, – глухо проронил Лагутин, приложив руку к каске.

В штабе было накурено, грязно и тесно. Малышев присел на краешек скамьи у входа с ведром с водой. Взяв кружку, Василий зачерпнул холодной, прозрачной воды и с наслаждением припал к ней. Допить ему не дали.

– Малышев, подойди.

Комбат сидел за дальним краем стола с перевязанной кистью правой руки и что-то писал.