Счастье, утраченное навсегда. Рассказы
Шрифт:
– Па, а что такое «мл. серж.»?
– Это значит: младший сержант…
Какая-то необычная интонация в голосе отца заставила Алешку выпрямится и посмотреть на него. Отец стоял, вытянувшись, прижав руки к бокам. Он будто смотрел на стелу, но взгляд его был направлен куда-то вдаль, мимо этого высокого белого камня, так похожего на штык, который Алешка видел в многочисленных книжках о войне и фильмах.
Заблестевшая влага в уголках глаз отца удивила Алешку.
– Пап, ты что, плачешь?
– Нет, сын, я скорблю о тех, кто мог бы стоять сейчас со мной рядом, но…
– Пап, кто они?
Отец
– Хорошие парни тут лежат… Я воевал с ними. Здесь похоронен мой друг и бойцы моей роты…
Планам Катерины на этот день сбыться не случилось. По внезапно навалившейся жаре, принесенной густым степным ветром, Василий не поехал. Перегревался слабенький мотор «Запорожца». Они отъехали на километр, к рощице. Устраиваясь в тени, Василий хмуро выслушивал стенания жены по поводу его безрассудной траты времени. Он понимал, такова уж его карма на сегодняшний день, а потому терпеливо ожидал окончания выплеска негативных протуберанцев в его сторону. Было очевидно, что жара спадет только под вечер. Катерина, уставшая от бесплодных попыток уязвить мужа, стала понятна бессмысленность расходования столь драгоценной нервической силы. К тому же ехать на ночь глядя не имело никакого резона.
Установив палатку, Василий привычными движениями «рассупонился», как он сам называл процедуру снимания протеза. Катерина собрала на покрывале небольшой ужин. Василий терпеливо ждал, пока она накормит детей и уложит их спать. Дождавшись ее возвращения, он осторожно проговорил:
– Кать… а Кать?
Молчание, особенно такого сорта, наводившее душевный трепет на его натуру, было ответом на виновато-просительную интонацию. Но Василий знал, что эту крепость за него никто не возьмет, а потому еще раз повторил:
– Кать… слышишь?
– Чего тебе?
– Ну, это… помянуть бы…
– И все?!
– Приехали же… вроде, за этим. Причина уважительная, ты ж, понимаешь сама.
– Я-то понимаю! У тебя, чтоб залить глаза, всегда находится уважительная причина!
– Ну что ты такое говоришь, Кать! Я ведь…
Еще с полчаса шло выяснение всех подлых свойств натуры Василия, но в конце концов Катерина сдалась. Поджав губы, она принесла одну из бутылей. Василий налил в кружку пахучего самогону, (от запаха коего Катерина брезгливо повела носом) и медленно, мелкими глотками выпил. Шумно выдохнув, Василий опустил голову и тихо сказал:
– В тот раз, последний для него, – он мотнул головой в сторону памятника, – мы тоже пили такой же ядреный…
Простертая к горизонту степь, засветившаяся вдали окошками станицы, нисколько не уменьшила яркости обсыпавших небосвод звезд, трещали оглушительно-слаженным оркестром кузнечики и цикады, теплый воздух, наплывая волнами, уносил с собой тревожное, напряженное настроение, оставляя в душе только один покой…
Василий долго лежал без сна. Он выполз из палатки, надел протез.
– Вась, ты куда? – послышался шепот Катерины.
– Спи, я сейчас… покурю…
Василий прошел к кромке поля. Узкая, багровая полоска заката темным абрисом высветила его фигуру. Он стоял и глядел вдаль, туда, где посреди свекольного поля и на опушке рощи располагались тогда их окопы и блиндажи. Порывы теплого ветра, набегая на лицо, приносил запахи, совсем не похожие на те, въевшиеся в память гарью жженого железа, кислым запахом взрывчатки и сладковато-приторной прелью разлагающейся плоти на ничейной полосе.
И сзади, как будто из глубины времен, прошелестело едва слышным голосом:
– Товарищ старший лейтенант, вас ищет какой-то танкист…
И этот бестелесный голос будто раздернул перед глазами невидимую завесу, за которой одна за другой, стали выстраиваться картины того жаркого лета тысяча девятьсот сорок третьего года…
В ротах чувствовалось напряжение. Вялая, едва обозначаемая постреливанием, кое-где трескотней пулеметов, окопная жизнь изматывала хуже всяких минометных обстрелов. Ожидание наступления делало людей весьма чувствительными к любым проявлениям житейских радостей. Так что объявленная банная помывка привела всех в приподнятое настроение. «С старшины двойные «наркомовские» после баньки причитаются!..».
– Ну что, Малышев, засиделись мы в окопах-то? Ну и будя! Пришел приказ по бригаде – наступление скоро.
Капитан снял фуражку, бросил ее на дощатый стол и, отдуваясь, вытер тряпицей потное лицо.
– У тебя здесь еще чуток прохладнее. Наверху просто адское пекло. Сам-то, небось, и носа отсюда не кажешь?
– Никак нет, товарищ капитан. Только что из роты вернулся. Прорабатывали статью из «Звезды». Люди и впрямь измаялись, сидя здесь почти месяц.
Василий никак не мог привыкнуть к новому ротному. После ранения Гриши Дубровина, его долгое время раздражала и манера общения капитана, и выговор, и просто его лицо. Поначалу Василию казалось, что этот капитан заскочил в гости – войдет Гриша и они отбудут по делам. Но время шло, дела требовали тесного взаимодействия и приходилось забывать, что его ротный совсем чужой человек. «Кстати, – подумал Василий, – в роте тоже не сразу приняли капитана». Потому к ротному Василий обращался только по званию и никак не иначе…
– Вот что, Малышев, собери взводных к тринадцати тридцати. Будем уточнять наши позиции. Точность в порядках – это залог победы! – Капитан издал самодовольный смешок. – Заодно организуй людей на раздачу боеприпасов по взводам. Иди.
«Он решил, что замполит роты – это мальчик на побегушках!», – неприязненно подумал Василий. Поднявшись, он козырнул, буркнул «слушаюсь» и вышел.
Окунувшись в ощутимо давящий зной, Василий стал пробираться среди наваленных в траншее друг на друга ящиков с боеприпасами. Их только что доставили для пополнения боекомплекта роты. Оглядевшись, Василий увидел среди солдат, сидевших в нишах, прорытых в стенках траншей, Волокушина.
– Старшина, ко мне!
Волокушин неторопливо поднялся, надвинул пилотку и, подойдя, козырнул:
– Слухаю, товарищ старший лейтенант.
– Почему здесь бардак?
Василий кивнул на ряды ящиков.
– Дак-ыть, взводный ушел, а нам приказал сидеть – ждать яго. Он пошел собирать сводку по взводам – кому шо надо.
– Ладно, жди лейтенанта. Скажешь ему, как придет, чтоб сразу же шел в блиндаж к капитану.
Протиснувшись мимо дремлющих солдат, Василий направился во второй взвод, к Аркаше Белову. Тот сидел в блиндаже и чистил портупею. Увидев Малышева, довольно гыкнул: