Счастье в декларацию не вносим
Шрифт:
– Поня-атно, – протянула Эль не без здоровой доли ехидства.
– Вот! То, что требовалось, – обрадовался сеидхе, из чашечки отпивая. – Кстати, попробуйте, очень рекомендую. С малиной. Ладно, поехали дальше. Илея, конечно, разобиделась, да в обидках братца-то и прокляла. Качественно так навертела, с соблюдением всех положенных условностей. В общем, не будет ему в жизни счастья, а те, кого он полюбит, окажутся несчастными до Седьмого мира. Алек же в свою чугунную башку вдолбил, будто это всё правда и проклятье всамделешное.
– А это так?
–
– Чушь, – фыркнула таможенница.
– А я про что? – задрав брови, покивал а‘Дагд, прихлёбывая настой. – Потом вторая. Ну, там совсем неприлично. Принесла она братцу младенца, уверяя, что дитёнка его творение. Да вот засада, мальчик-то чёрненький. Ну натурально, чёрный, как тёмный альв. Может, у нас в роду такие и затесались, но вряд ли. Естественно, дева пошла вон, да ещё по-тихому ничего не получилось: огласка, скандал, – сеидхе схватился за щёку, будто у него зубы разболелись. – Короче, вторая несчастненькая, понимаете?
– Не очень, – призналась Эль. – А ваша сестра не может снять проклятье?
– Вы семейку а‘Дагдов не знаете, – снова усмехнулся «чёрный». – Гнома легче уговорить с золотом расстаться, чем нас передумать.
– Ну, хорошо, а я тут при чём?
Сеидхе с готовностью подался вперёд, сцепил руки замком, наверное, на самом деле хотел подоходчивее объяснить, при чём тут таможенница, но, как водится, не успел. Потому что господин, вроде бы мирно пробирающийся между столиками, вдруг широко распахнул летнее пальто, как… Ну те, кто любят, когда ими любуются.
А посмотреть было на что. Например, на крепкий мускулистый торс или рельефные, словно скульптурно вылепленные ноги. Или на белоснежный подгузник, затейливо украшенный целым плетением из васильков и ромашек.
Или на широкий кожаный ремень с кармашками, плотно перетягивающий талию красавца. И на пузатые бутылочки, переливающиеся золотисто-розовым сиянием магии, тесно сидящие в этих самых кармашках. Каждая из склянок была помечена печатью пробитого стрелой сердца и оттиском губ.
– Всем оставаться на своих местах! – истошно завопил купидон, размахивая кристаллом-активатором, зажатым в кулаке. – А то всё рвану к демонам!
***
Вероятно, утверждающие, будто удивить жителей столицы ничем невозможно и нервы у них стальные, в чём-то правы. По крайней мере, на посетителей кафе распахнутый купидон особого впечатления не произвёл. Если, конечно, повальный столбняк за реакцию не считать. Шевельнуться осмелился только один, да и то не слишком смело – не тот а’Дагд медленно-медленно сползал со стула под стол. Стекал практически.
– СМБ на службе безопасности, – пробормотала Эль, не рискуя даже чашку, которую на весу держала, на столешницу поставить. Впрочем, трусость в данном случае была совершенно и ни при чём – край чашки удачно губы прикрывал. – Иллюстрация действием, господин «безопасник»?
– Тише вы, – прошипёл «чёрный», продолжая стекать расслабленным киселём, – если этот придурок меня засечёт, тут же рванёт!
– Я сказал, всем оставаться на своих местах! – тем временем бесновался «придурок», впустую тыча кулаком с активатором, крутясь то в одну, то в другую сторону – видимо, никак не мог выбрать, к кому бы конкретно обратиться. – Слышь ты, лысый! Тебе говорю! А ну опусти задницу!
– Так сами же приказали не двигаться, – просипел на самом деле лысый, обильно потеющий гном, в неприличном полуприсесте вися над стулом.
– Сядь, сказал! – тонюсеньким фальцетом рычал купидон. – Давно страстями не пылал? Ща обеспечу! Вон за той с усами бегом побежишь!
– Это моя жена! – возмущённо выдохнул гном, позабыв испугаться.
– Тем более!
Лысенький глянул на толстуху-соседку, усам которой действительно мог позавидовать иной кавалерист и поспешно уселся, смиренно сложив руки на коленях, виновато косясь куда-то в сторону.
– Ах ты ж кот мартовский! – с места в карьер, будто у неё кляп вынули, громогласно завела усатая. – Ах ты ж блудня подзаборная! Значит, родная жёнка уже и не годится для любовей?! Да я ж тебя…
– А ну замолчала! – дребезжа, как горох в банке, приказал «бомбист». – А то…
– Вон того, пожалуйста, – немедленно снизив тон на пяток оборотов, попросила толстуха, кокетливо указывая мизинчиком на томного бледноватого эльфа, с интересом поглядывающего на происходящее поверх края бокала.
– Меня? – изумился ушастый. – Ну уж нет, любезная, моё сердце занято.
– Интересно кем, – фыркнула его спутница – доедаемая малокровием, аристократично-надменная девица. – Не иначе как собственным отражением.
– Ну что ты, дорогая. Я полон тобой! – заворковал эльф, глядя, впрочем, не на девицу, а почему-то на Эль.
Таможенница оглянулась, проверяя, не стоит ли кто за её спиной, но ничего, кроме витрины кафешки не увидела. Впрочем, томный на самом деле отражался в тонированном стекле во всём своём великолепии вместе с бокалом.
– Нет, так не пойдёт! – снова вступила толстуха. – Это что ж делается? Значит, моему псу облезлому можно любиться, а мне кукишь? Эй ты, купидон, давай всё по честному! А ну влюбляй красавчика! А то я те щас!..
Эльф сбледнул с лица, отодвигаясь от столика вместе со стулом, аристократичная дева захохотала страшно, эдак потусторонне.
– Всем молчать! – заорал окончательно потерявшийся «бомбист».
– Дяденька, – подёргала его за плащ невесть откуда взявшаяся девочка в бантиках, – а пусть в меня Люки влюбиться. Он такой противный, соли мне в компот насыпал.
– Ну всё… – одними губами выговорил купидон.
– Барда-ак, – пробормотала Эль, натирая лоб. – А ну захлопнулись! – рявкнула, для убедительности саданув чашкой о брусчатку, – Иначе мигом винт на ось намотаю! Девочка, шагом марш к маме!