Счастье взаимной любви
Шрифт:
— Да… Телефоны, радио…
— Точно. А тебе известно, кто я?
— Ювелир, кажется.
— Совершенно правильно. Деньги у тебя есть?
В последнем вопросе прозвучала легкая тревога, и Аня ответила твердо:
— Есть.
— Большие деньги? — оживился Мишель.
— В общем…
— Я спрашиваю к тому, что сейчас лето. Молодой девушке летом надо отдыхать. Если ты можешь прожить на свои деньги два-три месяца, то лучше не работай, а езди на взморье, в Юрмалу, лежи на пляже, заводи знакомства, купайся в заливе, хотя ходят слухи, что его заразили какой-то дрянью и купаться в нем нельзя. А осенью мы подумаем, что с тобой делать. Ты хочешь учиться?
— Нет. Надоело, — решительно ответила Аня.
— Ну и хорошо! Совершенно не обязательно губить молодые годы за партой, а потом сидеть дома, рожать детей и воспитывать их, чтобы потом они плюнули тебе в душу. Ты, как мне кажется, создана именно для этого — весело жить,
Он уже ловко расставил тарелки на столике, они тесно уселись в Аниной комнатушке, прикрыли дверь. Мишель отхлебнул бульона с клецками, удовлетворенно почмокал и сказал:
— Бульон Мирдза специально для тебя сварила. Мирдза — моя… э-э… знакомая. Теперь прослушай общую инструкцию, чтобы тебе здесь не попасть в глупость. Латыши в целом — народ спокойный, сдержанный, не агрессивный, если их не задеваешь. На мой еврейский взгляд — это нация-исполнитель. Когда латышу скажешь, откуда и докуда ему надо что-то сделать, он сделает это очень хорошо, я бы сказал, даже безукоризненно. Ни русский, ни хохол желания и сил сделать так заданную работу не имеют. Нация-исполнитель. Культурного полета фантазии, выдумки, начала художника у них нет, это я тебе говорю, второй ювелир Риги, а первый — Катценеленбогель. Латыши — исполнители. К этому их приучили немцы, которые торчали здесь семьсот лет, в передышках убегая от Петра Великого и прочих русских завоевателей. Латыши были у них батраками, у так называемых «серых баронов», то есть прибалтийских немцев. Батраки. В приличный дом латышей, понятно, не пускали. За этот факт латыши очень не любят распространяться. Во время войны именно лихие латыши устраивали еврейские погромы. Не немцы-фашисты, которые, конечно, мерзавцы и гады, но здесь евреев громили, уничтожали и сгоняли в концлагеря латыши. Это надо знать, но говорить об этом на каждом хорошем углу, я тебе скажу, не надо.
— Подождите, а «красные латышские стрелки»? Они ж герои революции!
— Латыши о красных стрелках, если знать правду, думают по-другому. О стрелках, которые охраняли товарища Ленина, тоже разговоров не заводи. Насколько я умею понимать сегодняшний день, латыши своих этих стрелков изрядно недолюбливают, если не сказать сильнее. Дальше что тебе надо знать: местный великий поэт — Янис Райнис. Запомни. Круглой дурой ходить нельзя. Он окончил университет в Петербурге и свои стихи, по-моему, писал на русском, а потом переводил на латышский, но не дай Бог тебе сказать такую мысль вслух. Основные латышские гордости — Домский собор, где стоит орган, то ли второй, то ли третий в Европе. Юрмала — курорт всесоюзного значения. ВЭФ, радиозавод Попова, мост через Даугаву, церковь Петра, которую недавно восстановили, братское кладбище, зоопарк, Пороховая башня на улице Вальню, Бастионная горка и обелиск Свободы, который советская власть не признает, его сто раз собирались снести, но, на радость латышам, оставили.
— Зачем сносить? — спросила Аня.
— Затем, что, увидишь сама, там все фигуры, обращенные в сторону Запада, изображены с открытыми объятиями, а те, что глядят на Восток, то есть на Москву, — со штыками! На нем написано по-латышски: «Тевземе и Бривиба». В переводе — «Отечество и свобода»… Ну, я в политику не лезу, но этот памятник никому не нравился, ни Сталину, ни Хрущеву, а Брежнев про него, наверное, и не знал. Местные латышские холуи делают вид, что этого памятника вроде бы и нет, вроде бы про него и забыли. Потому что если какой холуй будет смелым и памятник сломает, то ему будет темной ночью очень плохо, это я тебе правду говорю. В последнее время, когда у вас там появился новый царь, мой тезка Михаил Горбачев, и начал говорить за всякую перестройку и ускорения, латыши, я скажу, слегка осмелели и ночью начали подкладывать к обелиску цветочки. Горбачев еще допрыгается со своим либерализмом. Антисемитизма здесь, я считаю, чуть поменьше, чем в Москве. Латыши с удовольствием бы погнали отсюда русских, но евреев хотят терпеть. Так говорят, как я мог слышать.
— Как это — «погнали»? — удивленно спросила Аня. — Мы в Советском Союзе, своей стране.
— Вот именно, — кивнул Мишель, продолжая шумно хлебать бульон с клецками. — Я тоже так говорю: «Мы в своей стране». Хорошо, что в Риге, говорю, но много сюда понаехало всяких латышей! Ты в основном будешь вертеться с русскими, евреями и другими, кто на русском говорит. Особенно-то здесь не перемешиваются. Латышский можешь не учить, по-русски говорят все. Правда, есть латыши, которые говорят по-русски так, будто при этом навоз во рту жуют, но что они могут сделать? Приходится.
— А вы по-латышски понимаете?
— Говорю свободно, писать не умею. Но, дорогая, я же работаю в сервисе, это мой хлеб… Живем мы с тобой — каждый за себя. Живи сколько понравится. Яков и Берта — люди спокойные и тихие. Вопросы будут?
— А как добраться до Юрмалы?
— Идешь на тот вокзал, на который приехала. На первом этаже в кассе берешь билет. Садишься на электричку и проезжаешь станции: Засулаукс, Торнякалнс, Иманта, Бабите, Приедайне. Переезжаешь по мосту через реку Лиелупе. Первая станция, на которой можно сойти и за полчаса дойти до моря, — Лиелупе. Но ты поезжай туда, где кипит жизнь. Это Булдури, а еще шикарней Дзинтари — Майори. В свое время был анекдот: «Чем отличается Еврейская автономная республика со столицей Биробиджан от Дзинтари в Латвии? Ответ: в Биробиджане правительство еврейское, а население русское. В Дзинтари правительство русское, а население еврейское!» А?! Центральная улица, тамошний Бродвей — улица Йомас. Самый шикарный ресторан — «Лидо», на берегу моря — «Перле». Бродвей в самой Риге в центре, между памятником Ленину и обелиском Свободы. Там-то я изрядно и шлифовал тротуары в годы своей молодости… Когда ты будешь иметь компанию веселых друзей, вы обязательно поедете в Сигулду. Это очень красивое место с пещерой Гудмана и замком Турайской Розы. Сигулда — это маленькая Швейцария, и, может быть, это так, потому что я не был в Швейцарии. Местная публика иногда по своей большой глупости называет Ригу «маленьким Парижем», но это, конечно, очень большая глупость. Лет тридцать назад, когда советской власти было здесь не так много и были живы старожилы, о каком-то Париже кое-где можно было говорить. Женщин без чулок, с голыми ногами в ресторан не пускали, мужчин не пропускали без галстука, не говоря уж про джинсы. Теперь это обычный советский город, где есть немножко западного акцента, я должен сказать. А латыши спят и видят стать Западом. Между нами буду говорить, они считают русских за оккупантов, и иногда можно подумать, что это так. Ты интересуешься политикой?
— Нет, — ответила Аня.
— Очень хорошо. Латыши называют свою социалистическую республику колонией русских, и дураки-американцы их в этом поддерживают. Но лет через сто никаких таких разговоров не будет. Все будет по-советски… Почему ты не спрашиваешь, имеется ли у нас синагога?
— Да мне это как-то без разницы, — улыбнулась Аня.
— У нас хорошая синагога, — спокойно, но гордо сказал Мишель. — Иногда Ригу называют центром советского сионизма в СССР. Но теперь это не центр. Очень много евреев уехало в Израиль. Очень много. Особенно это видно на пляжах Дзинтари и Майори. Раньше красивые жирные еврейки сидели там в шезлонгах и курили дамские сигареты «Фемина». Теперь они не сидят. Я говорю, что они сидят где-то в другом месте, на других пляжах. Ты никогда не была в синагоге?
— Нет…
— Не знаю, хорошо это или плохо. Я сам хожу до синагоги только на Пасху. И еще был, когда умер отец Миши Таля. Ты знаешь, кто такой Миша Таль?
— Таль? Кажется, шахматист, — припомнила Аня.
— Не кажется, а чемпион мира по шахматам! — разобиженно воскликнул Мишель. — Это еврей, которого любит вся Рига! Его даме я делал изумрудный кулон. Миша — прекрасный человек, удивительный, я должен тебе сказать, человек. Гордость Риги. Еще ей можно гордиться только композитором Раймондом Паулсом, а больше никаких знаменитостей здесь нет и на сто лет вперед не будет, это я тебе говорю. Но я думаю, что ты больше думаешь за танцы, за как погулять с мальчиками, да?
— Как сказать… — заколебалась Аня.
— Правильно. Красивая девушка за это и должна думать. В синагогу пусть ходят старики. Красивая девушка не должна много думать и за деньги. Это пусть делают мальчики. Веселиться здесь много где есть. Хорошо можно отдыхать. Не бойся заходить в кафе и рестораны. Здесь не обжираются в ресторанах, как в Москве. Можно весь вечер сидеть, танцевать, слушать музыку и всего-навсего иметь на столике чашечку кофе и бутылочку ликера. Официант на тебя не будет рычать, как зверь. Хорошее кафе для молодежи — в центре у памятника Свободы, называется «Луна», ударение на «у». Там когда-то, когда я был молодым, играл женский джаз, но потом у аккордеонистки от ее инструмента перекосился позвоночник, и джаз распался… На самый веселый и глупый праздник в городе ты уже опоздала. Это Янов день, Лиго Яна. Двадцать второго июня. Всем Янам и Иванам напяливают на голову дубовые венки и ходят как дураки. Праздник один год запрещают официально, другой год почему-то опять разрешают… Латышей это нервирует… Прости мне мой еврейский вопрос. Откуда у тебя хорошие деньги? Ты ведь еще не работала?
Аня помолчала.
— Папа отдал мне все, что накопил на машину. Сказал, что без меня она ему уже не нужна. Но говорить об этом маме…
— Ой, Боже мой! Я представляю, что будет с Сарой, если она узнает, что Вася накопил без нее деньги на мотор с четырьмя колесами! Это будет три инфаркта сразу! А сколько крику! Да, Васю я понимаю, и, чтобы в их семье было здоровье, я клянусь тебе: никогда об этом никому не скажу! — Он постонал, поохал, а потом закончил деловито: — Деньги положи в сберкассу, но это несерьезный совет. А если серьезный, то на хорошую часть своих капиталов купи какие-нибудь надежные ценности, говорю как ювелир.