Счастье взаимной любви
Шрифт:
— Не знаю, может, имеет, а может, нет, но я подумала, что рассказать тебе надо.
— Давай, гони жеребца. И учти, что я твой друг. Врать мне нельзя. Буду другом до твоего первого вранья.
— Ладно… Короче говоря, вечером меня прихватил на вокзале папашка Штром и послал в дамский туалет, чтоб я сказала там одной девке, что для нее лучше будет сдаться.
— Подожди, — остановил ее Кир. — Вопрос не из тех, которые решают на ходу. Зайдем куда-нибудь.
До ближайшего кафе было с полсотни шагов, и Кир
— Так, значит, ты, птичка, осталась без гнезда на суровую зиму?
— Вроде того.
— Ага. Видишь ли, в своей многогрешной жизни я многими пакостями занимаюсь, но никогда не был сутенером. Вот уж чего не делал, того не делал.
— Я знаю.
— Но это не означает, что я не позабочусь о хорошем человеке. Я о всех забочусь, кого люблю. Точнее, кто достоин любви. К тому же люблю молодежь, это тормозит процесс старения. Чего бы тебе хотелось, если откровенно?
— Сама не знаю! — искренне ответила Аня.
— А я знаю. Тебе бы хотелось пристроиться под крылышко богатенького старичка и чтоб без особых трудов иметь небольшое содержание. На хлеб без масла. А на масло ты бы подрабатывала от случая к случаю. Окромя этого, имела бы любовь кипучую и страстную, как положено молодой женщине. Все это в рамках правил, естественно, и потому не стесняйся.
— Ну, что-то в этом роде.
— А замуж не хочешь?
— Нет…
— За иностранца? За границу выскочить?
— Тем более не хочу.
— Я тоже. Веселей страны, чем СССР, во всем мире нет, а сейчас, при Горбачеве, еще хохотливей становится, только, черт его знает, куда нас занесет!
Они вошли в двери длинного, как трамвай, кафе, вдоль зеркальной стены которою тянулась стойка — от входа до торца зала. У стенки без зеркала стояли в шеренгу низкие столики.
Кира, понятно, знали и здесь. Прежде чем они уселись в уголке, он долго переговаривался с официантами и двумя пожилыми дамами.
Потом опустился в кресло рядом с Аней и сказал:
— Продолжай.
— Замуж я не хочу. Рано.
— Не про то продолжай. Этот вопрос мы решим в последнюю очередь, и решение его, скажу прямо, зависит от первой проблемы. Про вокзальную историю продолжай.
— А-а, — равнодушно протянула Аня. — Да какая там история, просто пустяк. Пошла я по приказу папашки в туалет и сказала этой девице, чтобы выходила.
— Кейс черный у нее в руках был?
— Был. С номерным замком.
— Розовое платье, красные туфли?
— Ну да.
— Дальше, — нервно подгонял ее Кир.
— Пока мы с ней разговаривали, влетела какая-то баба в свадебном платье, скрутила нас обеих и поволокла в ментовку.
Аня примолкла, потому что подошла к самому тонкому моменту затеянной игры и даже мелкий промах мог обернуться для нее опасными последствиями.
— Протокол составляли? Кейс открывали?
— Не знаю. Я в коридоре сидела.
— Что-нибудь слышала?
— Да так, — тянула Аня, стараясь подбирать слова поточнее. — Мне показалось, что эта цыганка…
— Откуда знаешь имя? — насторожился Кир.
— Так ее папашка Штром определил. Показалось, что она называла твое имя в кабинете. А потом папашка сказал мне, чтоб я держалась от тебя подальше. Он видел меня за твоим столом в «Луне».
— Цыганка называла меня? По имени? — внятно и медленно спросил Кир.
— Мне так показалось. А Штром назвал тебя по имени и фамилии.
— Черт! — проговорил Кир, не разжимая губ и даже зажмурившись от напряжения. — Да цыганка ведь не знала моего имени! Ни хрена не знала! Кто-то продал…
— Кого продал?
— Тебе этого знать не надо, — хмуро бросил он, весь сосредоточившись.
Они помолчали. Аня понимала, что вопросы задавать опасно.
— Двух парней там не видела? Один светлоголовый, а другой крепкий такой, бровастый.
— Нет. Не видела.
— И кроме цыганки никого не забрали?
— Никого.
— Свидетелей, понятых?
— Надергали кого-то из туалета. И сфотографировали в дверях. Цыганку, меня и эту невесту.
— А тебя по протоколу как свидетельницу почему не пропустили?
— Не знаю. Я сказала Штрому, что получила временную рижскую прописку, и он от меня отстал.
— Понятно. Он тебя для других своих целей придерживает. В агентуре у него окажешься, будь осторожней. Пока он решил тебя не засвечивать. Еще чего-нибудь слышала?
— Да нет. Что из коридора услышишь?
— А Штром объяснил, за что цыганку взял?
— Да. Как я поняла, в кейсе у нее были наркотики.
— Прокол, — задумчиво и, словно забыв про Аню, сказал Кир. — И прокол опасный, если цыганка заговорит. Хотя она не может меня знать, черт побери!
Он повернулся к Ане и придвинулся так близко, что она почувствовала его дыхание.
— А теперь скажи, почему тебя в ментовку повезли не в фургоне, а в «волге» вместе с папашкой Штромом?
— А ты откуда это знаешь? — Сердце у Ани екнуло, но вопрос ее прозвучал беспечно, лишь легкая нота удивления появилась как бы поневоле.
— А потому, что все это я со стороны видел, дорогая. И пока ты рассказываешь правду. Но непонятно, почему ты удостоилась чести сесть в машину с инспектором! И это, дорогая, наводит на некоторые размышления…
— Какие?
— А уж не успела ли ты здесь ссучиться? И не работаешь ли на Штрома и его контору?
— Я? — И Аня засмеялась.
Кир улыбнулся.
— Да… Пожалуй, ты им со всех сторон не подходишь. Для такого дела, во всяком случае. На мелких спекулянтов валютой тебя еще заставят стучать, но не по таким делам… Слишком ты вальяжная да ленивая. Там другой темперамент нужен. Извини.