Счастье жить вечно
Шрифт:
Потом Ляпушев рассказывал, что пришел в себя, когда раскрывшийся над ним зонт парашюта раскачивал его над медленно приближающимся лесом. Лунный свет заискрился внизу на снежном поле. Это открылось взору среди вековечных псковских лесов Радиловское озеро — место их приземления. Далеко за гладью замерзшего озера виднелись темные избы деревень, как бы выбежавшие на лесные опушки; по сугробам между ними вилась узкая санная дорога.
Все это он окинул зорким быстрым взглядом и поднял глаза к небу. Вот один парашют. Должно быть, Борис. На некотором расстоянии от него опускался другой, еще дальше — третий. «Все, —
Земля приближалась. Уже можно было рассмотреть чуть в стороне от озера живописную полянку с молоденькими елями и кустарником. Туда он, по всей вероятности, сейчас и опустится. Что ж, неплохое местечко! Но где же упал грузовой парашют? Не увижу ли вот так, с небольшой высоты, при блеклом свете луны темное пятно груза на снегу? Это было бы весьма кстати. В тюке упакованы не только продукты, но и питание радиостанции… Нет, не видать. Куда же он запропастился?
Тут Ляпушева от пальцев ног до корешков волос на голове пронзила острая боль. Стиснув зубы, чтобы не застонать, парашютист повалился на снежный наст, скованный морозом. Минуту пролежал, прижавшись к земле, тяжело дыша. Боль стала постепенно утихать. Он попытался подняться, однако, едва только встал, сразу же вновь свалился, как подкошенный, вспотев от боли и напряжения. Теперь Ляпушев понял, в чем дело: приземление было совершено в нарушение инструкции — полными ступнями ног. Земля ответила на эту оплошность сокрушительным ударом в пятки.
Еще больше, чем физическая боль, сверлила мозг досада: вот так начало боевой операции! Что теперь будут делать вверенные ему совсем еще молодые разведчики? Да и где они сейчас?
Михаил Иванович финским ножом перерезал стропы парашюта, погасил его. Потом он несколько метров прополз, волоча за собой безжизненные, ставшие невероятно тяжелыми ноги. Достиг кустарника, замаскировался колючими ветвями и стал наблюдать за полянкой.
Напряженный до предела слух уловил приближающиеся шаги.
Со стороны озера между деревьями показались трое. Ляпушев коротко, один раз стукнул рукояткой ножа по стволу дерева. Это был сигнал встречи, избранный ими в Хвойной. Отозваться на него нужно было двумя точно такими же ударами. Но ответа не последовало. Он повторил сигнал. Снова молчание…. Три темных силуэта приближались, не отзываясь. Вдруг они изменили направление и стали удаляться. Еще немного и он останется один, совсем один, распластанный на снегу, не способный встать на ноги. Да неужели же это не они, его ребята? Ляпушев всматривался до рези в глазах и, наконец, узнал того, что был ближе, — высокого, худого, с ящиком рации за спиной.
— Сашка! — обрадованно позвал командир. И Валентин Мальцев повернулся, отзываясь на свою партизанскую кличку, торопливо зашагал к кустам, под которыми лежал Ляпушев. Борис и Нина едва поспевали за ним. Они окружили своего командира растерянные, испуганные: что за беда приключилась с ним? Чем и как ему помочь?
Нина бросилась стягивать с Ляпушева сапоги.
— Нет, нет, не сейчас, потом, — отстранил ее Михаил Иванович. — Сейчас не время. Сейчас нам нужно лишь одно — забраться в лес погуще.
Рассвет застал их в глухой лесной чащобе. Никто так и не сомкнул в эту ночь глаз. Валентин ухаживал за рацией. Борис нес сторожевое охранение.
В настороженной ломкой предутренней тишине зимнего леса издалека послышалось пение петухов, необыкновенно резкое и чистое. От неожиданности все вздрогнули. Значит, где-то там — деревня. Что это за деревня?
— Необходимо узнать название населенного пункта, — говорит Ляпушев. — Кому-то из вас придется отправиться на петушиный концерт, в разведку. Есть желающие? — Командир спокойно и строго смотрит на разведчиков. Ждет ответа, не обращая внимания на их смущение.
Каким бы ты ни был отважным, хорошо понимающим свой долг, но раз тебе всего лишь восемнадцать лет и никогда ранее ты вообще не находился один в глухом лесу, да еще ночью, право же, ничего нет удивительного, если в столь грозной обстановке тебя вдруг охватит робость. Преодолеть ее не так-то просто. Что ждет одинокого партизана на опушке леса в тылу врага? Не сама ли смерть стережет его там, за рядами деревьев и горами снега, на тропах, что ведут к неведомой деревне?
А если еще того хуже — засада, ловушка, фашистский плен? Кто знает — удалось ли им прилететь сюда и приземлиться незаметно? Весьма вероятно противоположное: фашисты уже обнаружили парашютистов и только дожидаются, чтобы они показались из леса, стерегут, расставив капканы. Один неосторожный шаг — и ты станешь их легкой добычей…
При таком молчании секунды кажутся часами.
— Разрешите мне, товарищ Быстров! — Нина назвала командира группы его партизанской кличкой, как бы подчеркивая серьезность обстановки и то, что они уже не в Ленинграде и не в Хвойной, а за линией фронта, на боевой операции. Лицо ее и вся стройная фигурка дышали решимостью. Нет, это была не девочка-школьница, а настоящий боец, прекрасный своим мужеством, готовностью на все.
Валентин и Борис встали с ней рядом:
— Разрешите мне…
— Я готов…
— Ну, вот и пойдем втроем, — весело подхватила Нина. — Тогда нам и сам черт не будет страшен. Волков бояться — в лес не ходить. А наш лес вон какой! Посмотрите! Где вы видели такую красоту?
Петрова широким жестом гостеприимного хозяина повела вокруг себя рукой.
Высокие мохнатые сосны и ели обступали их со всех сторон. На ветвях хвои клочьями гигроскопической ваты цепко держался снег. То там, то здесь просвечивали стройные, серебристые стволы берез. Они стояли группками, прибежали в лес, заблудились и теперь, не зная, как выбраться отсюда, стараются быть вместе.
Им боязно больше всего потерять друг друга, остаться в одиночестве. А там, подальше, гибкая красавица-березка вдруг кокетливо выглянет из гущи вечной зелени хвойного леса и тотчас же спрячется, убедившись в близости подружек. Как бы укроется с головой пушистым одеялом: легко замерзнуть ей в своем подвенечном, явно не по сезону, платье.
Верхушки самых рослых деревьев спутались, заслоняя небо. Бледная голубизна его видна разрезанной на кусочки. Создается впечатление, будто там, на высоте, и не небо вовсе, а натянутый парашютный шелк, сосны держат его своими пиками и, чтобы не обронить, слегка покачиваются вместе с ним.