Счастье жить вечно
Шрифт:
Отец вдруг замечает, что Валентин коченеет, что мороз вот-вот одолеет его.
— Э, да ты, брат, совсем забыл, что нужно делать! — укоризненно говорит профессор. — Так и в сосульку превратишься очень скоро. Ну, довольно стоять без движений. С холодом борись вот так…
И отец принимается тормошить сына, как любил будить его ранним погожим утром где-нибудь на сеновале, в саду или у реки на рыбалке. Но Валентин уже не человек, а ледяной, неподвижный и ко всему безучастный столб.
От этой мысли и от холода, который пронизал его насквозь, он стонет и просыпается.
В шалаше никого нет. Валентин
Он вскакивает, стремительно протягивает к огню закоченевшие руки и ноги, подставляет грудь, лицо. Ему сейчас ничего не нужно, кроме обжигающего пламени костра. Он так жаждет тепла!
Иван Андреев — грузный, коротконогий, с одутловатым испитым лицом. У него маленькие хитрые глазки, тонкие, плотно сжатые губы и большой, все время к чему-то принюхивающийся нос. Во всем его облике есть что-то от хищного зверя, рыскающего в поисках жертвы, непрестанно высматривающего на кого бы напасть, совершить внезапный и верный прыжок, скрутить мертвой хваткой, вцепиться в горло зубами.
Но сейчас этот зверь выглядит необычно. Односельчане Андреева и жители окрестных деревень, всегда предусмотрительно избегавшие встречи с гитлеровским полицаем, теперь не узнали бы его.
Обмякший, ссутулившийся, он грудью навалился на стол. Граненый стакан дрожит в его руке, и самогон, распространяя вокруг отвратительное сивушное зловоние, расплескивается по белой скатерти. Андреев быстро опрокидывает стакан в широко раскрытый, обросший седой щетиной рот, с размаху ставит его на стол и принимается барабанить по стеклу скрюченными пальцами.
— Мало нам своих… — злобно произносит Иван Андреев, поднимая на собутыльников, глаза, полные ненависти и животного страха. — В каждой деревне они есть. В каждой деревне! — он ударил кулаком по столу, бутылки зашатались с жалобным звоном. — Я вам говорю, что красные у нас в каждом селе, в каждой избе. Так и жди, выстрелят тебе в спину. А то и на сук вздернут. Что? Забыли, как висел Кузьмич? Защитили его германцы? Спасли от партизан? Как бы не так! Они, наши господа, рады-радешеньки свою бы шкуру спасти, сами дрожат и ждут партизанской мести. А наша жизнь для них и гроша ломаного не стоит.
Он замолчал, концом скатерти отер пот со лба и затылка. Громко высморкался в ту же скатерть. Ни на кого не глядя, придвинул к себе бутылку. Налил до краев стакан, залпом осушил его. Заметно охмелев, стал тяжело, будто валуны, ворочать слова:
— Вот я и говорю: мало нам своих партизан. Так вот, нате вам подарочек. Получайте!
Андреев и его собутыльники, такие же полицаи, фашистские цепные псы, обратили взоры к скамье, что стояла в углу под портретом Гитлера. Портрет бесноватого фюрера, с неизменной челкой, свисавшей над узким дегенеративным лбом, в большой массивной раме соседствовал с иконами разных размеров и видов. Там, на скамье, громоздились в беспорядке консервные банки, пачки печенья, сахара. Этикетки на них были русские — «Москва», «Казань», «Семипалатинск», «Куйбышев»… Тут же стояли маленькие аккумуляторные батареи. Возле них пестрел скомканный тяжелый шелк парашюта.
— Молодец, Харитон, что нашел красное добро! — хлопнул по плечу своего соседа, прыщеватого рыжего верзилу, временный хозяин избы, в которой они
Никто не знал, настоящим ли именем называет себя одноглазый — свирепый и жадный пришелец с Запада. Костоглотов появился на Псковщине вместе с гитлеровскими оккупантами. Говорил он по-русски с трудом, хотя уверял, что в этих русских деревнях жили его родители — богатые люди, не то помещики, не то кулаки, одним словом, надежная опора царского престола. Полицай уверял, что здесь прошли его детство и юность, а теперь он намерен прожить всю жизнь на положении беспощадного властелина.
Костоглотов кочевал из одного дома в другой, вышвыривал на улицу — на мороз, в грязь — крестьян, которые эти дома строили и обживали, растили в них своих детей. Он говорил, что эти избы — собственность его предков и, захватывая их, он восстанавливает порушенную большевиками справедливость. Частые свои новоселья полицай справлял пышно: дым стоял коромыслом, хозяин и гости, напившись до бесчувствия, потеряв человеческий облик, валились на грязный, заплеванный пол.
— За здоровье Харитона Алексеевича и за его успех в борьбе с красными! — заорал, подняв стакан, Костоглотов. — Ур-р-ра!
— Ура… — без всякого энтузиазма, тупо глядя в пол, прохрипел Андреев.
Рыжий верзила встал из-за стола. Пошатываясь и опрокидывая на пути стулья, он добрался до Костоглотова и облобызался с ним. Потом осушил свой стакан, хлопнул его об пол и принялся рассказывать, как ему удалось захватить партизанский парашют с грузом.
Харитон расхвастался, что врожденный нюх сыщика привел его в избу, куда сельские ребятишки ночью, тайком притащили и спрятали в подполье груз, сброшенный с советского самолета. Но всем было хорошо известно, что тут не обошлось без подлого доносчика, помощника полицаев.
Конечно же, встретившие его на пороге старушка и ее внучата — мальчик и девочка лет по десять-двенадцать — ни в чем не сознавались. Они, видите ли, и слыхом не слыхивали о большевистском парашюте. Откуда ему, мол, взяться в здешних краях? Так он и поверил красным сволочам, все они только и мечтают обмануть новую власть да партизанам помочь!.. Полицай исхлестал ребят плеткой так, что кровь выступила на их рубашонках, а старушку наотмашь стукнул по голове рукояткой револьвера, и та повалилась замертво на пол. Но щенки не вымолвили ни слова! Пришлось одного из них немедля пристрелить… Вверх дном перевернул он все в избе и в погребе. И нашел, нашел то, что ему нужно было!
— Чему ты радуешься, дурень? — остановил болтливого Харитона Андреев. — Тут не хвастаться надо, а мозгами шевелить, как нам быть, что нас теперь ждет. Понял? Да где тебе понять!
За столом зашумели:
— Правду говорит Иван Андреевич…
— Раз парашюты с грузом бросают, значит не просто так, не на пустое место, а для кого-то…
— А ты как думал?..
— Наверное, и людей сбросили. С оружием да с радиостанцией…
— Добра теперь нам ждать нечего… Есть им с нас за что спросить…