Счастливая Женька. Начало
Шрифт:
– А знаете, мне муж изменяет… А знаете с кем? – судя по тому, какое растерянное выражение снова приняло лицо Нины Ивановны, она прекрасно бы обошлась без этой информации. Женька вовремя спохватилась и, как можно беспечнее выпалила:
– Ой, что это я, расскажите лучше, что вы ещё интересного прочитали за последнее время, но только, чур, не про сантиметры, ладно? – Женька, пользуясь тем, что бабушка, с воодушевлением принялась искать газету, снова налила себе вина и даже успела выпить. Нина Ивановна, усевшись напротив Жени, выудила из-под вороха газет свои очки, вытерла их о грязный фартук и приготовилась читать вслух. Она это занятие очень любила, но поскольку читала Нина Ивановна плохо, видела даже в толстых, всегда залапанных очках ещё хуже, то редкие слушатели уже через несколько минут не выдерживали и под самыми разными предлогами неизменно исчезали с публичных чтений, со скоростью, которой позавидовал бы самый шустрый таракан. Видя её намерения, Женя, чуть не поперхнувшись, успела выпалить:
– Да вы так, сами, Нина Ивановна, вы же прекрасно рассказываете. Нина Ивановна внимательно глянула на неё, сняла очки, в задумчивости пронесла их мимо футляра и опустив в грязную тарелку с засохшими остатками риса, торжественно произнесла:
«Алла Пугачёва и Филипп Киркоров думают о суррогатном материнстве» – озвучила она на
– Вы просто чудо, Нина Ивановна, вы это знаете? А у меня чебуреки есть, хотите? – Только они остыли, наверное.
Вернувшаяся с работы через пару часов Туся застала странную картину. В зале, возле громко работающего телевизора посапывала в кресле бабушка. А в маленькой комнате на Тусином диванчике, свернувшись калачиком, спала беспробудным пьяным сном её подруга Женька. На полу валялись пакеты с вещами, а на прикроватной тумбочке стояла почти опорожненная бутылка из-под вина. Оставшиеся напитки, бережно припрятанные их обладательницей в глубине книжного шкафа, Туся обнаружит только спустя два дня, всё это время не понимая, каким образом, не выходящей никуда Женьке, никак не удается протрезветь. После того, как Туся провела небольшое расследование и обнаружила несколько пустых бутылок в том же книжном шкафу, она вышла из себя:
– Ты соображаешь, что ты делаешь? Ты сама врач, ты думаешь своей головой? – Туся стояла посреди комнаты, размахивая перед Женькиным носом вещественным доказательством – пустой бутылкой, – Женя, ты пьёшь с утра, ты пьёшь в одиночку, ты должна остановиться, иначе это плохо кончится.
Женька глянула на Тусю, и в который раз с удивлением отметила, как не соответствует внешний облик её подруги, невообразимому застарелому бардаку в этой квартире. Туська, беленькая, чистенькая, с распушившимися кудельками светлых волос вокруг головы и прозрачными, словно промытыми нежно-голубыми глазами, в самом деле, смотрелась в этой обстановке дико. Но насколько это выглядело нелепым внешне, особенно для постороннего взгляда, настолько же органично и комфортно она себя здесь ощущала каждой клеточкой своего тела. Родители её разошлись, когда Тусе было пять лет, мать вышла замуж за болгарина и жила с тех пор на родине супруга. Воспитала её баба Нина, она выросла в этом доме и, наверняка, очень бы удивилась, если бы ей сказали, что с их квартирой что-то не так. Туся продолжала говорить:
– И вообще, твоя мама опять вчера звонила, а ты в отключке снова, Димка про тебя все время спрашивает, мне надоело врать, понимаешь, – Туся с остервенением гладила накрахмаленный белоснежный халат, который выглядел здесь так же неуместно, как и она сама, – Не стоит он таких жертв, понимаешь, не стоит, плюнь и живи дальше!
Женька, которая с огорчением разглядывая себя в зеркале, думала о том, что подходит этой цитадели хаоса и запустения гораздо лучше Туси, и проигрывает в этом смысле даже Туськиномумедицинскому халату, тем не менее, была настроена благодушно:
– Послушай, выходить мне только в понедельник, отстань, а? Если я тебе мешаю, я уеду, сейчас вот только…найду этот коньяк…на рябине… И где он, интересно мне знать…
– Женечка, да не в этом дело… – Туся не договорила, потому что в комнату, с ярким журналом в руках, зашла Нина Ивановна:
– Девочки! Вы не представляете, с кем застукали Наташу Королёву на отдыхе! – бабушка сделала выразительную паузу…
– Ба, не сейчас, поставь чайник, у нас разговор серьёзный, ну, пожалуйста…
Туся закрыла дверь за бабой Ниной и повернулась к Женьке:
– В общем, так, подруга, я знаю, что Лёнчик твой мудак первостатейный, но ей-Богу, если ты сейчас не остановишься, я ему позвоню, чтоб положил тебя в своём отделении… Конечно, он урод моральный, но врач классный, я это точно знаю… Женя подняла глаза и внимательно посмотрела на Тусю.
– Интересно, – думала она, – Туська вообще меня слышала, про Лёню, про эту мерзкую, насквозь прогнившую,блядь Элю, развратившей и использующей для сексуальных утех родного сына?!
Но поскольку ультиматум от подруги был выдвинут наряду с опустошением Женькой её же алкогольного запаса, она миролюбиво, и подозрительно быстро, согласилась с доводами в пользу трезвости. Попивая с бабушкой Ниной и Тусей этим субботним вечером крепкий чай, и вполуха слушая историю о романтичных приключениях Владимира Кузьмина и неизвестной сногсшибательной блондинки, она уже знала, как поступит дальше.
7
Открывая дверь своей комнаты, Женька только что не пела вслух!Три весенних и три летних месяца она уже работала и жила здесь, и не уставала радоватьсяэтому. Как же здорово открывать дверь своей первой квартиры своим собственным ключом! Правда, это всего лишь комната в коммуналке, в маленьком провинциальном городке Ставропольского края, но зато большая и светлая, и, главное – своя!Жене, как молодому специалисту после завершения ординатуры предложили и этот вариант в том числе, и она, не задумываясь, согласилась, так как здесь кроме полной ставки в городской поликлинике, новенькому доктору предоставлялось отдельное жильё, и не в общежитии, а в двухэтажном кирпичном доме, в самом центре города, до работы – 10 минут пешком! Женька ликовала! Соседи очень приятные и душевные люди, благодаря которым у неё в комнате остался письменный стол, чудесная резная этажерка, три разномастных стула и другие приятные вещи. Тахту, посуду, одежду и мелкие, но необходимые предметы обихода, взялся перевезти отец. В конце августа она едет за Димкой, который пойдет здесь в первый класс. Школа тоже рядом. В этом городе, как она заметила сразу, основные муниципальные учреждения находились не только в одном районе, а даже на одной улице. На работе, вопреки её опасениям, все складывалось хорошо, в определенном смысле, здесь было даже проще, чем в ординатуре.Рабочий день стал, наконец, нормированным и упорядоченным, шел по годами отработанному, четкому алгоритму: регистратура, запись, талон, приём. Пациентов возле её стоматологического кабинета всегда было много, только успевай поворачиваться. Женька очень уставала, но была довольна, а местами так и вовсе счастлива. К ней относились уважительно, обращались:«Евгения Валерьевна», время от времени медсестра благоговейно переходила на шепот,а больные внимательно и серьёзно выслушивали её рекомендации. У неё были легкие, умелые руки, – работала Женя сосредоточенно, быстро и четко, с минимальным беспокойством для пациента, – молниеносно входила в корневой канал, чистила, пломбировала или виртуозно удаляла, то, что уже нельзя было спасти.
С тех пор, как в феврале1998-го, они официально развелись, она Лёню не видела, а при нечаянном воспоминании, испытывала легкое неудовольствие и изрядную долю презрения. Она знала, что он сейчас в Москве, работает в частной наркологической клинике и вроде бы, снова собирается жениться. Туська, которая всегда была в курсе всех событий, хотела рассказать подробности, но Женька отмахнулась, – мол, не интересуюсь. Если не считать трехдневного запоя в квартире у Туси и её бабушки, Женька не выказывала более никаких чувств по поводу их с Лёней развода. Никто не видел её подавленной или расстроенной этим обстоятельством. Осознание того, что их браку конец, принесло, скорей, облегчение. Она, как в известной песне тех лет «в прошлое закрыла дверь», изначально пресекая любые проявления сочувствия и жалости и не позволяя себе никаких сентенций на тему, – «почему? за что? и как он мог так поступить?» Да у неё, собственно, на это не было не только желания, но и времени. Она заканчивала ординатору, переезжала, устраивалась на новом месте и на новой работе. К тому же у неё появились новые коллеги, новые друзья и новые соседи. Гостеприимство, доброжелательное и участливое отношение к новенькой, иногда принимало у них характер чрезмерной опеки, местами переходящей в навязчивость. Женька не решалась устанавливать границы с этими радушными людьми, боясь оскорбить их чувства. Соседи жили, хоть и несколько странной, но весьма дружной и сплочённой семейной коммуной, в четырехкомнатной квартире, с общей кухней и санузлом. Председательствовала у них баба Маня – женщина без определенных занятий и возраста: говорливая и бойкая, как сорока. Она жила вместе со своим мужем тихим и безобидным алкоголиком Пашей в самой большой комнате и очень этим гордилась. Это она совершила обход и в добровольно-принудительном порядке рекомендовала жильцам «уважить дохторшу и встретить по-человечески». Благодаря ей, Женьке достался деревянный письменный стол, который она не дала вынести бывшему жильцу, на том простом основании, что он ей был должен. «Сколько я тебя, подлеца, по утряни пивом отпаивала, а сколько пил на халяву, помнишь, Толь?» – обратилась она за поддержкой кнедавно вернувшемуся с первой чеченской компании, соседу Толику. Тот мрачно кивнул. Бывший владелец стола благоразумно спорить не стал, хотя,насколько помнил, он регулярно вносил свою лепту в общий котел, да и, посылая бабу Маню за пивом, не только давал ей деньги, но и никогда не требовал сдачу. Но взглянув на Толика, по прозвищу «Чечен», тихо смотал удочки оставив прекрасный, двухтумбовый стол на прежнем месте. Сама баба Маня в первый же вечер, когда отмечали новоселье, подарила этажерку и два горшка с фиалками, Толик притащил откуда-то книжную полку и сам прибил её над столом, ну а дальше,как прокомментировала баба Маня, «так, по мелочи»:Катерина Егоровна, мать Толика вручила несколько тарелок с чашками и стул. Жившая в самой последней, дальней комнате полностью укомплектованная семья Винокуровых, – папа, мама и две дочки, ничего не подарила, но пришла на новоселье с небольшим тазиком капусты собственной закваски и двумя бутылками водки, которую глава семьи – Алексей Винокуров, совсем не по-доброму оглядев присутствующих, демонстративно установил возле себя.У него был повод выражать недовольство. Можно пальцы загибать: три месяца назад его жена счастливо разрешилась от бремени новеньким младенцем, а долгожданного расширения семья так и не получила – это раз, баба Маня живет припеваючи в огромной комнате с этим своим алкашом-недоумком и наотрез отказалась переезжать в винокуровскую комнату в порядке культурного обмена – это два, пигалица-докторша, не успела приехать, как тут же отхватила большую прекрасную комнату, – это три, и вообще, почему он, Лёха Винокуров, газоэлектросварщик четвертого разряда, работающий уже шесть лет в родном строительно-монтажном управлении, должен вчетвером жить в крошечной комнате, когда все эти тунеядцы, алкоголики и проходимцы, хотят на его Лёхином, натруженном горбу въехать прямиком в рай, – это четыре, и пять и, если хотите, восемь.
Лёха сам ни за что ни пошёл бы на это новоселье, – ещё чего, сиди там с этими дармоедами, занимающими самые лучшие и большие комнаты, – но жена Майка сказала, – надо пойти, мало ли, с новой соседкой, доктором, ссориться не выгодно, да и с остальными тоже, неизвестно, сколько им ещё здесь торчать, да и не их вина, что Лёху профком всё завтраками кормит. Тем более, напомнила Майка, Сапрыкины только что ордер получили, а Серёга дольше Лёхи работает, на три года. Его жена, подумал, и чуть не сказал вслух Лёша, когда была в небольшом, но радостном утреннем подпитии, как сейчас, мыслила очень разумно. Новоселье, как и большинство других мероприятий, стихийно организуемых на общей кухне, по поводу и без, прошло по интенсивной и насыщенной программе. Сначала знакомство, – его проводила баба Маня под одобрительный, протестующий или дополняющий комментарий присутствующих.Вне зависимости от характеристики и реакции на неё, само собой нужно было выпить за здоровье аттестуемого.Затем выступал Толик с песнями под гитару собственного сочинения «Зачем мне, мама, воевать» и «Западло», потом все дружно будили Лёху, который заснул в уборной. Как только его, осоловевшего, проводили на место, и вставили в руку стакан, Клавдия Егоровна начала рассказывать о конце света, который по многим приметам, – а ей это совершенно точно известно, – уже недалек. Видимо, эта тема была у неё в числе излюбленных, так как Майка, едва она начала, закатила глаза, изображая невероятную скуку и посоветовала ей заткнуться, так как, в противном случае, её личный персональный конец света наступит прямо сейчас.Потом долго мирили обе стороны и утешали всхлипывающую Катерину Егоровну. Только враждующие стороны под напором дружественных соседей выпили мировую, – подал голос Толик-чечен, до этого с самым невозмутимым видом, перебирающий струны своей гитары, – в том смысле, что неплохо бы Лёхе научить свою жену разговаривать со старшими, иначе это придется сделать ему. Лёха, который вообще не понял о чем речь, так как был увлечен демонстрацией Женьке своего кариозного зуба, что время от времени его беспокоил и «который, надо вырвать к монахам», так как на длительное лечение у Лёхи, в отличие от этих, – он презрительно махнул вихрастой головойв сторону остальных, – времени нет.Всё ещё находясь под впечатлением от этих добрых, простых и честных людей, Женька и не заметила больших изменений: просто секундой назад рабоче-крестьянский палец Лёхи, указывал ей на больной зуб, а сейчас его трудовая мозолистая рука одним рывком усадила на место вскочившую в негодовании Майку и вместе с этим отшвырнула от себя стул, высвобождая место для установления справедливости.Даже расфокусированный взгляд пьяного стоматолога с удивлением отметил, с какой скоростью покрывается багрово-фиолетовым цветом могучая шея Лёхи Винокурова. Неизвестно чем бы всё это закончилось, если бы не баба Маня. В мгновение окаоценивситуацию, она приняла меры: шикнула на Майку, услала Толика за самогоном в соседнюю квартиру, потом обежала стол, приобняла Лёху и довольно громко зашептала на ухо, Женька разобрала слова: «контуженный», «пацан зеленый» и «милиция». Вечер закончился вполне мирно – коллективным исполнением народных песен, но этого уже Женька совершенно не помнила.