Счастливая Женька. Начало
Шрифт:
– Что вы опять ему наговорили? Мама, я же просила… – она пошла в дом, где её ждал разъяренный Лёня:
– До каких пор это будет продолжаться!? – набросился он на неё, – Я тебя спрашиваю!? Мне все, начиная с моей драгоценной жены, долдонят, что я не занимаюсь сыном, что я его не вижу, тычут в нос безотцовщиной и прочим дерьмом, а когда я переношу дежурство, чтоб забрать мальчишку из детского сада, чтобы погулять, мне заявляют, что этого делать не надо, видите ли сейчас приедет Валерий Михайлович и отвезет нас всех, вместе с ворованными из детского сада продуктами домой! – Лёня уже кричал во весь голос, – Да, вот такой дружной и образцовой семейкой мы сюда и явились! Здорово, правда! Женя округлившимися глазами смотрела на его побелевшее от гнева лицо и выдавила:
– Сейчас же прекрати кричать! В доме ребенок, ты озверел, что лиили обкурился? Что произошло такого, что ты ведешь себя, как буйно помешенный?
– О да! Про это я тоже выслушал целую лекцию, пока ехал, – Леонид, ты что, пил? – Скажите, пожалуйста, ах, ах, мы же такие трезвенники, и как это в наши ряды затесался такой алкаш! А то, что и их доченька глужбанитрегулярно так, что мама не горюй, они знают, интересно? А? Или только на мне отрываются??
– Перестань
– Ну да, – «в доме ребенок, не ори в доме». – Провалился бы он уже куда-нибудь этот дом вместе с вами! Осточертело все! И это мамаша твоя, дура набитая, только и может хлопать глазками, да шептать: «Лёня, Валерий Михайлович просто имел в виду… Папа считает, что вы…» – Леня заметался по комнате, – Боже! Куда я попал, куда?! Лёня рванул на себя дверцу хлипкого шкафчика, которая жалобно взвизгнув, закачалась на одной петле и начал бросать на кровать свои вещи, приговаривая:
– Ноги моей больше не будет в этом хлеву! – он достал спортивную сумку, и, запихивая беспорядочно туда свои вещи, не замечал, что сынуже давно громко плакал, уткнувшись матери в колени. Женя словно застыла, пытаясь собраться с мыслями и начать уже соображать, но у неё это получалось не очень хорошо. Она только знала, что если он сейчас уйдет, случится что-то плохое. И уже сложно будет что-то исправить. Поэтому нельзя его отпускать ни в коем случае. Она ватными руками натянула на плачущего Димку куртку и шапочку, легонько подтолкнув его к двери, велела идти к бабушке.
Когда ребенок ушел, она подошла вплотную к мужу и попыталась обнять.
Лёня убрал её руки с какой-то страдальческой гримасой, произнеся:
«Только этого не хватало, не начинай, пожалуйста, это выглядит очень нелепо и …жалко, не нужно, я ухожу…». Женя остановилась, как вкопанная, с застывшей улыбкой на каменном лице. То, что произошло дальше, иначе, как обоюдным помешательством было не назвать. Лёня направился с сумкой к двери, Женька, пытаясь его задержать, встала в дверях, началась потасовка, в результате которой у неё в руках оказалась Лёнина сумка. Плюнув на вещи, Леонид вышел во двор, Женька босиком побежала за ним и запрыгнула мужу на спину. Не ожидавший такого, скорее от неожиданности, чем от веса маленькой и щуплой жены, Лёня упал на землю вместе с Женькой. Вскрикнув при ударе о землю, она, тем не менее, вскочила на ноги, опрометью бросилась к калитке, закрыла её, и торжественно повернувшись к ковыляющему мужу, демонстративно бросила ключ через забор.
– Нет, всё-таки ты, фантастическая идиотка!Неужели ты думаешь, что можешь, таким образом, меня остановить? – Лёня тяжело дышал, придерживая левой рукой, ушибленный правый локоть, с удивленным сожалением рассматривал эту маленькую отчаявшуюся женщину, которая ещё недавно была ему так дорога, а сейчас, кроме обычной жалости и досадного раздражения не вызывала ровным счетом ничего. Женька в эту минуту напоминала тощего воробья после неравной схватки: торчащие в разные стороны волосы, надорванный рукав футболки, – это, когда Леонид её оттаскивал от двери, – искаженное гримасой боли и злорадной ухмылкой лицо. Женя потрогала голову, она здорово грохнулась, да ещё Лёня придавил сверху. Но внутри у неё уже разгорелся злой и веселый огонь, – а пропади оно все пропадом! Этот стихийный костер ещё не раз будет вспыхивать по самым разным поводам, в самое разное время в течение всей её жизни, сжигая не только мосты у неё за спиной, но, бывало и её саму, и тех, кто в этот момент находился рядом. Женька громко рассмеялась, она буквально согнулась пополам. Ей было очень смешно. Кто знает, рассмейся Леонид сейчас вместе с ней, возможно, через короткое время, они бы обнялись, и вернулись домой, помогая друг другу залечить полученные душевные и физические раны. Может быть, они бы потом со смехом, перебивая друг друга, обсуждали бы это, искренне не понимая, как такое вообще могло произойти между ними, и привычный мир был бы восстановлен и все пошло бы опять своим чередом. Но Лёня не засмеялся вместе с женой. Он вообще на неё не смотрел. Леонид смотрел на ворота, которые открывал только что приехавший, Валерий Михайлович. Через секунду Лёняуже сидел за рулем своей машины, – слава Богу, машина тестя находилась не близко к воротам, ключи были здесь же, в машине: – зажигание, педаль газа… Валерий Михайлович едва успел отскочить в сторонуи потому не мог видеть, как его дочь побежала за выезжающей со двора «шестеркой», пытаясь открыть на ходу заднюю дверцу автомобиля, намереваясь, по всей видимости, во чтобы то ни стало попасть внутрь. Возможно, ей бы это и удалось, если бы она не встретила на этом пути серьёзное препятствие в виде не полностью открытой левой створки ворот. Как потом ей стало известно, она только чудом не попала под заднее колесо. Леонид, ослеплённый ненавистью и одним-единственным желанием, как можно быстрее покинуть это место, ничего не почувствовал, но отлично запомнил округлившиеся от недоумения глаза тестя.Свет фар на мгновение выхватил из темноты его бледное лицо. Лёня не видел, как Женькин отец, кинулся к лежащей без сознания дочери, которую не сразу заметил, как Зинаида Евгеньевна ехала с ней в машине «скорой помощи», как из-за начавшегося кровотечения Женька едва не рассталась с жизнью.Ему не было известно, что в ту ночь жена потеряла ребенка. Ничего этого он не знал, да и вряд ли бы захотел тогдазнать. Он медленно двигался наугад, пока не выбрался, наконец, на шоссе, ведущее в город. Здесь Лёня с облегчением вздохнул, прибавил газу и ехал уже с музыкой, правда, не долго, а именно до первого поста ДПС. Требование гаишника остановиться, он с испугу проигнорировал, ну а дальше по известной схеме: неподчинение, управление автомобилем в состоянии алкогольного опьянения. Можно было попробовать договориться на месте, но денег у Лёни было мало, опыта решения такого рода проблем ещё меньше, время было упущено, и в итоге: телега на работу, штраф, лишение водительских прав на год. О том, что случилось с Женей, он узнал только через два дня от возмущенной сокурсницы Наташки Морозовой или Туси, как её все называли и с которой Женя заканчивалаординатуру. Она дозвонилась ему на работу и кричала в трубку:
– Ты что вообще с катушек слетел?! У тебя совесть есть?! Женька лежит в больнице, живого места нет… Левая сторона вся синяя, это ты её так к воротам припечатал, да плюс черепно-мозговая…, ещё скажи спасибо, что она на тебя, паразита, заяву не накатала. Отец её до сих пор уговаривает это сделать… Лёня ничего не соображал, но почувствовал дурноту:
– Туся, подожди, что значит синяя, какие ворота, ничего не понимаю… Девушка на минуту замолчала, как бы не зная, с чего начать и затем устало проговорила:
– А… так ты, действительно, не в курсе… Слушай, я не знаю, что между вами происходит, да и не моё это дело, но она в третьей больнице, в гинекологии. Она в ужасном состоянии. Сходи к ней, поговори, может… Лёня её перебил:
– Подожди, что значит в гине…Тусенька, спасибо, мне нужно идти, увидимся. В ординаторской, Леонид схватился за голову, в голове началось беспорядочное столпотворение мыслей, – какой идиот, что же я наделал, бедная девочка, что с ней случилось, и как плакал Димка, а как она бежала за мной, о…нет, мне нужно к ней, Боже мой, как она там и что с нами такое произошло…
В больнице Лёня говорил своей жене примерно тоже самое, но с остановками для бесконечных извинений и поцелуев. У Женьки не было сил, она почти ничего не говорила и, сославшись на головокружение,отправилась в палату. Обернувшись на пороге, ивидя испуганное и страдальческое лицо мужа, постаралась смягчить быстрый уход:
– Я не сержусь, Лёня. Сама виновата, – знаю, ты не хотел этого… Ты иди сейчас, ладно? И не переживай, никакого заявления я не писала и не собираюсь писать, я сама вцепилась в эту дверцу. Никто меня не заставлял…Ладно, потом…всё…Я устала очень… Лёня вышел в пустынный больничный двор и закурил. Он понемногу успокаивался, супруга жива, пусть медленно, но верно идет на поправку. Тем более находится на лечении в хорошей больнице. Он, между прочим, тоже пострадал, локоть и мениск повредил, до сих пор хромает. А если что-то серьёзное? Но он не может себе позволить валяться по больницам… И вообще, ну что это за поведение, как у трудного подростка, ей-богу…Но что-то зацепило Лёню в словах жены и не давало покоя, – ах, да, что значит «ты не переживай на счёт заявления»? А когда это он переживал? И в мыслях не было… И не думал… Или думал и всё-таки…переживал? Лёня запутался, такие размышления неизменно выводили его из равновесия и просто бесили. Но у него был отличный способ это исправить. Он сел на самую отдалённую и видимо, поэтому самую обшарпаннуюлавочку и вытащил из внутреннего кармана алюминиевую плоскую фляжку с заботливо и собственноручно налитым коньяком. После большого глотка стало тепло и хорошо, даже унылый больничный двор, засыпанный мокрой октябрьской листвой, показался довольно симпатичным. Лёня подумал, что нужно перехватить у кого-нибудь деньжат до зарплаты, отвезти к тёще на работу, ведь на ней сейчас больная дочь и его сын. Он не знал, что будет дальше, но понимал, что жить больше в Райкиной пристройке не сможет никогда. Леонид с сожалением вспомнил о брошенной там сумке с его вещами. Надо сказать Элеоноре, чтобы поехала и забрала её. Ну не может он сейчас видеть тестя, – что касается его семьи, – время покажет, – вздохнул он умиротворенно,снова отхлебнул из фляжки, а после того, как она была надежно спрятана во внутреннем кармане, закурил и направился к остановке.
Женька не находила себе места, – её выписали сразу после утреннего обхода, сейчас уже первый час, а Лёни, который обещал забрать её с больницы до сих пор нет. Она спросила разрешения позвонить. На работе его не оказалось, на дежурство ему только завтра. Может быть, он что-то напутал и ждет её дома? Трубку взял брат. – Нет, Лёни у них нет… – И не было ни разу, с того самого вечера… – Приезжала его мамаша, забрала вещиЛёнчика, ругалась тут с батей, потому что он отдавать не хотел, – Отпаднаячувиха, – порционно выдавал Ярик информацию, которая уже была известна ей. Женя положила трубку и решила не мозолить больше глаза медперсоналу и покинуть лечебное учреждение самостоятельно. Чувствовала она себя нормально, но на душе было тягостно и почему-то ныло под ложечкой. Вначале она долго оплакивала своего не родившегося ребенка, считая себя, – прямо и косвенно, – виновной в том, что произошло. Ведь она его не хотела! Потом смирилась, пришла к выводу, что так будет лучше для всех. Она уже не наивная девочка с удивленными и доверчивыми глазами, она прекрасно знает, что нельзя привязать мужчину к дому ребенком. Тем более, что у него уже есть сын, и что-то не видно, чтобы он по нему очень скучал. Мать приезжала через день и Женя знала, что Лёня только раз в самом начале заехал к ней на работу, передал деньги, и сразу ушел, сказав, что очень торопится. На днях её вдруг навестила Элеонора, появившисьв роскошном соболином полушубке, хотя на дворе стоял довольно теплый октябрь. Эля была само обаяние, доброжелательность и сочувствие. Привезла целый пакет заморских фруктов и йогуртов, итальянскую косметику и дорогое лекарство, которое Зинаида уже месяц искала и не могла найти.Женька расчувствовалась, и вышла провожать свекровь. Они сели на лавочку, как раз напротив той, где три с половиной недели ранее Лёня пил коньяк и так благополучно избавился от негативных мыслей и сравнительно недолгих угрызений совести. Элеонора закурила длинную коричневую сигарету, отставив в сторону от полушубка изящную руку с ярко-красным маникюром. Она протянула серебряный портсигар Жене, но та,покачав головой, достала мятую пачку «L&M».Немного покурили молча. Затем Элеонора рассказала Жене, как переживает Лёня, как он сожалеет, о том, что произошло, как любит её и ребенка. На этом месте Женька про себя усмехнулась, – Интересно, блистательная Эля знает хотя бы, как зовут её внука? За все время Лёня навещал жену три раза, последних два – будучи сильно нетрезвым. Женьке пришлось его выпроваживать. Как будто прочитав её мысли, Элеонора сообщила, что Лёне предложили работу в частном наркологическом центре с умопомрачительным окладом, но и серьёзной нагрузкой. В ноябре он приступает к автономной работе в этой клинике, как психиатр-нарколог. Но и сейчас он в свободное время едет туда, знакомится с историями больных, входит, так сказать, в курс дела.
– Ты понимаешь, котик, у него совершенно нет времени, – Эля открыла алый блестящий клатч, и достала несколько крупных банкнот, – Вот, он просил отдать это тебе, – Скоро выписка, нужны будут деньги. Элеонора поднялась:
– Ну, всё, лапонька, возвращайся, а то простудишься, – она притянула Женьку к себе, обдав её чудным, пряным запахом неведомых Женьке духов, – И не нужно растрачивать себя из-за мужчин, даже лучшие из них не стоят этого…Поверь мне, я знаю о чем говорю, – Эля погладила Женьку по щеке, ласково заглядывая в глаза, – Мой сын не исключение, такой же гавнюк, как и все остальные, и вообще – любить можно только одного человека – себя, поняла, детка?»