Счастливая Женька. Начало
Шрифт:
– Знаешь, внучка, а идея с переездом неплохая, – Дима может ходить в садик здесь, мама тебе поможет его устроить в свой, – Зинаида благодарно кивнула.
– И места больше, и двор свой есть, и старая калоша, опять же, не будет все время маячить перед глазами, – Галина Аркадьевна отмахнулась от несмелых протестов и тяжело встала, – Мне кажется, Раиса была бы не против твоего заселения, да и мне, честно говоря, хочется уже тишины, голова почти каждый день ужасно болит, – Зина, принеси мою сумку, там лекарство.
Через неделю Женька приехала глянуть, как обстоят дела с ремонтом. Оставалось побелить потолок и наклеить обои в маленькой комнате. Женя с удовольствием прошлась по свежеотремонтированной кухоньке. Заново выкрашенному буфету исполнялось, наверное, лет сто, но Женька представила, как его вместительное чрево заполнится продуктами, как на маленький столик она постелет нарядную скатерть, как на чистых окнах будут красоваться новенькие занавески.
– Вот это да! – Женя, как в детстве захлопала в ладоши, когда
За калиткой появился бомжеватого вида мужичонка и, оглянувшись, поманил Женьку пальцем. Она вспомнила, что видела его на кладбище, да и на Райкиных поминках он мелькал пару раз.
– Кто это? – спросила она у Лёни. Тот неопределенно пожал плечами:
– Да алконавт местный, батя твой гонит его нещадно, а он видишь, опять нарисовался, – Женя направилась к калитке, – Да не ходи ты, на пузырь стреляет, не ясно что ли…
– Нет, он сказать что-то хочет… – Женя подошла к мужчине, тот еще раз оглянувшись и мельком глянув на Лёню, быстро заговорил:
– Ты знаешь, чего папаша-то твой засуетился, я был ведь у Райки в тот вечер, как ей плохо-то стало, побег я, значит, к Валерке, – Райке, грю, хреново совсем, а он падла, грит, – Пить надо меньше, – Я, грит, вообще, на выселение подал, – Во гнида фискальная, сеструху родную гнать собрался, – Курить есть? – после серии затяжек, он продолжил, – А я ему, – Ты хоть неотложку вызови, Райка, грю, загибается, в натуре, а он, – Я, грит, щас милицию вызову, осточертели вы, алкаши проклятые! Из-за таких, как ты, грит, она и загибается… Некоторое время молча курили. Мужик снял и тут же опять надел засаленную шапочку, и тихо выругавшись, вдруг резко повысив голос, произнес:
– Да, как же через меня-то, ё-моё, я ж и пальцем ни разу не тронул… Ну, выпивали, ясен перец, не без этого, – он прерывисто вздохнул, – Ну, а к утру, она уже…это… и отошла… – А на второй день, я ж проститься хотел, по-человечески, а он меня в шею… – Зинка, правда, догнала потом, бутылку сунула… Женя сосредоточенно втирала в землю окурок, потом оглянулась растерянно на Лёню, побежала в дом и вынесла мужику деньги, которые были в кошельке:
– Вот, держите, выпейте, на помин души Раисы. Спасибо вам, что были с ней и хотели помочь, – Женя быстро пошла от калитки обратно в дом, Лёня что-то спросил, но она не слышала. Мужик не унимался и говорил ей вслед:
– Я двери распахнул и ушел. Про папашкутвово люди и так говорили, что дочку выгнал к бабке, атеперьгутарят, что и родную сестру згнобил до смерти, вот он и расстилается чичас перед вами….Одно слово – падаль, а не человек,… – мужик смачно харкнул в кусты.
– Ну… ты не очень там, вали давай отсюда, пока он не явился, – сказал Лёня и вошел в дом за женой.
Не хотелось больше любоваться ремонтом, Женя проговорила Лёне что-то бессвязное про дежурство, взяла у него мелочь на проезд и торопливо ушла, словно боялась, что вот-вот из-за угла бесшумным катафалком выедет черная отцовская «Волга» и тогда нужно будет разговаривать, благодарить и восхищаться обоями и новой люстрой …
6
Женя неподвижно лежала в Димкиной комнате и ждала, когда пройдет тошнота. Эта беременность с самого начала оказалась тяжелой и муторной, во всех отношениях. Женька боялась пошевелиться, хотя нужно было вставать, готовить ужин, или хотя бы включить свет и поставить чайник, так как скоро мать приведет Димку. Лёня остался в больнице дежурить вторые сутки, кого-то там подменял. Женька чувствовала себя плохо и физически, и морально. Мужа она видела редко, они общались на бегу: рано утром или поздно вечером, если он ночевал дома, и иногда по телефону, когда у него было время и желание позвонить. Он страшно злился, когда она его начинала расспрашивать, где он проводит время, ведь не может же он работать сутками. Он называл это допросом, снова замыкался и убегал. У него появились новые друзья, с которыми он жену знакомить не спешил. Много времени Лёня стал проводить у матери в её, как сама Элеонора называла, пятничном салоне. Женьку туда не то, чтобы не приглашали, но как бы давали понять, что лучше не надо. Лёня уверял, что ей будет скучно, но она знала, что дело совсем не в этом. Просто она – чужая, не своя, и своей никогда не станет. Она одна из тех, кого Лёнчик с Элеонорой именовали некрасивым и обидным словом «быдло». Женька почувствовала, как закипают слёзы. Чувствуя угрызения совести, она, тем не менее, вышла во двор и закурила. Больше года они жили в отремонтированной пристройке, но даже про себя, она продолжала называть её – Райкиной. А Лёня, переезжая сюда, каким-то образом умудрился половину вещей оставить у матери, у которой уже не жил шесть лет. От неё он приходил не то, чтобы радостный, а возбужденный и какой-то странный. Женька подозревала, что Леонид употребляет не только алкоголь, с регулярным присутствием которого она уже смирилась, но и наркоту. Она почувствовала сильное желание выпить. «Даже напиться!» – тут же поправила она себя. Это желание стало возникать каждый раз, когда Женя бывала чем-то расстроена или, наоборот, испытывала эмоциональный подъём, или была в ярости, как сейчас, или просто устала, таких «или», в её жизни становилось все больше, и она сама это замечала.
«Ну и пусть! Ну и ладно! – Эля – старая проститутка, – думала Женька в который раз, – Купила его с потрохами своей вонючей машиной, – она с остервенением пнула колесо стоящей рядом «шестерки». Элеонора действительно удачно «толкнув» несколько «березок» в поднятый железный занавес, ради смеха купила Лёне машину, – Пока учись на этой, – но он, хоть и обрадовался, и добросовестно сдал на права, ездил на ней очень редко, так как в последнее время нечасто был в состоянии управлять автомобилем. У Валерия Михайловича сердце обливалось кровью, глядя на простаивающий и медленно ржавеющий транспорт. Кроме того, для двух машин во дворе было недостаточно места. Если бы Леониду взбрело в голову сесть за руль, когда Валерий Михайлович был дома, он бы элементарно этого не смог сделать, так как тесть должен был бы для начала отогнать свою машину. Чтобы пройти к знаменитому лекарскому огороду, нужно было протискиваться между двумя транспортными средствами, стоящими почти вплотную к дому, с одной стороны, и забором с другой. Валерий Михайлович не раз предлагал зятю продать машину и даже находил покупателя, но каждый раз Лёне было некогда, к тому же он искренне, но весьма неопределенно представлял, что каким-то чудесным образом, он скоро со всем разберется, все наладится и он, как добропорядочный отец семейства, психиатр-нарколог (без пяти минут), отпустит небольшую профессорскую бородку, заимеет несколько приличных костюмов, кожаный пиджак и будет ездить на работу в личном автомобиле, и вывозить на нем семью на загородный пикник. Но пока как-то все не устраивалось и не налаживалось, а проблемы росли, как снежный ком. Работы было много, а денег мало.Лёня, как и большинство молодых специалистов, видел перед собой бесконечность возможностей и чувствовал силы для их реализации, но,вто же время, его сковывало ощущение нереальности и временности всего происходящего. Страну лихорадило и пучило, как горячечного больного: талоны на продукты, бандитские разборки, криминальная приватизация, почти официальная рекомендация вышестоящего начальства, изучать рыночную экономику торгуя на базаре, чудовищные масштабы безработицы. Многие их с Женькой однокашники уехали за границу или ушли в бизнес, некоторые открываличастные кабинеты и даже целые клиники, кто-то прочно сидел на игле или стакане, четверых с их курса уже не было в живых. Леонид понимал, что для больших и рисковых дел не годится, для этого нужны были определенные черты характера, которых у интеллигентного и артистичного эрудита Лёни не было. Он занял выжидательную позицию наблюдателя, которая могла принести хороший результат, в любое другое время, но не в лихие 90-е. Это было время бесшабашных, уверенных,нахальных и рисковых парней, которые не изнурялисебя поискамисмысла жизни и экзистенциальным обоснованием своего предназначения. Возможно, они не были очень глубокими людьми, но они были, совершенно точно, детьми своего времени, они были одним целым – эти дети, и это время, и потому чувствовали себя в нём весьма комфортно. Лёня не принадлежал к этой группе, как, собственно, и ни к какой другой. Он мучился от своей непохожести, малодушия, болезненного самолюбияиодиночества.Ему было плохо наедине с собой, ещё хуже наедине с другими. Хотя ему нравилась его работа, занимаясь пациентами, он отвлекался от собственных мыслей. В остальное время работу заменяли наркотики и алкоголь, которые приносили непродолжительное, но заметное облегчение. Да, вот такой парадокс: талантливый нарколог, помогающий многим алкоголикам и наркоманам, поступающим в его отделение, имел ровно ту же зависимость, что и его пациенты.
Ординатура подходит к концу, – размышляла Женька, – их ждет настоящая самостоятельная работа, исчезнет унизительное подшефное, наполовину студенческое положение, и дурацкая приставка «ординатор». А то даже эта хабалка, старшая медсестра, не считала ординаторов настоящими врачами, разговаривала свысока, и ни в грош не ставила. – И как некстати эта беременность, – думала Женя, – Сейчас надо устраиваться, делать карьеру, а через несколько лет, набравшись опыта в городской поликлинике, открыть собственный кабинет! Женька зажмурилась от удовольствия! Пока это был предел мечтаний, дальше этого она не шла. Хотя бы потому, что не знала, нужно ли человеку, который уже имеет свою частную практику, а вместе с ней и все сопутствующие этому привилегии, что-то ещё.
– Мама, мама, а мы все приехали! – звонкий крик сына мигом вернул её к действительности. Отец высадил Зинаиду, Димку и Лёню возле дома, а сам не заезжая во двор уехал снова. У Женьки радостно забилось сердце при виде мужа, – дежурство отменилось!Леонид, не останавливаясь, и не глядя на жену, быстро прошел в дом. Женька растерянно смотрела ему вслед. Возле неё с тяжелыми сумками остановиласьЗинаида:
– Лёня хотел сам забрать Диму, да хорошо я увидела – отговорила, всё равно отца просила заехать, вон сумки-то какие, – Зинаида Евгеньевна оперлась о кузов Лёниной «шестерки», – Женя, что ж он всё огрызается, мы ж вам добра желаем, отец верно говорит, за этот месяц, если пару раз дома ночевал, то хорошо. Разве ж это нормально? Сын его и не видит…И ещё, дочь, от него запах все время почти, ты же знаешь отношение папы к этому… У него в салоне теперь, как в пивной. Женька раздраженно перебила: