Счастливая жизнь для осиротевших носочков
Шрифт:
Уединившись в ванной, я села на плиточный пол и включила камеру. Скарлетт была без косметики, ее обесцвеченные платиновые волосы были небрежно собраны не то в хвост, не то в пучок, из которого торчали отдельные прядки, под миндалевидными глазами, обрамленными длинными ресницами, синели круги.
Я была тронута, заметив на сестре старую темно-синюю толстовку с надписью «Университет Брауна», которую подарила ей во время учебы.
– Ты похудела, – заметила я, присмотревшись к ее лицу. – Ты хорошо питаешься?
– Хорошо, просто отлично, –
Я закатила глаза.
– Может, начнешь нормально готовить вместо того, чтобы пихать в себя разный фастфуд?
– Нет времени, я работаю денно и нощно.
– Над чем?
– Над альбомом! А еще я нашла постоянную работу в баре, который находится в одном из крутых районов Манхэттена. Буду петь там по средам, правда, репертуар выбираю не я, и он дерьмовый. Но зато там платят триста баксов за ночь…
– Здорово…
– Кроме того, бар набирает популярность. Может, там я встречу кого-нибудь, кто… ну, ты знаешь…
– Как понимаю, у тебя все хорошо?
На самом деле я мало что понимаю. Эшли и Дакота убеждены, что Скарлетт портит себе жизнь этой своей одержимостью музыкой и что я должна заставить ее отказаться от детской мечты. Честно говоря, я не знаю, как быть. Скарлетт намотала лапшу на палочки с ловкостью, наводящей на мысль, что она – завсегдатай китайского ресторанчика, над которым живет.
– Да-да, все прекрасно… Я кое с кем встречаюсь.
– Давно? Как его зовут?
– Уже три недели. Его зовут Алехандро, он испанец…
Скарлетт встречается с парнями с пятнадцати лет.
Впрочем, встречается – не совсем верное слово. Тусуется, проводит несколько ночей в их постели, а потом бросает, чтобы любой ценой избежать отношений, которые будут длиться дольше нескольких дней. Поэтому мне совсем необязательно запоминать этого Алехандро, у которого, к несчастью для него, скоро выйдет срок годности.
– Ты не поверишь! – вдруг воскликнула Скарлетт. – Я завела котенка!
– Котенка? Правда?
Она поставила перед камерой рыженького котенка и потерлась щекой о его мягкую шерстку. Котенок замурлыкал. Лицо Скарлетт осветила улыбка подлинного счастья, и на мгновение мне вспомнилась маленькая девочка из Квинстауна, которой она некогда была.
– Его зовут Дэвид Боуи.
– А вот я никогда не заведу кота.
– Не говори так! Если я умру, тебе придется взять Дэвида себе.
– Ты не умрешь.
– Умру, в двадцать семь лет. Как Курт Кобейн и любая другая уважающая себя рок-звезда. У меня все распланировано.
Скарлетт выглядела очень серьезной и искренне переживала за судьбу Дэвида Боуи, поэтому я торжественно пообещала позаботиться о котенке после ее смерти. Она вздохнула с таким облегчением, что я не осмелилась сказать, что котенок проживет меньше, чем она, что котенок – обуза, которую нельзя бросить через три дня, как беднягу Алехандро.
– Как
– Ты про работу в кафе «Уай»? Я уволилась, – ответила Скарлетт с набитым ртом.
– Господи Боже! Почему?
– Потому что работа официанткой убивала мой творческий потенциал. Мои последние песни, они… – Скарлетт нахмурилась и посмотрела прямо в камеру, словно подбирая слова. – Все демо-песни, которые я записала… В них нет души. Думаю, на этот раз я сделаю все правильно. Я должна выложиться по полной.
Я растерялась. Скарлетт проработала в кафе «Уай» почти два года, там у нее был гибкий график, дававший возможность заниматься музыкой, и приличная зарплата, позволявшая снимать комнату в Бруклине, а не бродяжничать или ломиться к маме, которая больше не желала ее принимать. А теперь Скарлетт бросила эту стабильную работу, чтобы посвятить все время написанию альбома. Я буквально слышала, как Оливер толкает речь о незрелости моей сестры и ее полном непонимании реальности, а в заключение говорит, что не будет содержать ее, когда она останется без крыши над головой.
– Зря ты уволилась, – вздохнула я. – Чем ты собираешься платить за аренду?
– Ах да… Я сейчас на мели, поэтому хотела спросить, сможешь ли ты одолжить мне немного денег? – спросила Скарлетт, нацепив на лицо свою фирменную улыбку Джулии Робертс и захлопав ресницами.
Обычно я соглашаюсь. Я зарабатываю достаточно, чтобы помочь своей сестре в сложную минуту, но я была уставшей и расстроенной, а Скарлетт три недели не подавала признаков жизни.
– Послушай, Оливер уже злится, что я даю тебе деньги. Мы собираемся завести ребенка, и нам нельзя тратить сбережения направо и налево.
– Но я все тебе верну, когда…
– Когда разбогатеешь, да, знаю. Проблема в том, что я годами это слышу и годами перевожу тебе деньги. Мне нелегко убедить мужа, что однажды ты и правда все нам вернешь. – Не знаю, что на меня нашло. Обычно я не разговариваю так со Скарлетт. Может, я устала, а может, все дело в мозгоправе, которая довела меня до трясучки… – Я продолжила: – Знаешь, что сегодня сказала мой психотерапевт?
Скарлетт закатила глаза:
– Тебе не нужен психотерапевт, Алиса! Не понимаю, почему ты идешь у Оливера на поводу…
– Она сказала, – перебила я, – возможно, я не беременею потому, что подсознательно боюсь тебя предать и боюсь, что ты почувствуешь себя брошенной.
Тишина. Скарлетт нахмурилась и положила палочки в картонную коробочку.
– Почему ты говоришь обо мне со своим психотерапевтом?
– Вопрос в другом! Почему ты три недели не давала о себе знать, а теперь объявилась и первым же делом просишь деньги?
Скарлетт сникла, но я не обратила внимания. У меня из головы не шла мысль о том, что, возможно, это она во всем виновата. Или не во всем, но в этих зависимых отношениях. Я вынуждена заботиться о Скарлетт – потому что мама поставила на ней крест и потому что Скарлетт не может позаботиться о себе сама.