Счастливая жизнь для осиротевших носочков
Шрифт:
– Сколько еще продлится это ребячество, Скарлетт? Сколько ты собираешься тратить жизнь на погоню за мечтой? Сколько мне придется заботиться о тебе, а не о своей семье?
– Хорошо, Алиса, – с обезоруживающим спокойствием ответила Скарлетт. – Не думала, что я для тебя такая обуза. Я больше не буду просить у тебя денег. Сама справлюсь.
Я почувствовала, что причинила ей боль, и тут же пошла на попятную:
– Дело не в деньгах, Скарлетт. Речь о твоей жизни. Тебе следует задуматься о реальных вещах, заняться карьерой, завести семью… Если бы тебе было суждено стать рок-звездой, ты бы уже ею стала! Тебе уже не двенадцать, ты
– Амбиции? – недоверчиво переспросила Скарлетт, и в ее карих глазах промелькнул гнев. – Кто бы говорил про амбиции! Все, чего ты хочешь – это быть послушной женушкой, потакать капризам мужа и производить на свет отпрысков. Я бы не назвала это амбициями! И я играю не рок, а панк!
– То, что Оливер – один из немногих, кто не поддался твоим чарам, не дает тебе права говорить о нем гадости! Вот подумай. Станешь ли ты счастливой, если завтра проснешься Джоан Джетт?
– Кто дал тебе право осуждать мои амбиции только потому, что они отличаются от твоих? Я годами шла к своей мечте! Я делаю все возможное, жертвую всем возможным, чтобы достичь целей. Не говори, что я – безответственный ребенок только потому, что так думает Оливер! Он родился с серебряной ложкой во рту и никогда не прилагал усилий, чтобы чего-то добиться самостоятельно!
После этих слов я вспыхнула как спичка – и до бочки с порохом было рукой подать:
– Представь себе, не ты одна пытаешься достичь своих целей! Ты даже не спрашиваешь, как у меня дела! Все вокруг беременеют, все – но не я! Я тоже годами шла к мечте, которая куда важнее твоего бряцания на гитаре! Но тебе плевать, потому что ты думаешь только о себе!
Лицо Скарлетт словно окаменело. Она позволила мне выговориться и молчала, пока слова сами слетали с моих губ. Хуже всего то, что я знаю: Скарлетт очень талантлива. Но после слов психотерапевта мне вспомнилось все, что мама с Оливером когда-либо говорили о моей сестре. Когда я наконец закончила, Скарлетт спокойно сказала:
– Я больше не буду занимать у тебя деньги, но знай: я бы никогда ни о чем не попросила, если бы знала, что тебе придется идти на жертвы. И не переиначивай правду: мне не плевать на твои проблемы. Просто ты не хочешь слышать советов и расстраиваешься, когда мы обсуждаем твою не-беременность.
– Неправда!
– Хорошо. Вообще-то я немного изучила эту тему, потому что мне больно из-за того, что с тобой происходит. Я читала о бесплодии и проблемах с зачатием, и меня удивляет, что вы с Оливером никогда не прибегали к медицинской помощи… Есть же искусственное оплодотворение… Ты никогда даже не говорила о нем. Почему?
– Я хочу, чтобы мой ребенок был зачат естественным путем!
– Ты либо хочешь ребенка, либо нет. Какая разница, как он будет зачат? Он все равно будет вашим с Оливером ребенком. Проросшие соевые бобы и йога – не панацея, и ты знаешь это не хуже меня!
– Да что ты понимаешь! – в ярости выкрикнула я. – Ты не хочешь ни семьи, ни детей, поэтому мне не нужны твои советы!
С этими словами я бросила трубку.
Скарлетт перезвонила. Трижды. Я ни разу не ответила.
Я думала о нашей ссоре всю ночь, а утром всплакнула.
– Дорогая, что снова стряслось с твоей сестрой? – спросил Оливер за чашкой кофе.
Я рассказала, чем закончился наш со Скарлетт разговор. Оливер выглядел удивленным. Он пригубил кофе и после некоторого колебания ответил:
– А ведь
Вне себя от ярости я убежала в спальню и так сильно хлопнула дверью, что дверная ручка осталась у меня в руке. Я скажу тебе, Брюс, почему я в таком бешенстве и почему сейчас ненавижу их обоих. Дело в том, что я пришла к ужасному выводу: возможно, они правы.
Это вгоняет меня в депрессию. Мне кажется, что меня никто не поддерживает. Я прекрасно вижу, что моя способность писать «гистеросальпингография» и «спермоцитограмма» задом наперед больше никого не забавляет. Раньше я такой не была. Раньше я была веселой, доброй и щедрой. Раньше я умела радоваться чужому счастью. Сегодня я полна злости, грусти и зависти. Младенцы в колясках больше не вызывают умиления, беременные женщины бесят. Почему у всех получается забеременеть, а у меня – нет?
Единственное, что поддерживает меня, – это дневник. Не повезло тебе, Брюс, но я предпочту надоедать своими проблемами тебе, а не другим.
* * *
Выйдя из метро, проверяю адрес, который Джереми прислал мне накануне. Потом быстро нахожу нужную улицу и звоню в домофон. Джереми живет на последнем, шестом этаже красивой многоэтажки. Лифт не работает, и я поднимаюсь пешком. Я сказала Саранье, что мы встречаемся в 8:45 – так есть шанс, что она появится до полудня. В 9:58 я звоню в дверь, молясь, чтобы она уже была на месте. Мне совсем не улыбается перспектива оказаться один на один с неразговорчивым программистом.
– Входи, – говорит Джереми, пропуская меня внутрь.
– Привет…
Джереми в процессе надевания футболки, и я понимаю, что он только что из душа. С каштановых волос стекают капельки воды. С порога открывается вид на гостиную, и Джереми взмахом руки указывает мне на кожаный диван:
– Присаживайся. Прости, мне нужно еще две минуты.
Квартира большая и солнечная. Я вспоминаю, что читала о Джереми в Интернете. Судя по жилью, в деньгах он не нуждается. Остается понять, почему он вложил кучу денег в такой странный стартап, как «ЭверДрим». Сажусь на диван и осматриваюсь вокруг. Книжный шкаф забит комиксами и книгами по программированию с непонятными мне названиями: HTML, CSS, Javascript, Java, C++… Вижу детские рисунки, виниловый проигрыватель, на полу – коробку с пластинками. В воздухе витает слабый запах кофе и сигарет. На деревянном кофейном столике круглые следы от стаканов – видимо, их в спешке убрали поздним вечером. Поборов желание протереть стол, обращаю внимание на беспорядок на полке. Полка заставлена фотографиями, на которых запечатлены Джереми, Зои и молодая белокурая женщина (видимо, мама девочки), одетая в стиле гранж. Эти сделанные в отпуске семейные фотографии буквально излучают радость и детский смех.
Не удержавшись, подхожу к коробке с пластинками, опускаюсь на корточки и просматриваю названия на обложках. Классика: «Нирвана», «Лед Зеппелин», «Роллинг Стоунс»… В следующее мгновение сердце пропускает удар. «Сестры», Скарлетт Смит-Ривьер… Подведенные черным карандашом глаза, платиново-светлые волосы с розовыми прядками, покрытая татуировками рука, которая тянется к небу, чтобы потом ударить по струнам электрогитары, торжествующая улыбка – такая яркая, что могла бы осветить сцену в Мэдисон-сквер-гарден… Горло сжимается от нахлынувших чувств.