Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

Идея создания этой книги не заставила себя долго ждать. Она стала обретать формы сразу после того, как я выпустил в свет свою первую книжку. Сам же процесс написания продлился целых шесть лет, в течение которых успела преобразиться как сама идея, так и изначально увиденные мною герои.

Герои… А действительно ли они являются таковыми? Полагаю, ответ будет положительным, ведь для того, чтобы противостоять серой бездуховности и циничной посредственности, стремящимся царить в наших сердцах, нужно быть смелым, открытым, в меру дерзким, сочувствующим и надеющимся на лучшее в ежедневной борьбе за счастье.

Много чего успело произойти за эти годы: маленькие радости и большие потрясения, блестящие успехи и

Однако какими бы трудными ни были времена, в которые живет Человек, он постоянно наблюдает за происходящим, размышляет об услышанном и увиденном, анализирует прочитанное и пережитое, пытаясь свести к общему знаменателю свои познания в области постижения обычного человеческого счастья.

Я уверен в том, что этому занятию человечество будет посвящать все отведенное ему время, прекрасно понимая, что вопрос «Что есть Счастье?» всегда будет оставаться открытым, до тех пор, пока…

Нет, я не хочу торопить события и не буду здесь и сейчас открывать то, что открылось моим героям в процессе их личного поиска. Пусть они сами расскажут о себе – у них это получится намного лучше.

М. А.

Май 2022

Всем, кто ищет

Мой город, мой бессознательно любимый маленький город… Что же с тобой произошло? Что с тобой сделали?! Во что ты превратился!

Взгляни в лица своих людей! Они – то пустые, то злые, то грустные, то завистливые – какие угодно, но только не сияющие – давно уже начали терять человеческие черты. Каждый день мимо меня проходят сотни злых орков, закостенелых дикарей, выкрашенных кукол, ряженых манекенов и запуганных узников, а я тщетно продолжаю искать среди них хоть какое-то дружественное лицо, с которым можно было бы поделиться улыбкой. Я так и ношу ее на себе, будучи не в состоянии найти родственную душу.

Нет-нет, я не утверждаю, что в моем городе не осталось никого, на кого мне было бы приятно посмотреть, на ком остановился бы мой взгляд, или хотя бы чей вид не навевал мысли об обреченности на вечные мучения. Такие люди есть, но то ли их слишком мало, то ли остальных слишком много, а посему я снова возвращаюсь к своей неразделенной улыбке, которую «я так и ношу на себе, будучи не в состоянии найти родственную душу».

Злые орки смотрят на меня, и, вероятно, судят обо мне как о тронутом умом. «Тебя не огорчает все то, что ты видишь вокруг себя и не пугает все то, что доходит до твоего слуха? Тебе что, мало того, как с тобой обходятся власти, твои собственные подчиненные, да и мы сами, и ты нарываешься на конфликт прямо вот тут, на улице? Ты щуришься от этого солнечного света и продолжаешь восхищаться им? Представляем, сколько тебе отстегивают ежедневно, если ты вот так свысока смотришь на нас и на наш город”, – читаю я в их взглядах.

Закостенелые дикари зачастую внешне выглядят вполне светскими, образованными людьми, но первое же слово, сказанное ими, обличает их дикарскую натуру. Дилетанты и посредственности с самомнением, они могут меня вовсе не заметить, когда я буду проходить мимо них, потому что в их понимании это я не дотягиваю до их уровня, хотя сами по большему счету они не знают дела, в котором заняты благодаря «крышам» и «спинам», не разбираются в навязанных им «общепринятых» интересах, и даже не владеют языком, на котором разговаривают. Но они обеспечены и счастливы, и полагают, что город принадлежит им.

Мне почему-то кажется, что выкрашенные куклы происходят из закостенелых дикарей. Они знают, что им положено выкрашиваться так, как этого требует принятый стандарт, и они следуют этим правилам. Особого счастья (в моем понимании) это им не доставляет, потому что в их глазах я читаю: «Сейчас приду домой, сброшу с себя все эти одежды, сотру макияж… опять увижу свое «чужое» лицо, опечалюсь… Ну и ладно. Зато вечером я иду в ресторан с подругами. Нужно будет подобрать соответствующую одежду, накраситься-намазаться, чтобы выглядеть. Ведь весь цвет города сегодня вечером собирается именно там, где буду я!». Хотя может я и ошибаюсь в прочтении их потухших глаз, и на самом деле все эти вольты напряженности на дюймы их нарисованных бровей, все эти воинственные взгляды, искривленные рты и надломленные походки суть лишь завуалированные крики о помощи и жалобы на одиночество. Может быть, они не такие уж и холодные, и есть надежда на увлекательный диалог в компании… Хотя, о чем это я! Для этого нужно сначала расслабиться, глубоко вздохнуть и улыбнуться, а социум за этим всем следит. Никаких вольностей!

Находят они своих спутников сами, или же их семьи решают за них как будет протекать их оставшаяся жизнь – неважно. Во всяком случае довольно быстро происходит метаморфоза, и вот уже ряженые манекены сопровождают закостенелых дикарей. Их взгляды мне иногда кажутся не такими уж и мертвыми. Казалось бы, они начинают замечать вокруг себя объективную реальность, но почему-то и это не дает им повода для улыбок. Они сравнивают себя с себе подобными, находят разницу и начинают переживать по этому поводу, пряча все свои переживания глубоко внутри себя, чтобы потом, питаясь осознанием своей нереализованности, выпускать все чувства и эмоции наружу и выплескивать их на подоспевшие поколения в форме норм воспитания. «Не смог сам, не дай другому”, – таков их подсознательный лозунг. И поэтому улыбаться им приходится лишь по работе или по ситуации, после чего всегда можно мысленно вылить грязь на любого, для кого пришлось улыбнуться или кому пришлось польстить. Иначе уже им самим будут потом мешать крутиться в той области, в которой они оказались.

А запуганные узники… Всякий может оказаться запуганным узником норм, правил, взглядов, устоев, обычаев, верований и суеверий, глупости, необразованности, обмана, лицемерия, посредственности и страха…

Рецензент отложил рукопись, снял очки, вздохнул и, приподняв брови, наконец-таки заговорил.

– Ну что вам сказать? На продолжительную беседу у меня сейчас, к сожалению, времени нет, а если кратко, то мне кажется, что вам рано начинать появляться на публике. Зрителю не интересны равно как длинные диалоги, так и затянутые размышления. Присмотритесь к современному языку, к сегодняшнему стилю стиха, поинтересуйтесь, какие именно темы будут интересовать потенциального зрителя. Но опять-таки, я повторюсь: вам не стоит появляться на публике. Не берусь утверждать, но, быть может, вам было бы лучше заняться чем-то другим.

– Окей! Большое спасибо за то, что уделили мне время, – ответил его собеседник, протокольно улыбаясь в ответ и поднимаясь со стула. – Я учту ваши замечания.

Рецензент несколько удивленно приподнял брови и поверх очков, которые уже успел снова надеть, тем самым намекнув собеседнику на то, что он начинает работать с другими материалами и что более беспокоить его уже не следует, взглянул на выросшую перед ним фигуру. Улыбка не соответствовала произнесенному «тексту повиновения», а значит это был сарказм. «Мальчишка!» – только и подумал он о дерзком самоучке, добившимся его аудиенции. Он вернул рукопись в протянутую руку «мальчишки», перевел глаза на только что открытую папку с какими-то исписанными листами бумаги и более не отвлекался от работы, пока обитая кожей мебель и книжные шкафы не поглотили отзвуки закрывшейся двери, вернув комнату в натюрморт привычного стабильно-беспроблемного состояния покоя.