Счастливый Цезарь

Цветков Евгений

* * *

Такая чистенькая и завершенная была Легенда, с единой волей Рока, легко прослеживаемой от рожденья, когда оракулы возвестили, по Всей Земле рождение непобедимого полководца. Судьба, перед которой бессильны Боги, таким наделила его запасом счастливого везенья, что даже удача Суллы пред ним отступила. Великого удачника Суллы, который из Ничего сотворил свою судьбу, стал властелином Рима, и долго был творением счастлив.

Тонким нюхом задолго до всех он учуял опасность в этом, тогда еще подростке. И Цезарю пришлось скрываться, потому что его причислили к врагам диктатора. Его лишили наследства и жреческого сана, в который еще мальчиком он был посвящен, требовали отказаться от жены. Больной, страдая

от лихорадки, которая бросала его то в жар, то в холод, каждую ночь он менял место ночлега, откупался от сыщиков. За него просили, но Сулла отказывал. Спасли его девственные весталки, у которых было право заступничества за приговоренных к смерти, и два самых близких соратника Суллы. Глядя страшными светлыми глазами на багровом лице, Сулла сдался, воскликнул напоследок: «Ваша победа, получайте его! но знайте: тот, о чьем спасении вы так стараетесь, когда-нибудь станет погибелью дела, которое мы с вами отстаивали: в одном Цезаре таится много Мариев!»

И вот могучий Рок Счастливого Цезаря его ласкает, ведет сквозь жизнь. Не оставляет сомнения у врагов или друзей.

«Все будет хорошо, коли я того пожелаю!» – порой говорил он друзьям, и друзья превращались во врагов. «Гляди, как он себя превозносит!» – шипела раскаляясь зависть. Да и кто мог буквально принять заявление, что с ним, Цезарем, люди должны разговаривать осторожней, и слова его считать законом! Хоть бы один человек спросил, почему ты так говоришь, Цезарь? В голову не пришло даже самым близким к нему на миг заподозрить простую и страшную причину. Цезарь не возносил себя – он знал Судьбу и по великодушию предупреждал – ибо перед судьбой мы бессильны. Все!

Так, он просил пиратов отпустить его по-хорошему и обещал не предавать их смерти. До слез смеялись они его угрозам, распять их на крестах, если не отпустят. Зря смеялись, зря не послушали его. Заплатив выкуп, он тут же снарядил суда, догнал их и в точности исполнил то, о чем предупреждал. Правда, и тут великодушие победило: на крестах распял, но уже мертвых, вначале заколов, ибо на кресте – нет мучительней и дольше смерти!

В личной жизни был Цезарь несчастлив. Совсем юной умерла любимая им жена Корнелия, и горе Цезаря не знало пределов. В то же время ушла в иной мир тетка Юлия, заменявшая ему мать. На похоронах он произнес, следуя обычаю, похвальные речи, в одной из которых превознес свой род в таких словах: «Род моей тетки Юлии восходит по матери к царям, по отцу же – к бессмертным богам: ибо от Анка Марция происходят Марции – цари, имя которых носила ее мать, а от богини Венеры – род Юлиев, к которому принадлежит и наша семья. Вот почему наш род облечен неприкосновенностью, как цари, которые могуществом превыше всех людей; и благоговением, как боги, которым подвластны и самые цари!»

Сильно не понравилась речь его недоброжелателям: усмотрели в ней гордыню и притязания непомерные. А, ведь, в речи, на самом деле содержался очень прозрачный намек врагам – отступить, примириться с ним! Если бы вовремя поняли! Многих бед избежал бы Рим…

Ведь, дружбу и преданность он ставил выше всего. Часто его великодушие не знало пределов даже к врагам. Увы! Я обречен на одиночество и зависть! – порой горько восклицал Цезарь. – Меня ненавидят даже те, кто ценит меня. Те, что исполняют божественную волю – обречены!

Обречены на исполнение! Вот почему дух его противился железной узде, снова и снова рвал поводья предназначенья, закусывая до кровавой пены удила Судьбы. Так проверял он страшное и точное чувство, которое им заведовало.

Неужто мы, сами по себе, так ничтожны! Жалкие куклы рока! – восклицал он перед статуей Александра Великого. – Неужто и ты – беспомощная живая кукла, которой играючи вертели божественные пальцы!? Ты завоевавший и покоривший в моем возрасте весь мир! Что я тогда? Совсем ничто? Завоевал несколько провинций с варварами… – печалился он перед статуей. – Зато сколько нажил врагов!

После Корнелии взял в жены Помпею, из рода Помпеев. И в этом браке он был неудачлив. Помпея заводила любовников. Один из них Клодий проник к ней в женском платье на праздник Луперкалиев или Доброй Богини, запретный для мужчин, и был пойман. Сенат назначил следствие по делу об оскорблении святынь. Цезарь был вызван в качестве свидетеля, но заявил, что ему ничего неизвестно про это дело. «Почему же ты дал развод жене?!»

«Я дал жене развод, – сказал Цезарь спокойно, – потому что мои близкие, как я полагаю, должны быть чисты не только от вины, но и от подозрений».

И Клодий вскоре погиб – подозревали Цезаря, хотя он был невиновен вовсе.

Любили его простые люди, солдаты обожали его. Он им был близок и доступен настолько, что в походе распевали похабные про него песенки:

Прячьте жен: ведем мы в город лысого развратника.

Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии.

У него было много любовниц. Позором на его целомудрии были отношения с царем Никомедом. Тут враги изгалялись, как могли, хотя, на самом деле, никаких отношений с Никомедом у него и не было. Старик любил его – это правда, и даже позволял ему Цезарь иногда ласкать себя, целовать. У Никомеда была страсть к мальчикам, но эта страсть Цезаря не коснулась, он не испытывал удовольствия от старческих прикосновений. Цезарь любил женщин. Любил он и дочь Никомеда Нису, которую старик ему, в сущности, подсунул, только бы он разрешил иногда прикасаться к нему…

Никогда он не был, как называли его враги: «царевой подстилкой» или «злачным местом Никомеда». Раньше Цезарь хотел царя, а теперь царства, – злоречил Бибул в своих эдиктах. И Цицерону ума не достало, яд красного словца победил, когда Цезарь, защищая Нису перед сенатом, перечислял все услуги, оказанные ему Никомедом. Цицерон встал и перебил его, громко заявив: «Оставим это, прошу тебя: всем отлично известно, что дал тебе он и что дал ты ему!» Цицерон никогда не любил Цезаря. Цезарь высоко ставил его за удивительный дар красноречия и прощал, прощал даже тогда, когда сводил Цицерон грязную сплетню про то, что любимая им Сервилия, мать Брута, свела с ним и свою дочь, Юнию Третью.

Хотя тот же Цицерон честно признавал его великим оратором. «Как? Кого предпочтешь ты ему из тех ораторов, которые ничего не знают, кроме своего искусства? Кто острее или богаче мыслями? Кто пышнее или изящнее в выражениях?» – писал он о Цезаре. Боги и высшие силы ничем Цезаря не обошли: все возможные таланты и способности были даны. Про его «Записки» в галльскую войну Гирций заявил, что они встретили такое единодушное одобрение, что, кажется, не столько дают, сколько отнимают материал у историков… Оружием и конем он владел замечательно. Знал математику и астрономию настолько, что сумел произвесть сложные расчеты, ввел новый календарь, исправленный от ошибок. И даже это вызвало злобу и раздражение: когда кто-то сослался в сенате на восход завтрашнего солнца, один из врагов Цезаря злобно крикнул: «Да! по указу!», – намекая на введенный Цезарем календарь.

И такая злоба, такое противление ему было во всем. Когда он стал консулом вместе с Бибулом, и тогда его обошли сторонники Суллы, вражески к нему настроенные. Тут же провели постановление, позволявшее новым консулам брать в управление лишь самые ничтожные провинции. Злой дурак Бибул вставлял палки в колеса по любому поводу и без повода, пока однажды совсем вывел из себя Цезаря и тот силой прогнал его с Форума. Дело было совсем ничтожное. Цезарь внес законопроект, а Бибул стал останавливать его, ссылаясь на дурные знамения. Цезарь вначале отшучивался, а после так разъярился, что схватился за меч и прогнал Бибула. На следующий день Бибул подал жалобу о насилии, но не нашлось никого, кто бы выступил с зачтением этой жалобы. Бибул в такое пришел отчаяние и так напугался, что до конца консульства не выходил из дому, и лишь в злобных эдиктах выражал свой протест. После того и распространился такой стишок: