Шрифт:
* * *
«31 декабря 1927!
Дорогой дневничок.
Я думаю, с чего бы начать записи в этом новом году, а в голову идет только мой сбежавший безмозглый муж. Мы снова разошлись, и это уже в третий раз. Первый был в августе, а второй в октябре, на целых две недели! А сейчас Рой меня оставил 5 декабря и до сих пор не появился. Я очень его люблю и ужасно скучаю, но с меня хватит! Я устала от бесконечных ссор и его исчезновений, устала
«1 января 1928 года.
Новогодняя ночь. В 12.00 отзвонили колокола, старый год ушел, и мое сердце ушло с ним. В прошлом году я была самой счастливой и самой несчастной из женщин. Пусть же старый год заберет мое прошлое с собой.
Я говорю о своих воспоминаниях и о том, что не могу выбросить Роя из головы. Я ведь, несмотря ни на что, ждала его или хотя бы весточку, чтобы знать, что он помнит и тоже скучает по мне. Но нет. Ничего. Я чувствую, что он ушел навсегда.
Это – День Нового года, 1 января. Я, решив веселиться, отправилась в кино. Шел какой-то вестерн с Кеном Мэйнардом, но я целиком погрузилась в свои мысли и ничего не поняла.
Этим вечером я напьюсь, и пусть все мои печали утонут в бутылке.
Рой, я тебя ненавижу!»
«2 января 1928 года.
Встретила сегодня Розу Мэри, и мы пошли в кино. Видели Рональда Коулмана и Вилму Бэнки в «Ночи любви». Наверное, это было хорошее кино, но, вернувшись домой, я вдруг четко поняла, насколько одинока.
И тогда я загадала желание, о котором расскажу лишь тебе, мой дневничок. Пусть когда-нибудь я встречу такую любовь, которая уведет меня на край света и останется со мной до конца моих дней.
И пусть будет как в сказке, когда пишут, что «они умерли в один день…».
Это глупое желание, но мне очень хочется, чтобы оно исполнилось.
Я ведь была хорошей девочкой.
Твоя Бонни Паркер»
– Извините, вы не могли бы мне помочь спрятать труп? – вежливо спросил он. И черный ствол пистолета, упершийся прямо в лоб Агнешке, стал лучшим из аргументов.
– Конечно, – ответила она, поднимая руки. Запоздало подумалось, что прав был Булгаков: не стоит заговаривать с незнакомцами.
И уж точно не стоило останавливаться ночью на проселочной дороге, потому как некто – ох, Агнешка, ты всегда была слишком жалостливой – отчаянно машет руками. Помочь захотела? Поможешь.
Вторая мысль была под стать первой: если взять и быстренько открыть дверцу, то она ударит незнакомца по руке с пистолетом, и тогда…
– Пожалуйста, – он сделал шаг назад, но пистолет по-прежнему внимательно наблюдал за Агнешкой. – Вы уж извините, мне, право слово, неловко, но…
Она кулем вывалилась из машины. Перед глазами мелькнула жизнь, от горшка – красивый был, розовый и с цветочками, – который она никак не могла поделить с Ядкой, до сегодняшней ссоры. Делили, правда, уже не горшок, но маменькину квартиру… теперь-то точно все Ядке останется, потому как Агнешку убьют.
– Туда.
Пистолет качнулся в сторону темного лесочка.
Вот. Там и яма. Или болото, в которое Ага ляжет молодой и красивой. Ну, не очень, чтобы красивой – растрепанная, зареванная и в старых джинсах с заплатою на попе.
Она шлепала по влажной траве, а незнакомец – урод очкастый, чтоб ему пусто было – шел следом. Близко так. Агнешка чувствовала запах его туалетной воды и сигарет с ментолом – Ядка тоже такие курит.
А вокруг стрекотали сверчки и рокотали жабы. Мокрая трава доходила до колен, а низенькие осинки норовили шлепнуть по лицу веткой. Осинник становился гуще, деревья выше, и когда Ага уже решила, что конца и края лесу не будет, он закончился. Впереди лежало озеро. Черное и круглое. Ни дать ни взять – чашка черного кофе, в котором куском оплавленного сахара тонула луна. У самого берега, увязнув задними колесами в песке, стояла машина.
– В багажнике, – подсказал очкастый, поправляя очки – круглые, что совиные глазки. И поблескивают в темноте желтеньким. Разбить бы их. Вот прямо взять камешек – на берегу полно увесистых – и по очкам. По носу. По башке этой лохматой. А главное, по руке с пистолетом.
Агнешка вздохнула и шагнула к машине. Багажник открылся сразу, и она, ойкнув, зажала рот руками. Внутри гигантской белой куколкой в коконе полиэтилена лежало тело. Мужское, судя по торчащим ботинкам. И тяжелое.
Преодолевая отвращение, Агнешка коснулась куколки. Холодная, скользкая. Нет, блевать нельзя. И в обморок падать. Девицы ее размеров, как говорила маменька, в обмороки не падают, потому как смотрятся при этом весьма нелепо.
Девицы ее размеров занимаются спортом и с легкостью поднимают тяжести.
Такие, как труп из чужого багажника.
Если на плечо, то…
– Вы очень сильная, – восхитился очкастый.
Издевается он, да? Агнешке дико хотелось завыть, застучать кулаками по крыше машины и разрыдаться, но вместо этого она сухо поинтересовалась:
– И куда его?
– В воду.
Ну да, логично. Остается надеяться, что у берега достаточно глубоко будет.
– Стойте! – вдруг опомнился убийца. – Так он всплывет. Нужно груз привязать. Там, в машине, в бардачке пакет должен быть.
Был. С бутылкой вина, гроздью темного винограда в пластиковом контейнере, желтым, в смолистые капельки, ананасом и куском сыра с благородной плесенью.
– Камней туда напихайте и привяжите.
Раскомандовался… Собирая камни, Агнешка прикидывала и так и сяк: выходило, что даже если ей повезет успеть замахнуться и швырнуть булыжник, не факт, что она попадет в урода. А если и попадет, то не факт, что собьет с ног или вообще причинит хоть какой-нибудь вред. Успеет он выстрелить.