Щекочу нервы. Дорого (сборник)
Шрифт:
«Вот это да!» – подумал Юдин, чувствуя, как у него взопрела спина и учащенно забилось сердце. Ему было неловко признаться даже самому себе, что предложение сотрудницы экстрим-агентства попало не просто в «десятку», оно угодило в самые затаенные уголки его души, выковырнуло их на поверхность, придало им конкретные и ясные контуры. Юдин даже предположить не мог, что именно этого – безграничной власти, приправленной некоторой долей жестокости, – ему так остро хотелось, но это желание до сих пор где-то пряталось, ничем не выдавая себя. Монгольский хан! Воин, поработитель, захватчик,
Ему трудно было скрыть свои чувства. Юдину казалось, что Гертруда Армаисовна заметила его волнение и мысленно смеется над ним: все вы, мужики, такие! Если бы он курил, он бы непременно закурил, чтобы чем-то замаскировать свое смятение. Гертруда Армаисовна принялась раскладывать перед Юдиным фотографии, словно пасьянс. Фотографии были похожи на кадры из фильмов: и конница во главе с Чапаевым неслась на пулемет, и танки шли ромбом, кромсая гусеницами горячий снег, и гангстер палил из двух пистолетов по дверям банка.
– Это лишь некоторые эпизоды игр, поставленных нашим экстрим-агентством. Как видите, у наших клиентов богатая фантазия. Кто-то пожелал стать генералом и командовать танковой армией, кто-то – гангстером и ограбить банк… Вы вот возжелали стать монгольским ханом. Кстати, очень, очень интересная роль. Мужчины, которые испытали ее на себе, были просто в отпаде.
«Конечно, это естественное желание, – успокаивая себя, подумал Юдин. – Не я один такой. И нечего этого стыдиться. Все мы где-то в душе немножко доминанты, самцы и деспоты. Это заложено в нас природой. Силой разума мы сдерживаемся, ведем себя цивилизованно, а во время игры расслабляемся и становимся теми, кто мы на самом деле».
– Мне главное, чтобы нервы пощекотало и чтоб вот здесь продрало как следует, – признался Юдин и постучал себя кулаком по груди.
– Это я вам гарантирую, – без тени сомнения ответила Гертруда Армаисовна и положила перед собой чистый бланк договора.
Все складывалось очень удачно. Мила улетала в Анталью завтра утром, и Юдин после ее отлета мог спокойно скакать со своим войском по деревне, жечь, грабить и… и чинить прочие ханские безобразия.
– Что тебе сказали в экстрим-агентстве? – спросила она, примеряя у зеркала белую футболку с лиловым цветком на груди.
Юдин скорчил гримасу, словно выпил хлористого кальция.
– Так… – уклончиво ответил он. – Чепуха какая-то.
– Может, мне отказаться от Антальи и поехать с тобой на какой-нибудь экстрим?
Тут надо было сыграть тонко. Юдин сделал вид, что обдумывает это предложение. Стал вспоминать, что Мила ненавидит более всего. Во-первых, отсутствие душа. Затем – жесткую постель. И еще холод. И, конечно, сырость.
– Давай, – ответил он, ничуть не сомневаясь, что жена откажется. – Меня ребята давно приглашают в байдарочный поход по Таймыру. Романтика! Палатки, костер, тундра, песни под гитару. Правда, погода там неважная, комары, сырость. Да и снег может пойти в любую минуту.
– А мы купим непромокаемую палатку и пуховые спальные мешки, – вдруг проявила небывалый аскетизм Мила. – Мне давно хотелось побывать с тобой на краю света! – И она легкомысленно пропела: – «Держись, геолог, крепись, геолог! Ты ветру и снегу брат!»
Юдин незаметно сконфузился. Развивать тему Таймыра становилось опасно. Кто знает, какие бредовые идеи поселились в черепной коробке этой дуры? Мила глядела на мужа насмешливо и выжидающе, словно хотела сказать: что, дружочек, струсил? Ответ был за Юдиным. Он чувствовал, что, если сыграет ва-банк и согласится поехать с ней на Таймыр, – она поедет.
– Тебе нельзя ночевать в палатке, – сказал он, дурея от собственной жестокости. – Застудишь яичники и тогда вообще будешь безнадежной, как старая смоковница.
Он напомнил ей о ее беде, о нематеринстве, неполноценной женскости. Мила продолжала улыбаться, но уже не так. Теперь ее улыбка больше напоминала гримасу обиженного, готового заплакать ребенка.
Он не стал провожать ее, и Мила поехала в аэропорт на автобусе от «Речного вокзала». Чтобы исключить какие-либо неприятные недоразумения, ближе к полудню Юдин позвонил в справочную и выяснил, вылетел ли самолет в Анталью. Ему подтвердили, что не только вылетел, но уже благополучно приземлился. Тогда Юдин позвонил жене на мобильный. От вчерашнего разговора у него остался неприятный осадок в душе, и ему хотелось сказать Миле что-то ласковое и приятное. Она ответила. Фоном за ее словами стоял акустический гул и путаная многоязычная речь.
– Как ты долетел, лапусик? – притворно сюсюкая, спросил Юдин.
– Замечательно! Только здесь очень жарко. Я на рецепшене, сейчас оформлюсь и сразу пойду на пляж. Так хочется поваляться на песочке! А почему у тебя голос такой напряженный?
– С чего ты взяла? Нормальный у меня голос.
– Нет! Я же чувствую! Какой-то напряженный голос, будто ты собираешься сделать что-то плохое.
– Тебе показалось, лапусик, – начал заверять ее Юдин, чувствуя, что у него в самом деле изменился голос.
Размалывая кофе в золотой мельнице, которую отобрал у ростовского должника, Юдин пытался представить, как бы отреагировала жена, если бы узнала, что он готовится с увлечением сыграть роль насильника. Лицо жены и произносимые ею слова в воображении Юдина почему-то получились размазанными и неопределенными. Зато чувство стыда, которое он испытал, было на удивление сильным и хорошо выраженным. Такого стыда не возникло даже в тот момент, когда жена узнала про массажный салон. «Массаж, конечно, это совсем другое, – вынужден был признать Юдин. – А интерес к насилию попахивает маньячеством…»
Кофе убежал, и Юдину пришлось дожидаться, когда плита остынет, чтобы ее можно было отмыть. Теперь ему не давала покоя мысль, все ли он сделал для того, чтобы жена никогда не узнала про игру в монгольского хана. В договоре с агентством Юдин указал вымышленную фамилию. Сейчас он даже не мог припомнить, какую именно. То ли Брянчанинов, то ли Брянсков, то ли Брянчев. Домашний адрес тоже извратил до неузнаваемости, лишь указал площадку у продуктового магазина, где его должна будет ждать машина. Гертруда Армаисовна ничего не перепроверяла, ей было наплевать, где живет и как себя именует клиент. Ей были нужны только деньги.