Щекочу нервы. Дорого (сборник)
Шрифт:
Даша с силой захлопнула дверь и выскочила из хаты во двор. Хлипкая калитка распахнулась от удара ее ноги. Выйдя на улицу, Даша сняла босоножки и, не сдерживая слез, во весь дух побежала к туманному саду, где под навесом стоял огромный, высокий, как Эверест, сеновал.
Ночью она часто просыпалась и шарила рукой по сену.
25
Участковый сидел на диване, опустив босые ноги на пол, и чесался. Выглядел он неважно. Ему не хватало воздуха, и он тяжко,
– Нельзя же столько пить, – пробормотал он.
– К жене иди, – посоветовал Воронцов. – Пусть рассола тебе нальет.
Следователь брился компактной немецкой электробритвой на аккумуляторах. Тонкая сетка легко скользила по его щекам, и кожа отливала чистотой и здоровьем. Он смотрелся в маленькое зеркало без рамки, наклеенное прямо на обои, крутил головой, вытягивал губы. Потом плеснул в ладонь дорогого одеколона из черного пузырька и освежил лицо.
– Не, не пойду! – нахмурившись, ответил Шурик. – Конец семье… Я уж все мосты сжег…
Воронцов не стал выяснять, какие мосты успел сжечь участковый, открыл дверь в первую комнату и крикнул:
– Мамаша! Рубашку несите!
Бабуля, гордая тем, что обслуживает столь высокое начальство, кинулась в темный угол, где за шторкой на плечиках висела голубая рубашка Воронцова, постиранная, отглаженная, со всеми пуговицами. Любовно сняла ее и понесла на вытянутых вперед руках.
– Завтрак накрывать? – спросила она у сына.
– Как хочешь, – буркнул Шурик, обхватив влажный лоб руками. – Воды принеси!
Старушка засеменила к бадье с водой. Она не скрывала своей радости по поводу того, что сын вернулся в родительский дом. С сыном ей будет куда веселее. А то, что у него в семье не ладится, то это пустяк. Невестки эти только и знают, что запрягать мужиков в ярмо да деньги из них выжимать. А что для старой матери самое главное? Чтоб сын был рядом и ее слушался. Вот и все дела.
Шурик наконец встал, подошел к печи, стянул с нее пыльные и мятые брюки и принялся их надевать.
– Девчонка-то ночевать не приходила, – сказал он.
– Ну и черт с ней, – ответил Воронцов, застегивая рубашку и придирчиво осматривая рукава – не осталось ли пятна от шпрот. – Я к ней в пастухи не нанимался. Участковый ничего не сказал, затянул брючной ремень и подумал, что надо будет проделать в нем новую дырку, а то слишком туго стало.
Воронцов надел заплечную кобуру, вынул пистолет, проверил обойму и снова загнал ее в рукоять. Накинул на плечи пиджак и сел за стол.
– Давай-ка еще раз разберемся со списком, – сказал он, придвигая к себе мятый лист из ученической тетради, прилично заляпанный за вечерней трапезой.
Похоже, Шурик молил бога, чтобы следователь не вспомнил об этом списке, но судьба ему не улыбнулась. Он нехотя подошел к столу, взял давно поломанный будильник и стал крутить колесико, приводящее в движение стрелки.
– Да
Но следователь уже вооружился карандашом и нацелил его острие в первую фамилию.
– Это все телятницы?
– Телятницы. Только, считай, все в город перебрались. Три женщины остались. Я их кружочками пометил.
– Вот по этим трем давай и пройдемся. Будина?
– Эта молодая. Муж, дети. На Заречье живет.
– Шапетько?
– Шапетько уже месяц как в больнице лежит. Грыжа у нее.
Воронцов в задумчивости постучал карандашом по списку и очертил последнюю фамилию.
– Клинцова?
– А это младшая дочка Евсея, к которому мы с вами заходили.
– Пастуха?
– Ну да, он в то утро скот пас, – кивнул Шурик и попытался смять разговор. – Я ж говорю, Юрий Васильевич, что пустое это дело. При чем тут телятницы?
– Постой, постой! – сказал Воронцов и внимательно посмотрел в глаза участкового. – Расскажи-ка мне про эту Клинцову! Если не ошибаюсь, она не замужем и у нее взрослый сын?
– Ну да, сын Лешка. Баламут еще тот…
– Сколько Клинцовой лет?
– Да лет сорок пять будет, – с трудом выдавил из себя Шурик. – Юрий Васильевич, это святая женщина! Я за нее поручиться могу.
Воронцов, не сводя взгляда с лица милиционера, медленно скрутил список в трубочку и стал наматывать ее, словно веревку, на палец.
– Святая, говоришь? А вот мы это и проверим. Где она живет?
– Юрий Васильевич, – тихо попросил участковый. – Бога ради, не трогайте ее.
– Шурик! – насмешливо позвал Воронцов. – Где она живет?
– Вы что, в убийстве ее подозреваете? – вдруг вспылил участковый. – Да лучше меня подозревайте! У меня кулак крепкий, могу по физиономии заехать. А Клинцова – женщина нежная. У нее душа ранимая, понимаете?
– Ранним утром старик находит труп любовника своей дочери, – задумчиво произнес Воронцов. – Это, Шурик, и есть тот самый хрестоматийный круг, в который, как в мышеловку, попались главные действующие фигуры. И никуда они уже не денутся. Вот в чем заключается главный закон криминалистики. Понял?
Он кинул измочаленный список на стол и встал.
– Уезжайте вы лучше отсюда, – глухим голосом сказал участковый, исподлобья глядя на следователя. – Пока я на вас жалобу в прокуратуру не написал.
Воронцов замер у двери, повернулся к Шурику и широко улыбнулся:
– Жалобу?
– Да! – зло ответил участковый. – Где основание для возбуждения уголовного дела? Где труп? Где заключение экспертизы?
Улыбка медленно сошла с лица следователя.
– С огнем играешь, Шурик, – вздохнул он, внимательно рассматривая красные, подпухшие глаза участкового. – Не боишься лишиться погон за преступную халатность, допущенную во время проведения дознания?