Щекочу нервы. Дорого (сборник)
Шрифт:
– Нет, – сразу же ответил Юдин и чуть было не спросил, куда подевалась последняя страница буклета. Вовремя прикусил язык. Задай он этот вопрос, Мила обязательно спросит, почему он интересуется агентством.
Микроавтобус приехал на полчаса позже. Непропорциональная Гертруда Армаисовна запальчиво извинялась перед ним и при этом сильно моргала. Юдин сел рядом с водителем на двух сиденьях сразу. Теперь Гертруде Армаисовне приходилось вытягивать шею, чтобы заглянуть ему в глаза. А он отвечал на ее вопросы немногословно, не поворачивая головы… Ах, как ему повезло! Деревушка, которую предстоит сжечь монгольскому хану, состоит из семи настоящих, а не бутафорских домов! В деревушке, конечно, уже лет двадцать никто не живет, но домики сохранились неплохо, и гореть будут, как бенгальские огни. «Местные жительницы» все как на подбор, самой старшей двадцати пяти
Все же, несмотря на ударную рекламу, Юдин не мог избавиться от назойливой мысли, что готовится какой-то подвох, что не будет никакой игры, а произойдет нечто неожиданное, гадкое; что его, Юдина, используют для какой-то гнусной цели, может, попытаются ограбить (он нарочно не взял с собой ни копейки), может, убьют и сожрут. Но это скорее было не предчувствие, а сама фантазия Юдина. Он придумывал всякие страшилки, нагоняя туману таинственности на потрепанный салон микроавтобуса, который наверняка вволю потрудился в качестве маршрутного такси, на молчаливого водителя в серой кепке, из-под которой выбивались дымчатые и пышные, как у Пушкина, бакенбарды, и на унылый однообразный пейзаж, открывающийся из окон машины.
Вскоре микроавтобус свернул с шоссе и затрясся по грунтовке. Юдин понял, что до сладкого мгновения властного восхождения осталось совсем чуть-чуть. По разбитому деревянному мосту переехали загаженную речку и остановились на поляне, поросшей лохматой травой. Гертруда Армаисовна шепотом объявила, что они погрузились в далекое прошлое нашей страны, но Юдину помешала абстрагироваться матово отсвечивающая в кустах крыша грузового автомобиля.
А в остальном все было очень правдоподобно, особенно когда Гертруда Армаисовна вместе с водителем облачили Юдина в пахнущий нафталином стеганый халат, подпоясали его кушаком да натянули на его ноги высокие, как ботфорты, кожаные сапоги. Потом Гертруда Армаисовна с водителем незаметно исчезли, и Юдин пошел к черным, просевшим от ветхости хатам. На трухлявых бревнах посреди заросшей травой улицы сидела группа ряженых. Увидев Юдина, они вскочили, дружно затоптали окурки, повалились на колени и, путаясь в потертых полах своих халатов, стали тюкаться бритыми головами о землю. Юдин мысленно отметил, что мужчины здорово смахивают на туркменов, которые часто восседают на заплеванном асфальте у Казанского вокзала с протянутой рукой. Но в общем исторический реализм поддерживался неплохо. «Воины» очень правдоподобно раболепствовали и одновременно лобызали его сапоги. Юдину это нравилось, он великодушно подставлял носок сапога мокрым губам и поглядывал на деревню, притихшую в ожидании нашествия.
Самый старый из «воинов» – с коричневым и сморщенным, как у мартышки, лицом – с олимпийским трепетом поднес Юдину горящий факел, и Юдин, приняв его, повел свое войско творить ханские безобразия. «Воины» предусмотрительно отстали, как бы желая показать, что не претендуют на трофеи своего владыки, но дружно закричали, засвистели, заулюлюкали. И под это звуковое сопровождение Юдин поднес пламя к почерневшей, провалившейся на седловине крыше первой хаты. Гертруда Армаисовна явно преувеличила, когда пообещала, что крыши будут гореть, как бенгальские огни. Отсыревшая и замшелая солома не хотела вспыхивать, как бы старательно Юдин ни тыкал в нее факелом. Неминуемо случилось бы искажение исторической действительности, если бы откуда-то из-за кустов не выпорхнул водитель микроавтобуса с канистрой в руках. Словно черный ангел, поспешивший хану на помощь, он торопливо плеснул бензин на соломенную крышу и тотчас исчез. Пламя принялось радостно пожирать сдобренную огнетворным соусом кровлю.
И как по команде из всех хатенок с воплями и плачем стали выбегать «местные жители». Обещанных седобородых старцев среди них не было. Мужскую часть селян составляли малосимпатичные личности с бомжевато-синими лицами, подпухшими глазами и взъерошенными волосами. Видимо, хан наткнулся на богом проклятую деревню, поголовно пораженную порочной тягой к алкоголю. Но самое интересное заключалось в том, что все мужики как один были в армейских нательных рубахах и кальсонах. Многие из них, виртуозно передавая грешную особенность деревни, едва передвигали ноги; их качало из стороны в сторону, словно часовой маятник; другие, надувая сизые, покрытые капиллярной сеткой щеки, трясли кулаками, рвали на груди рубахи и хрипло кричали что-то невнятное про фашистскую сволочь; третьи, самые сообразительные, догадались, что коварный хан не пощадит ни одну хату, и предусмотрительно прихватили
Впрочем, эти генетические родники популярного в народе порока не вызвали большого интереса у Юдина. Поджигая очередную хату, он плотоядно смотрел на самый лакомый кусок трофея: на босоногих девок с распущенными волосами, которые в меру своего таланта изображали истерику по поводу предстоящей коллективной потери девственности. И хотя ярко выраженный молдавско-украинский менталитет девиц вызывал у Юдина незначительное историческое недоумение, он готовился захватить и сделать своими наложницами всех без исключения.
Пока хан продолжал поджигать дома, несколько девиц, плохо усвоивших замысел сценариста, уж слишком ретиво спасали свою невинность и, демонстрируя завидные спринтерские качества, быстро добрались до темнеющего на взгорке леса. Правда, там они одумались, вернулись обратно и, подхватив подолы рубах, изобразили дубль два. Остальные, наученные их примером, заметно сбавили темп и, продолжая голосить и стенать, перешли на кольцевую орбиту, хороводя вокруг Юдина и постепенно сжимая радиус безгрешной чистоты. Сизолицые основоположники питейной традиции, трусливо оставив своих дев на надругательство хану, скучковались под дальним кустом, где их, по-видимому, ждали бутылки с гонораром, и там, утолив жажду, затеяли вялую драку, которая закончилась всеобщим сном вповалку.
Юдин не без помощи черного ангела поджег последнюю хату, закинул факел в пылающий оконный проем, полюбовался на малиновые языки пламени и саранчовые стаи искр, поправил на поясе кушак и медленной поступью двинулся на девиц. Те, заверещав с новой силой, кинулись врассыпную. В образовавшейся сутолоке многие девицы упали на землю и, предпочитая умереть, чем быть обесчещенными монгольским ханом, стали биться как в эпилептическом припадке, загребая песок накладными ногтями. Те же, кто устоял на ногах, стали бережно рвать на себе волосы и заламывать руки.
Губастая дева с тяжелыми коровьими глазами вдруг вцепилась в рукав Юдина и, пытаясь свалить его с ног так, чтобы оказаться под ним, запальчиво выдала:
– Не прикасайся ко мне, мерзкий чужеземец!
Тут на Юдина накинулись еще несколько девиц и выдали те же требования. Остальные продолжали хороводить, поглядывая на Юдина гордо и целомудренно, но при этом выполняя вульгарные движения ягодицами, словно полировали ими витринное стекло.
Юдин воровато оглянулся. Место для масштабного надругательства над невинными девами было не самым удобным, но он уже втянулся в игру, увлекся ею настолько, что уже трудно было изменить стремительное развитие ключевой сцены. Издавая воинственные возгласы, Юдин принялся за свое черное дело, и девы одновременно стали сопротивляться ему, да так активно и умело, что в течение получаса по-цыгански ловко выуживали из него его мужское состояние и опустошили его начисто под несмолкаемый треск и вой беснующегося пламени.
Юдин был очень доволен, а концовка игры умаслила его душу как никогда. Обесчещенные им жительницы деревни под звонкое «раз! два! три!» вдруг подняли его на руки и понесли на поляну, где «воины» уже заканчивали сколачивать длинный стол со скамьями, и пока несли, Юдин делил в уме 120 (его вес) на 11 (число обесчещенных им дев). Выходило, что каждой деве перепало около 11 килограммов ублаженного юдинского тела.
Из травяных зарослей материализовались Гертруда Армаисовна и водитель и в четыре руки принялись сервировать стол. «Воины», как и мужская половина жителей деревни, не были допущены к победной трапезе. Вооружившись огнетушителями, они ушли бороться с огнем. За стол сели представитель агентства, водитель и все без исключения девы. Молодая путанистая поросль хихикающим букетом облепила Юдина, со всех сторон подливая в его пластиковый стаканчик водки. Юдин балагурил, смеялся, пил, сожалел, что все так быстро закончилось, и вскоре опьянел до такой степени, что почувствовал себя до слез счастливым. Под одобряющий возглас дев он взгромоздился на стол и потребовал, чтобы его кормили с рук. Ему принялись запихивать в рот ломтики багряного балыка, пучки корейских солений, дрожащие кусочки запеченной свинины, истекающую маслом селедочку и не всегда попадали в рот, и Юдин игриво сердился, плевался во все стороны, что приводило дев в полный восторг. И когда победителю стали заливать в рот с высоты человеческого роста красное вино, представитель агентства торжественно объявила, что фирма приняла решение подарить Юдину вторую игру бесплатно.