Щелкунчик и мышиный король

Гофман Эрнст Теодор Амадей

– Ах, какое красивое, какое милое, милое платьице! И мне позволят, наверное, позволят, в самом деле позволят его надеть!

Фриц тем временем уже три или четыре раза галопом и рысью проскакал вокруг стола на новом гнедом коне, который, как он и предполагал, стоял на привязи у стола с подарками. Слезая, он сказал, что конь – лютый зверь, но ничего: уж он его вышколит.

Потом он произвёл смотр новому эскадрону гусар; они были одеты в великолепные красные мундиры, шитые золотом, размахивали серебряными саблями и сидели на таких белоснежных конях, что можно подумать, будто и кони тоже из чистого серебра.

Только что дети, немного угомонившись, хотели взяться за книжки с картинками, лежавшие раскрытыми на столе, чтобы можно было любоваться разными замечательными цветами, пёстро раскрашенными людьми и хорошенькими играющими детками, так натурально изображенными, будто они и впрямь живые и вот-вот заговорят, – так вот, только что дети хотели взяться за чудесные книжки, как опять прозвенел колокольчик. Дети знали, что теперь черёд подаркам крёстного Дроссельмейера, и подбежали к столу, стоявшему у стены. Ширмы, за которыми до тех пор был скрыт стол, быстро убрали. Ах, что увидели дети! На зелёной, усеянной цветами лужайке стоял замечательный замок со множеством зеркальных окон и золотых башен. Заиграла музыка, двери и окна распахнулись, и все увидели, что в залах прохаживаются крошечные, но очень изящно сделанные кавалеры и дамы в шляпах с перьями и в платьях с длинными шлейфами. В центральном зале, который так весь и сиял (столько свечек горело в серебряных люстрах!), под музыку плясали дети в коротких камзольчиках и юбочках. Господин в изумрудно-зелёном плаще выглядывал из окна, раскланивался и снова прятался, а внизу, в дверях замка, появлялся и снова уходил крёстный Дроссельмейер, только ростом он был с папин мизинец, не больше.

Фриц положил локти на стол и долго рассматривал чудесный замок с танцующими и прохаживающимися человечками. Потом он попросил:

– Крёстный, а крёстный! Пусти меня к себе в замок!

Старший советник суда сказал, что этого никак нельзя. И он был прав:

со стороны Фрица глупо было проситься в замок, который вместе со всеми своими золотыми башнями был меньше его. Фриц согласился. Прошла ещё минутка, в замке всё так же прохаживались кавалеры и дамы, танцевали дети, выглядывал всё из того же окна изумрудный человечек, а крёстный Дроссельмейер подходил всё к той же двери.

Фриц в нетерпении воскликнул:

– Крёстный, а теперь выйди из той, другой, двери!

– Никак этого нельзя, милый Фрицхен, – возразил старший советник суда.

– Ну, тогда, – продолжал Фриц, – вели зелёному человечку, что выглядывает из окна, погулять с другими по залам.

– Этого тоже никак нельзя, – снова возразил старший советник суда.

– Ну, тогда пусть спустятся вниз дети! – воскликнул Фриц. – Мне хочется получше их рассмотреть.

– Ничего этого нельзя, – сказал старший советник суда раздражённым тоном. – Механизм сделан раз навсегда, его не переделаешь.

– Ах, та-ак! – протянул Фриц. – Ничего этого нельзя… Послушай, крёстный, раз нарядные человечки в замке только и знают что повторять одно и то же, так что в них толку? Мне они не нужны. Нет, мои гусары куда лучше! Они маршируют вперёд, назад, как мне вздумается, и не заперты в доме.

И с этими словами он убежал к рождественскому столу, и по его команде эскадрон на серебряных копях начал скакать туда и сюда – по всем направлениям, рубить саблями и стрелять сколько душе угодно. Мари тоже потихоньку отошла: и ей тоже наскучили танцы и гулянье куколок в замке. Только она постаралась сделать это незаметно, не так, как братец Фриц, потому что она была доброй и послушной девочкой. Старший советник суда сказал недовольным тоном родителям:

– Такая замысловатая игрушка не для неразумных детей. Я заберу свой замок.

Конец ознакомительного фрагмента.