Щенки Земли
Шрифт:
— В чем дело?
— Ничего особенного, только приступ боли. Я просто считал своим долгом, то есть хотел попытаться… то, что преподобный капитан называет баптизмом, — на самом деле древнейший хирургический инструмент в истории психологии. Могу поспорить, что вы этого не знали, не так ли?
— Действительно не знал.
— Да. Мы, психологи, называем это шоковой терапией. Вот они, майор. Эти чокнутые. Их здесь целый блок, других таких не найдете. Эти, должен заметить, наиболее тяжелые — самые безнадежные. «Аутизм», как мы, психиатры, называем такое состояние.
— Мне это нравится. Здесь гораздо спокойнее, чем в камерах других блоков.
— Здесь так спокойно, что у нас даже нет надобности держать в этом блоке охранников. Они вот так и сидят целыми днями, бормоча болезненную чепуху или прислушиваясь к чепухе кого-то другого. Их невозможно понять. Они съедают по утрам немного каши и выпивают чашку похлебки вечером — но и это им приходится давать прямо в руки. Иначе они просто будут сидеть, пока не умрут от голода. Любимцы!
— Как вы объясняете их состояние, доктор?
— Безумие — такова моя теория. Шок дня S… — (так Динги называли день, когда солнечные вспышки пережгли предохранители Господ) — …он травмировал их. Следовательно, они не смогут прийти в себя, пока… — доктор жестом и взглядом обвел все пять ярусов камер, — это будет продолжаться. — Конечно, — закончил он сдержанным тоном, — это всего лишь теория.
— Для меня она убедительна, доктор. Не стоит извиняться.
— Вам она нравится? Тогда пойдемте, я хочу показать вам моего самого интересного пациента. Он годится для учебника. Если бы был жив профессор Фрейд! Как бы его порадовал этот случай!
Мы поднялись по металлической лестнице к третьему ярусу камер и пошли по длинному коридору, который уводил нас все дальше и дальше от крупиц солнечного света, пробивавшегося сквозь грязные застекленные фонари крыши. И там, в центре группы щенков и подросшей молоди, внимание которых граничило с гипнотическим состоянием, стоял мой брат Плуто; он и заворожил их чарующим ритмом своей речи. Я сразу же понял, чт именно он декламировал. Это была «Молитва облачению» из его последней «Книги обрядов». Это коротенькое творение создавалось для песенного исполнения двумя антифонными хорами по пятьдесят голосов в каждом в сопровождении двух камерных оркестров. В процессе ее исполнения сам священнослужитель надевает на себя три «священные» предмета одеяния. Представление должно было навевать ужас, но при данных, существенно урезанных внешних эффектах ничего, кроме грусти и жалости, вызывать не могло. В качестве стихаря Плуто служила грязная нижняя рубаха; его ризой был украденный в пекарне мешок из-под муки; перстнем служила какая-то ржавая железяка. При всей смехотворности внешнего облика Плуто вовсе не выглядел смешным. Величие самой молитвы — которую я воспроизвожу здесь по памяти — с лихвой восполняло все остальное:
— Вы можете понять, что это значит? — заговорил Куилти, погружая мне под ребра свой крепкий, угловатый локоть. — Он изысканнее арахисового масла. Они все здесь такие.
— Действительно. Похоже, он ничуть не изменился.
— Не может быть! Неужели вы встречали этого парня прежде?
Меня спасло от необходимости немедленно заделывать эту новую брешь в системе личной обороны прибытие двух охранников, которые сопровождали похожую на тень ведьму.
— Извините, майор, — заговорил один из конвоиров, — на коротких волнах поступил приказ позволить этой женщине разыскать сына. Их обоих велено доставить в Сент-Пол.
— Это он, — сказала ведьма, показывая руками в наручниках в сторону Плуто. — Это мой сын Плуто.
Итак, Роксане наконец удалось доложить о вероятном местонахождении моих брата и матери!
— Все верно! — ответил я самым резким тоном, чтобы как можно более походить на Динго. — Я ожидал чего-то в этом роде. Но перед их отправкой я проведу предварительный допрос. Отведите их в мою квартиру, где уже содержится один заключенный. Я прибуду туда без промедления.
Кли, которой едва был знаком тембр моего голоса, стала приближаться ко мне, чтобы получше разглядеть в полумраке коридора, но я резко повернулся к ней спиной.
— Уведите их! Нечего даром терять время!
Когда мы вчетвером — Святой Бернар и Кли, Плуто и я — собрались в квартире лейтенанта-неудачника Моусли, я как мог объяснил им свое присутствие в тюрьме и удобство моего положения. Только Плуто выслушал мой рассказ спокойно и без непрестанного выражения протестов и недоверия — я подозревал, что он просто не слушал меня, наслаждаясь более сладостными голосами своего возвышенного внутреннего мира.
— Это невозможно! — твердо заявила Кли — Ты не можешь ожидать, что мы поверим в эту волшебную сказку. Спустился на парашюте прямо во двор тюрьмы среди ночи! В шинели майора! Соври еще что-нибудь!
— Но если он так говорит, Кли, — возразил Святой Бернар, — значит, это правда. Белый Клык не стал бы лгать кровному брату.
— Проблема вовсе не в том, верите вы мне или нет, — важно решить, как нам бежать. Надо не позволить им отправить вас в Сент-Пол. Это столица Дингов. Безопаснее всего было бы затеряться среди миллионов других брошенных любимцев. Как случилось, что ты позволила им отыскать тебя, Кли?
— Они ходили и звали меня и Плуто по именам. Говорили, что Господа забирают нас обратно. Я не уверена, что поверила им, но мне казалось, что хуже этой адской дыры ничего быть не может. Поэтому я и отозвалась, пока никакой другой не пришла в голову та же мысль.
— У меня уже есть планы побега, — первым откликнулся на мое заявление Святой Бернар. — Могу я без опаски говорить о них вслух в этом помещении? Да? Что вы скажете о подземном ходе? Мы прокопаем его под стеной. Бывая в подвале пекарни, я видел, что там земляной пол. Земляной — это с самого начала устраняет половину трудностей. Вообразите только, как тяжело пробивать подземный ход в камне! Если мы начнем копать оттуда в западном направлении…
— Но до стены больше сотни метров!