Щепа и судьба
Шрифт:
Мне довелось несколько раз наблюдать за происходящим из окна веранды. Постепенно с каждым днем пес оживал и, как мне кажется, сороки тому немало способствовали. Не удивлюсь, если и им эта игра пришлась по душе, и они специально прилетали, чтоб подразнить без особого для себя ущерба подыгрывающего им Джоя. С каждым днем его броски становились все более резвыми, и сороки, расценив этот факт как нарушение правил игры, перестали слетать с забора, а стрекотом поддразнивали его с недосягаемой высоты.
И у них, как оказывается, были свои ПДД, пусть не по дороге, а в воздухе, но они их твердо придерживались. И тогда Джой сменил свое местоположение и перебрался под ель, о чем всезнайкам сорокам было, конечно, хорошо известно. Теперь миска находилась
Увидев мою машину, сороки тут же покинули добросовестно изгаженный ими забор, но Джой даже не пошевелился при моем появлении. Так он выказывал мне свою обиду, что не взял его с собой в город, а оставил одного в деревне. Ездить в машине он обожал и через открытое стекло задней дверцы считал своим долгом облаивать каждую попадавшуюся нам на пути собаку.
Может, тем самым он высказывал свое пренебрежение безродным деревенским дворнягам, на что те тут же отвечали хриплым лаем и бежали за машиной сколько хватало сил. Разница в происхождении и материальное различие вызывали вражду даже среди самых миролюбивых псов, что, если я ехал один, без Джоя, даже голову в мою сторону не поворачивали. Лично ко мне у них никаких претензий не было. А вот к породистому псу, сидевшему по-барски на заднем сидении (я, как понимаю, являлся для них личным водителем у высунувшего из окна свой любопытствующий нос Джоя), у них проявлялась пролетарская непримиримость. Как и ко всем, кто не входил в их стаю. Так уж устроен мир, и не нам его переделывать. И вряд ли Джой понимал, что рано или поздно ему перепадет по полной за его барские замашки, как только он переступит запретную черту нашего двора. Но испорченный городским образом жизни, он привык жить по правилам мира более-менее цивилизованного и пока не подозревал, чем ему грозит мир деревенский, где свои ПДД, очень и очень отличные от городских.
Абзац третий
…После ночных бдений, едва вошел в дом и присел на диван, меня потянуло в здоровый сон, сопротивляться чему не было ни сил, ни смысла. Вздремнул. И после всех перенесенных переживаний посетил меня странный сон, где я в военной форме времен то ли Петра, то ли Екатерины, по определению их почитателей — Великих, — веду в бой свою гвардейскую команду в лице Вакулы, Деда и еще каких-то там ветеранов, чьи лица были мне совершенно неизвестны. И все они хромые! На одну и ту же ногу. Этакая шеренга хромоногих, выпущенная для устрашения врага. Сзади тоже прихрамывая брела Сабрина, но в армейской гимнастерке советского покроя с большой сумкой на боку, украшенной красным крестом. А впереди нашего хромого строя вышагивал Джой, устремив не ходячую лапу в сторону врага и непрерывно оглядывающийся назад, словно пытаясь подбодрить всех своим бесстрашием.
А вот противники, приближающиеся навстречу моей хромоногой команде, были одеты в бурые медвежьи шкуры, и на головах у них устрашающе колыхались клыкастые пасти хозяев леса, зловеща клацая при каждом их шаге. В руках у них были не ружья и не сабли или там тяжелые палаши, а длиннющие когти, и они, то сжимали, то разжимали их, словно раковые клешни. Я же держал наперевес простой дробовик, но с тлеющим на конце фитилем, искры от которого обжигали мне пальцы. И только я приготовился прокричать «Пли», как Джой кинулся на меня и залаял, а потом и вовсе вцепился мне в руку.
Я открыл глаза, и оказалось, что заснул с непотушенной сигаретой в руке, и она уже догорела до самого фильтра и нестерпимо жгла мне пальцы. А рядом стоял Джой и громко тявкал. Видно, он вовремя зашел в дом через открытую по случаю теплой погоды дверь и тем самым спас меня, предотвратив пожар, который мог начаться через мгновение. Обожженным оказался лишь указательный палец и, чертыхаясь, побежал на кухню, чтоб присыпать его содой по совету знающих людей.
Выполнив эту нехитрую операцию, выглянул в окно, уж больно навязчивым оказался сон и медвежьи морды никак не уходили из моей головы. Но ни в садике, ни на улице никого не оказалось. Даже сороки от полуденной жары спрятались в свои затаенные места, впрочем, успев опустошить собачью миску. Но со стороны леса в открытое окно до меня донесся, то ли вой, то ли глухой стон, объяснение которому дать никак не мог. Может, просто послышалось…
Хотел уже отойти от окна, но звук повторился. И тут меня озарило: так может реветь только медведь, рык которого неоднократно слышал в разных киновестернах, где отважные путешественники встречаются лицом к лицу с лесным хозяином и вступают с ним в непримиримую схватку Но одно дело слышать это в кино или по телевизору и совсем иное наяву. Меня словно мороз пробрал по коже, аж головой встряхнул, чтоб отогнать наваждение. Видно, не зря снились мне медвежьи морды, такой рык и спутать ни с чем другим невозможно.
«Значит, не зря беспокоился Вакула, медведь точно попал в один из его капканов и сейчас извещает о том всю округу», — подумал со вздохом. И тот час незримая сила и первобытный охотничий инстинкт пробудились внутри меня, и справиться с непреодолимым желанием, хотя бы глянуть на того медведя, было никак невозможно.
Вышел на веранду, где слышимость была гораздо лучше, но ничего… ничего. Или медведь затих, или задувший легкий ветерок уносил звуки в сторону. В любом случае нужно было на что-то решиться. И не столько охотничий азарт подхлестывал меня к действию, сколько здравый смысл, что на пойманного медведя может наскочить кто-то из случайных грибников или ягодников. Они в это время года так и шастают через нашу деревню в сторону леса, словно в свои родовые владения, чем вызывали неизменные нарекания у местных жителей, злобно посматривающих вслед новоявленному любителю даров природы. Не скрою, когда потом натыкаешься в некогда девственном перелеске на груды пустых бутылок и пластиковых пакетов, а то и на обугленные стволы молоденьких березок, почему-то добрые чувства во мне в адрес тех пришельцев, увы, не пробуждались. Но и запретить их пакостные вылазки было не в моих силах. И хотя нарушение правил человеческого общения с беззащитной природой налицо, но никакие зеленые патрули не могли помочь урезонить цивилизованных варваров. Вся надежда на исконных лесных хозяев, тех самых медведей, у которых свои правила общения с незваными гостями, но и их с помощью таких, как Вакула, добытчиков с каждым годом становилось все меньше.
«Так неужели и ты сам от него ничем не отличаешься? — мелькнуло в голове. — Собрался укокошить бедного Потапыча, вместо того, чтоб сообщить о нем тем же охотоведам…» Или выбросить на сайт защитников животных призыв: «Спасите косолапого, попавшего в капкан!»
Но как поступят охотоведы, мне было примерно известно. Усыплять его, а потом освобождать из капкана мишку они вряд ли станут. Это только по телевизору показывают, как лечат раненого амурского тигра или тащат обратно в воду выбросившегося на берег дельфина. Даже, если и удастся медведя усыпить, освободить из капкана, а потом отпустить на волю, он наверняка затаит на людей злобу и вскоре явится в нашу или соседнюю деревню поквитаться за покалеченную лапу. Да и капканы, что на них ставят, наносят им такие увечья, что никакой ветеринар не в силах помочь.
Мне несколько раз доводилось видеть медвежьи капканы… Страшная машина, ничуть не хуже пехотной мины, к нему и подходить-то страшно: острые зубья с двух сторон с грозным стуком защелкивались, стоило прикоснуться палкой к его настороженной чашечке. Ручку от лопаты у меня на глазах их челюсти перекусили, словно полую тростинку. Так что вряд ли какому охотоведу придет мысль об освобождении бедного мишки. Пристрелят, и все дела… А сейчас, по всему выходило, добивать плененного мишку придется мне и никому другому.