Щепа и судьба
Шрифт:
Абзац девятый
Все эти мысли крутились у меня в голове, пока вез в город мигом притихшую грумершу, молча сидевшую сзади и постоянно ощупывающую на глазах распухавшую ногу. Нет, она не голосила, не ругала меня последними словами, чего, если честно, очень даже от нее ожидал. Сидела стиснув зубы и лишь иногда постанывала, когда машина подпрыгивала на очередной выбоине. И я предпочитал отмалчиваться. Понятно почему. Ничего хорошего в свой адрес все одно не услышу, в чем уже убедился, а укоры и нарекания мне совсем ни к чему.
Откуда ей знать, что
К примеру, скажешь человеку правду о нем, а он пойдет да в реку кинется. От правды твоей. Но ведь лгать грешно, то каждый ребенок знает. Ты должен честным быть, как Павлик Морозов, и правду-матку, какой бы она ни была, но до всех донести. А остальное тебя не касается. Если промолчишь, ты же и виноват, поскольку скрыл правду. Как тут быть? У кого совет спросить, научиться быть и честным и добрым, и боль никому не причинять? Ой не знаю. Вряд ли есть такие советчики, у которых ответ на все готов. Я к их числу ни по какой статье не гожусь…
Уже возле самой больницы, благо она прямо на въезде в город стоит, глянул на Сабрину, а она вроде как спит. А может, и не спит, а яд уже добрался до самого сердца, и она, того гляди, с жизнью вот-вот распрощается? Совсем худо мне стало, чуть не врезался на повороте в автобус, что навстречу ехал. Спасибо водиле, уступил дорогу и даже не засигналил истошно, как то у нас принято. Влетел в больничную ограду и сразу к приемному покою. Выскочил из машины, бросился к задней двери, открыл и приготовился к худшему. Но все в порядке, Сабрина незамутненным взором на меня глядит и руку мою отталкивает, сама вылезла и поковыляла все также молча к больничной двери. Я следом, пытаюсь опять под локоток ее подхватить, дверь открыть, а она мою руку отбрасывает, и все сама да сама. Хотел уже повернуться, сесть в машину и уехать. Мавр своё дело сделал, можно и восвояси. Но вот что-то мешает мне вопреки здравому смыслу так поступить. Плетусь следом…
Абзац десятый
Оформили собачью парикмахершу как положено и увели под белы ручки куда-то там, а на меня даже никто внимания не обратил. Картина маслом: «Не ждали». Да и мне как-то не по себе быть непонятно кем: то ли спасателем, то ли злым искусителем. Ни та, ни другая роль меня не устраивала. И чтоб зря времени не тратить, решил Вакулу проверить. Узнал быстренько, в какой он палате после вчерашней автодорожки, и айда наверх мимо охраны, что лишь для вида у приемного покоя сидит, сама себя и то вряд ли убережет.
Прошел мимо медсестер, которым ни до кого дела нет, хоть и ворчат практически на каждого неурочного посетителя свое привычное «ходют тут всякие», но больше по выработанной привычке, связываться не хотят. Зачем им лишние головняки? Нашел нужную палату, дверь в которой открыта настежь, и увидел у окна лежащего в гипсе Вакулу, а рядом, кого бы вы думали? Правильно, Деда, с которым расстались не далее как вчера.
— Общий привет болящим! — поздоровался с порога. В палате стояло то ли шесть, то ли семь коек, и на каждой лежало по перебинтованному мужику. Словно фронтовой медсанбат после неудачной атаки. Выходит, война не окончена, вот только нас о том никто не оповещал. Тайная война, но с реальными жертвами и покалеченными.
— Привет… — недружно и с какой-то угрюмостью в голосе отозвались с разных концов палаты болящие.
Поздоровался с Вакулой, поинтересовался, что у него. Оказалось, какой-то сложный передом в бедре, после неудачного наезда на столб, стоящий на повороте близ дороги.
— Понаставили этих столбов, — то ли шутя, то ли серьезно прокомментировал он свою неудачу. И тут же поинтересовался: вмазать есть что?
— Доктор намажет чем надо, — ответил в тон ему, — больничный режим нельзя нарушать, а то переправят в наркологию на комплексное излечение.
Он зло глянул на меня, не понимая, шучу или говорю всерьез, а я, чтоб не вступать с ним в перепалку, уже присел на кровать к Деду.
— А ты хоть с чем? Тоже с ногой, что ли?
— Ну да, мать ее! Так, разбарабанило к хренам собачьим, ступить больно. Правильно ты говорил, гвоздь, тудыть его, растудыть, заразный оказался.
— Не заразный, а ржавый, а может, потом какая дрянь в рану попала, — внес свою поправку, но вряд ли ему стало от того легче.
— А ты чего, специально зашел нас проведать? — спросил он, как всегда, серьезно и сосредоточенно, словно от моего ответа зависела его дальнейшая судьба.
— Да тоже пациентку привез, гадюка цапнула, — пояснил, не вдаваясь в подробности.
— Вон оно чего… — вздохнул Дед и замолчал.
Я уже собрался было уходить, как вдруг Вакула, взмахом ладони подозвал меня к себе. Я наклонился, ожидая, что он опять будет просить спиртное, но он завел речь совсем на другую тему
— Слышь, чо скажу, у тебя уазик на ходу?
— Да ездит покуда, только бензинку жрет немеренно, я его только в грязь завожу, когда выбраться надо, а так не трогаю. А зачем он тебе?
— Тут дело такое, капканы у меня в лесу стоят настороженные…
— И что с того? — не удивился ничуть его сообщению, зная, что он промышляет втихушку добычей медведей, иначе говоря, браконьерствует.
О том знали все в деревне, но молчали, не желая связываться с ним из-за его пакостного характера. Да никому особо и дела не было до несчастных медведей. В Гринписе никто из наших деревенских не состоял, и так уж повелось, что хоть браконьеров втайне, может быть, и осуждали, но и доносить на них не решались. В наших краях грех не воспользоваться дарами природы, будь то грибы, ягоды или любая живность. Отродясь народец деревенский и лосей валил, и, кто посноровистей, на медведей ходили. Разве их кто когда жалел? Зверь, да и только. А раз зверь, значит и бить надо. Иначе как его добывать? Живьем он в руки точно не дастся… Вакула же на этом деле поднаторел и, по слухам, каждое лето брал одного, а то и несколько медведей, ставя в укромных местах капканы на них. Но у нас с ним о том разговора никогда не было, а сейчас признался, потому что больше не к кому обратиться.