Щепки плахи, осколки секиры

Брайдер Юрий Михайлович

— Лозунг, значит, старый: голодранцы всех стран, соединяйтесь! — буркнул Зяблик.

— Когда горит дом, его жильцам действительно лучше прекратить склоки и объединиться. И если крышу и стены отстоять уже нельзя, спасайте самих себя, своих детей и самое необходимое из имущества. Спасайте сообща, потому что в одиночку с пожаром не справиться.

— Вы воду в вино превращать не умеете? — поинтересовался Зяблик.

— Нет.

— Мертвых оживлять тоже не пробовали?

— Не пробовал. И толпу семью хлебами не накормлю. И слепого не исцелю.

— Жаль.

Странствующий проповедник из вас бы получился.

— Я лично не исключаю такой возможности. Но только в крайнем случае. А сейчас давайте поищем какое-нибудь пристанище. Кто из вас лучше всех знает местность?

— Он! Он! — Зяблик ткнул в Смыкова, а Смыков в Зяблика.

— А если конкретнее?

— Я сюда только на стрелки выезжал, — заявил Зяблик. — Кроме кустов при дороге, ничем другим не интересовался. А Смыков здесь десять лет прослужил.

— Это не моя зона! — возразил Смыков. — Бывал я в этих краях, конечно, не отрицаю… Но сколько лет уже прошло!

— Сексотов имел в тутошней местности? — Зяблик исподлобья уставился на него.

— Вы внештатных сотрудников имеете в виду?

— Называй как хочешь. Что внештатные сотрудники, что осведомители, что стукачи — один хрен.

— Так. Дайте вспомнить. — Смыков закатил глаза вверх, будто в стукачах у него ходили птицы небесные или ангелы Божьи. — Раньше эта территория относилась к Самохваловичскому сельсовету… Был там у нас один внештатник на почте, вот только фамилию не вспомню… Второй в правлении колхоза, экономист… Завуч начальной школы… Фельдшер в амбулатории… Завклубом, но ту в основном как подстилку использовали… Еще председатель сельпо, главный агроном, егерь, лесник, бригадир полеводческой бригады, библиотекарша…

— А председатель колхоза? — поинтересовалась Верка.

— Совхоз у них тут был, а не колхоз. Имени пионера Павлика Морозова… Но директор его был птицей не нашего полета. Если он где-то и состоял внештатником, то скорее всего в комитете.

— Вы просто молодцы, — похвалил Зяблик. — Не хуже гестапо работали.

— Какое там! — махнул рукой Смыков. — Большинство, знаете ли, чисто формально числились… Для отчета. Но, правда, были и глубоко преданные люди. Особенно если старой закваски.

— Про закваску это ты вовремя напомнил, — встрепенулся Зяблик. — Ты нас к такому внештатнику отведи, который брагу квасит и самогон гонит.

— А такого, который на Софи Лорен женат, вам, братец мой, не надо?

— Такого я тебе оставляю… В ружье, ребята! Знаете, с чего все революции начинались? С хождения в народ. А потому держим путь ровненько на деревню Самохваловичи. Это будет наша крепость Бастилия и наша казарма Монкада.

— Бастилией и Монкадой будет нам Талашевск, — поправил его Цыпф. — А деревня Самохваловичи будет нашим шалашом в Разливе.

— Тогда уж заодно объясните, где наше кладбище Пер-Лашез? — поинтересовалась Верка. — Или вы на Кремлевскую стену рассчитываете?

— Все бы вам опошлять святые понятия, — проворчал Смыков.

Деревня Самохваловичи, до которой они добирались часа два, плутая то по заброшенным полям, где овсюг

и лебеда уже забивали хилую пшеницу-самосейку, то по лесу, правильная планировка которого указывала на его искусственное происхождение, по нынешним меркам представляла собой очаг цивилизации. Ее довольно-таки пристойный вид свидетельствовал о том, что буржуазная власть здесь была свергнута не в семнадцатом, а в тридцать девятом году, в ходе так называемого освободительного похода.

Центром деревни являлся костел, построенный в стиле позднего деревянного барокко. Нашим героям он был виден с апенды, а проще говоря, с задней, утюгообразной части. На памяти Смыкова он использовался то под нефтехранилище, то под склад минеральных удобрений, а в настоящее время скорее всего пустовал.

По соседству с костелом располагался старый двухэтажный усадебный дом со стенами метровой толщины и окнами-бойницами. До Великого Затмения здесь содержались буйные психи со всей области, а потому все окна были забраны снаружи решетками. Пейзажный парк, окружавший усадьбу, как ни странно, не превратился в джунгли и мог без помех просматриваться во всех направлениях.

Короче говоря, если в плане политическом деревне Самохваловичи и предназначалась роль пресловутого шалаша в Разливе, то в плане фортификационном она скорее напоминала Александровскую слободу, где любил отсиживаться Иван Грозный.

Полсотни деревянных домишек, разбросанных вокруг усадьбы, в расчет можно было не принимать. Это был так называемый окольный град — естественное зло всех крепостей, — который в преддверии осады всегда подвергался сожжению, дабы не позволить коварному врагу свить там гнездо.

На первый взгляд в деревне царила тишь да гладь — орали петухи, лаяли собаки, в огородах ковырялись хозяйки, на завалинках покуривали хозяева, на одном доме даже латали прохудившуюся крышу. Зато возле культурных и административных зданий, некогда являвшихся местопребыванием Смыковских креатур, никаких признаков жизнедеятельности не наблюдалось.

Сельсовет и дирекция совхоза вообще представляли собой пепелища, а школа, почта, лесничество и библиотека стояли заколоченными.

На разведку решили отправить Цыпфа, личность здесь малоизвестную, да вдобавок имевшую сейчас все признаки забубенного бродяги. Смыкова, Зяблика или Верку могли легко опознать, а от Лилечки в этом деле было столько же проку, сколько от выпускницы консерватории, направленной на восстановление шахт Донбасса (впрочем, сама она придерживалась совершенно противоположного мнения и просто рвалась в бой).

С вершины холма, на котором засела ватага (укрытием ей послужили развалины геодезической вышки), было хорошо видно, как Цыпф добрался до околицы деревни, как из первой хаты его шуганула хозяйка, как он долго и безуспешно договаривался о чем-то с хозяином второй, как скрылся под крышей третьей и как от четвертой в сторону усадьбы помчался шустрый белобрысый пострел.

— Заложат сейчас Левку, — сказал Зяблик с досадой. — Да, тут не шалаш в Разливе… Тут, в натуре, родина пионера Павлика Морозова, как бишь ее…