Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Книга вторая
Шрифт:
Придерживаясь рукой за отвес, Гонгора смотрел и думал, что принято делать в таких случаях. Он не представлял, как отсюда спуститься. Карниз не содержал ничего, на что можно было накинуть трос. Это было даже не обидно. По большому счету, в одиночку он на склон такой сложности не сунулся бы даже имея страховку. Пальцы до сих пор не слушались. Он уже не был уверен, что, оказавшись внизу, когда-нибудь снова найдет в себе силы взять в руки веревку. Но сейчас надо было думать не об этом.
Внизу Улисс бродил в высокой траве, со скукой что-то нюхая и метя новую территорию. Новой территории обещало быть много, но это его не смущало. То есть весь выбор состоял из двух возможностей, и обе заканчивались неприятно. Спрыгнуть сразу и разбиться – или умереть на этой стене от голода и жажды. Его лимит свободного соло на сегодня был исчерпан, и не только на сегодня. Этот обрыв лежал за пределом любых ожиданий.
Он какое-то время лежал и прикидывал, глядя вниз, мысленно принимая все возможные варианты, готовый внимательно изучить каждый, но их не было. То, что лежало под ним, не относилось к числу его возможностей. Гонгора поднялся, отряхивая ладони. Лестницы, сказал Зено.
Он долго топтался на одном месте, согревая остывшие мышцы, подпрыгивая, вертясь, размахивая руками и крутя кисти, потом согнулся, как стайер, готовый взять самый решающий забег в своей жизни. Он повторял это снова и снова, потом проверил на себе все еще раз, все застежки и завязки, ничего не должно было мешать; еще раз повторил всю последовательность шагов и еще раз мысленно воспроизвел в голове траекторию падения тела. Теперь с ним оставался только его нож. Да, подумал он. Конец книги своей жизни он хотел бы встретить рядом с ним.
Сутолока ощущений и нехороших предчувствий. От них захватывало дух. Рассуждать дольше не имело смысла.
Он сказал себе: хорошо, когда нет выбора.
Он сказал себе, что эта жизнь за спиной стоила всех усилий.
Потом сделал на выдохе несколько отчаянных длинных шагов вдоль стены и отделился от края парапета, устремляя вес тела к ближайшему из деревьев, повторяя траекторию, которую составило воображение, скромно обозначив в углу довольно высокий коэффициент вероятности.
Удар был настолько сильным, что вниз посыпалась не то кора, не то его зубы, от боли он едва не потерял сознание, обнимая ствол и от души обращаясь с приветственным словом к небесам. Если бы спуск не был грубо остановлен первым встречным суком, эту лестницу он бы не удержал. Удар снова отдался в руках волной обжигающей боли. Штаны, запястья и ладони…
2
Суровый пес этот всегда отличался склонностью к самостоятельным решениям, скверным нравом и прекрасным аппетитом. Аппетита в нем было даже больше, чем роста. Однако гены скотовода, болезненно воспринимавшего, когда кто-либо в его присутствии брал что-нибудь со стола, одним столом и аппетитом не заканчивались.
Этот бандит, не принимавший нежностей и не терпевший, когда к нему лезли обниматься, к такому мягкому и пушистому, начинавший сразу же наступать на ноги и проситься на балкон, крайне плохо переносил в своей вотчине всякий вид праздных посторонних лиц. Перемещение с ним в общественном транспорте не было сопряжено с большими трудностями, но с учетом этих его генов, которые спустились с гор, было бы крайним легкомыслием не принимать во внимание, что могло быть. Возможные неприятности вытекали из наклонностей его характера, капризного, вздорного и временами просто стервозного. Здесь следовало учитывать, во-первых, чтобы пространство, которое он занимал, включало бы в себя возможно большее количество постоянных людей и, отсюда, постоянных запахов либо не включало никого вообще; во-вторых, чтобы совокупный объем тех запахов, по возможности, не содержал сильных испарений бензина, выхлопов и, разумеется, свежего мяса, от него настроение Улисса портилось очень быстро; и, в-третьих, чтобы рядом не усматривалось какой-нибудь перегородки, которая, не дай бог, могла вызвать ассоциации с параметрами владений, требующими его самого пристального внимания. Все остальное осознавалось без предупреждения и прилагалось. Поэтому путешествие самолетом было более удобным, чем в вонючем автобусе, а езда в любом наземном транспорте – спокойнее, чем в купе вагона.
В пору далеких смутных дней, когда Гонгора жил у родственницы, первое время юного, но уже скандально известного своим строгим характером Улисса в редкие моменты появления гостей запирали в спальне Гонгоры. И все было неплохо, пока его не осенило, как открывать дверь, поддевая ручку носом, а вскоре – и просто потянув за нее зубами. Что неизменно сопровождалось игрой наперегонки солидных немолодых людей с прятанием за двери, грозными командами и собиранием стульев и журнальных столиков. Поэтому Гонгора с известной долей скепсиса смотрел на создателей рекомендаций, утверждавших, что теории о «злых» или «добрых» генеалогиях – это не более чем городской «миф». Расскажите об этом бабушке Лиса, думал он. Если скандальная болонка, которую некому посадить на цепь, видит окружающий мир только через призму своих представлений, то ее генеалогию вряд ли что-то изменит. А мир женщин, объявивший презумпцию псовых об альфа-самце еще одним «мифом», изобретенным мужским шовинизмом, плохо представлял, о чем говорил. Они просто никогда не имели дела с домашним хищником, высматривающим удобный момент, чтобы переизбрать себя на роль вожака стаи. Гонгора не мог забыть один растянутый во времени кадр: холеный сухопарый мужчина, как в страшном сне, слабо перебирая конечностями, из неудобного положения на четвереньках делал попытку и не мог уйти за пределы видимости на фоне парализованного Гонгоры и Улисса, встрепанного, сиявшего энтузиазмом и уже несколько сбитого с толку размахом произведенного впечатления. Словом, то, что урбанистические условия не были созданы для него, лежало на поверхности.
После традиционного послеобеденного отдыха дома Улисс обычно приносил в зубах какую-нибудь тряпочку – чтобы подергали. Улиссу при этом полагалось угрожающе рычать и рвать ее в клочья, Гонгоре – суетиться и проявлять враждебность намерений. Если же с ним почему-то играть не хотели, он становился само послушание. Осторожно клал свою тяжелую голову через ручку кресла на колени и, вежливо стараясь не встречаться глазами, кротко принимался разглядывать то, что лежало вокруг. Тихим, скромным, на все согласным созданием. Как будто это не он переставлял в доме мебель. Ему нужен был лес.
Огромный пакет, который Гонгора принес по случаю дня рождения Улисса, имел широкую желтую наклейку Shaking the Tree и был специально предназначен для собак крупных пород. Удовольствие не было дешевым, но Гонгора решил, что сегодня побаловать можно.
Это было поводом посидеть, покачаться в кресле, размышляя над тем, как из беспомощного щенка размером с носок смог получиться такой негуманоид, хитрое, шкодливое средоточие нечеловеческих интересов – почти сомышленник. Угощение этот бандит принял, как все остальное, остался очень доволен, громко чавкал и гремел посудой. Даже общепризнанная красотка Хари, не удержавшись, почтила событие присутствием.
Привлеченная незнакомыми запахами, она не слышно возникла на пороге, легко ступая пушистыми лапками, вопросительно пискнула и застыла. Приподнятый носик и синие глаза содержали немой вопрос. В общем-то в еде она всегда оставалась сдержанной, не в пример соседским кошкам, круглым, как мячи, повторяя своих хозяев, – ни одна не шла с ней в сравнение, похоже, вопрос сохранения формы имел для нее немаловажное значение.
Лис не был удостоен внимания, даже рявкнув что-то с набитым ртом, она его игнорировала, лишь только поведя одним ухом, она всегда его игнорировала. Впрочем, она была своя стая. Совершая челюстями мощные движения, он только звучно хрустел ломтями в ответ на наставления Гонгоры.
3
Несколько фактов из биографии Улисса. На тринадцатый или четырнадцатый день он был отнят от матери и передан Гонгоре. То ли у нее вдруг обнаружились какие-то осложнения со здоровьем, то ли у него, только было рекомендовано брать сейчас. Хотя и выражали сомнения, что такой щенок на искусственном молоке сможет выжить.
Если все-таки выживет, Гонгоре не советовали лишний раз злить («злая кровь»), разрешать себя кусать, чтобы потом не пришлось подавать еду на швабре, снабдили попутной довольно интересной информацией о воззрениях киноцефалов на чужаков, свою стаю и вожака и порекомендовали быть твердым в намерениях. Под конец рассказали пару поучительных историй из жизни одного из сородственников питомца, полной захватывающих приключений. Сородственник по причине своей неуживчивости к тому времени пребывал на исторической родине. Пожали руку, равнодушно пошлепали щенка по попке и оставили наедине с теплым комком. Комок постоянно спал и лишь время от времени принимался сопеть и хрюкать, требуя еды.
Гонгора учел рекомендации специальной литературы, стараясь подобрать питательный состав как можно ближе к материнскому молоку, выучил наизусть рецепты, мог бы закрытыми глазами прочесть комплекс любой детской молочной похлебки и был уже недалек от того, чтобы стать специалистом органической и неорганической химии: свистение и хрюканье слышались днем и ночью. Пузырек должен был быть в постоянной боевой готовности. Чтобы все вокруг не было в молоке, следовало успеть подвязать под вечно недовольную мордочку салфетку размером с полотенце, и это не было простым делом, Улисс не выносил никаких салфеток.