Щит на вратах
Шрифт:
— Хорошо, — склонил голову князь. — Сегодня так сегодня.
— Вечером, после захода солнца, мой слуга встретит тебя у крайнего портика на форуме Аркадия.
Гездемона махнула рукой — уверенно, будто царица, — и тут же перед ней появился, откуда ни возьмись, изящный паланкин, крытый тонким темно-голубым шелком. Верзилы носильщики низко склонились.
— До встречи… купец, — обернувшись, улыбнулась колдунья. — Надеюсь, ты придёшь.
— Обязательно. — заверил Хельги, приложив руку к сердцу.
Ведьма не обманула — чернокожий слуга-зиндж возник у крайнего портика, едва только солнце скрылось
— Идем за мной, господин.
Князь, молча кивнув, зашагал следом. Миновав площадь, вышли на силиврийскую дорогу, потом свернули налево, затем — направо, в общем, кружили где-то в районе пятибашенных ворот, как, вспомнив уроки Никифора, приблизительно определил Хельги. Впрочем, не так уж он и ошибался.
Дом ведьмы — просторный двухэтажный особняк со следами недавнего ремонта — располагался в глубине сада. От ворот к скрывающему вход портику вела посыпанная желтым песком дорожка, освещенная факелом, который нес перед собой привратник — тоже чернокожий, видно, колдунье чем-то нравились зинджи.
— Входи, господин! — Зинджи остановились, не доходя до портика, видимо, вовсе не собираясь входить в дом. Пожав плечами, Хельги поднялся по широким ступенькам и оказался в небольшой зале с высоким потолком и апсидами, освещенной тремя свечами, горящими в высоком золоченом подсвечнике. Прямо посередине залы тускло краснели угли жаровни. Пахло какими-то сладкими благовониями, мускусом и чем-то еще, князь не смог определить чем. Перед жаровней располагалось низкое ложе, накрытое прекрасно выделанной леопардовой шкурой. Вот на шкуру-то Хельги, не долго думая, и уселся. С любопытством осмотрел висевшие на стенах клыкастые черепа, усмехнулся и перевел взгляд на стоявший в углу маленький столик с высоким серебристым кувшином и двумя кубками. В кувшине, вероятно, было вино… а может, и желчь жабы, или свиной помет, или кровь невинно убиенных младенцев. Все что угодно — на то и колдунья!
— Нет, — неслышно войдя, тихо рассмеялась хозяйка. — В кувшине и в самом деле вино, а вовсе не желчь жабы, не свиной помет и, уж тем паче, не кровь невинно убиенных младенцев! Хотя у меня найдется все, тобой перечисленное,
— Раз есть вино, — улыбнулся вдруг князь, —-тогда, может быть, выпьем?
Гездемона кивнула и, покачивая стройными бедрами, направилась к столику. Она была одета в белую траурную тунику, узкую и длинную, с двумя большими боковыми разрезами, обнажавшими ноги. Перепоясанная золотым пояском туника настолько туго обтягивала тело, что явно вырисовывались плоский живот с ямочкой пупка и пленительная грудь с твердыми торчащими сосками.
— Выпьем, — усевшись на ложе, обворожительно улыбнулась ведьма. — Не бойся, у меня нет намерения отравить тебя.
— По кому траур? — Хельги дотронулся до края туники.
— Узнаешь. — Поставив кубок на пол, Гездемона загадочно прикрыла веки. — Выпей еще… Это старое родосское вино — нектар!
— Да уж, — ухмыльнулся князь. Разве ж может сравниться эта кислятина с добрым стоялым медком, валящим с ног любого?!
Впрочем, выпил, не покривился, и тут же налил еще.
— Ты просил погадать, — напомнила колдунья.
—Ну да. — Хельги вытер губы ладонью. — За тем ведь и пришел!
— Только за тем? Протяни руку… Нет, не эту, правую…
Гездемона долго вглядывалась в линии, что-то шептала про себя, потом вдруг вскинула голову, поглядела гостю прямо в глаза… Хельги обдало жаром — словно бы заглянула
— У тебя длинная линия жизни, — тихо произнесла ведьма, вдруг сильно прижав ладонь князя к своему животу. Сквозь тонкое полотно туники чувствовалось тепло тела. — Я хочу, чтобы и у меня была такая же… — Гездемона положила княжескую руку на свою правую грудь и томно прошептала: — Поделись же со мной своей кровью, князь…
— Как ты меня… — Хельги не успел закончить фразу — жаркие губы колдуньи не дали ему это сделать. Что ж, если женщина хочет… Левая рука князя скользнула по бедру ведьмы… Та застонала, выгнулась, с треском разрывая на себе тунику… Поистине, Гездемона выглядела сейчас словно древняя богиня любви!
Князь не чувствовал, как с него снимают одежду, он весь отдался порыву внезапно нахлынувшей страсти. Впрочем, этой страсти отдались оба… Хельги чувствовал гибкое, полное любовного жара тело, целовал призывно приоткрывшиеся губы, вызывая в ответ томные стоны. Извернувшись, колдунья оказалась сверху, снова заглянув князю в глаза. Хельги вгляделся в красивое, пылающее неземной страстью лицо Гёздемоны… и вздрогнул. Уж очень сильно оно вдруг напомнило ему кое-кого. Ну да… Черные волосы, чуть вытянутые к вискам глаза, смуглая кожа… Если представить на миг, что это не женщина, а мужчина, добавить небольшую бородку… или просто щетину…
— Эй, — ведьма потрепала князя по щеке, — ты спрашивал, по кому я надела траур?
— И по кому же?
— По тебе!
— По кому?!
— Спи! Хакан русов… и… человек, играющий на больших барабанах. Спи!
Гездемона взмахнула руками, отправляя беспечного гостя в глубокую бездну волшебного чарующего сна, полного заманчивых видений и непонятных расплывчатых образов.
— Спи!
Глава 17
ПЯТНИЦА
Осень 873 г . Константинополь
И живяше Олег, мир имеа ко всем странам, княжа в Киеве…
Яма была сырой, глубокой, просторной и чем-то напоминала арену небольшого цирка, которой, наверное, когда-то и являлась, судя по мраморным скамьям вокруг и воротам под главной ложей, сверкавшей в дрожащем свете луны остатками обивки и позолоты. В яме, привязанные к столбам, дожидались своей участи люди: плачущие обнаженные девы в терновых венцах, Ждан с перевязанной грудью и хмурым взглядом. Посередине в ослепительно белой тунике — Хельги, невезучий князь русов. Вокруг арены в ржавых железных поставцах ярко горели факелы, освещая бледные лица несчастных и установленного в ложе идола, искусно вырезанного из дуба. Идол изображал страшное, омерзительное божество с надменным бородатым лицом и огромных размеров фаллосом. На шее идолища висели человеческие черепа, и девы со страхом косились на них.
— Княже! — Ждан обернулся к Хельги. — Знай, я…
— Знаю, — невозмутимо кивнул князь. — Интересно, кто придет сюда посмотреть на наши мучения?
И тут же, словно в ответ на его вопрос, где-то в отдалении послышались гулкие голоса. Говорящие приближались и вот уже поднялись в ложу, почтительно окружив немолодого мужчину с красивым лицом и властным взглядом, одетого в пурпурную мантию и красные сапоги. Голову его украшала тяжелая золотая корона.
— Базилевс! — шепотом ахнули девы и, протягивая к императору руки, стали громко молить о пощаде.