Щит веры – воину-защитнику в помощь. Часть 1
Шрифт:
Когда я рассказал о том, что было со мной, о. Арсений сказал:
– Я верю, с Вами произошло подлинное чудо. Испокон веков известно, что молитва крестного отца и крестной матери (а здесь крестный отец был иерей!) творит чудеса. Благодарите Господа Бога и Матерь Божию за проявление великой милости. Молитесь перед иконой «Взыскание погибших» (празднование 5/18 февраля) и «Нечаянной радости» (9/22 декабря). Воспоминания напишите.
Вот так я пришёл к вере и Господу нашему Иисусу Христу и несказанно полюбил Матерь Божию, чем сейчас и живу.
Высота [9]
Мы сидели с Сергеем Петровичем и долго говорили о духовных детях о. Арсения, о Церкви, о семьях и о том, какими дорогами приходит человек к Церкви, к познанию Бога; и у меня возник вопрос: что привело его самого к Церкви?
9
Рассказ печатается в сокращении.
Сергей Петрович помедлил с ответом, видимо, обдумывая его, и сказал: «Это длительный и мучительный рассказ, охватывающий детство, отношения, сложившиеся в семье между отцом и матерью, двойственность моего сознания под влиянием воспитания, вернее сказать – двуличность. Решающую роль сыграли годы, проведённые на войне, и люди, встреченные в жизни. Одно от другого неотделимо. Если у Вас хватит внимания и терпения, расскажу. Коротко не обещаю».
Прежде всего в общих чертах обрисую Сергея Петровича: это был человек, много испытавший на своём веку; лицо доброе, задумчивое, с еле заметными шрамами; голову покрывали тёмные волосы без малейшей седины, глаза смотрели на собеседника доброжелательно, но во всём его облике проглядывал сильный характер, и я невольно чувствовала к нему расположение и заинтересовалась этим человеком. Незаметно простое знакомство перешло в дружеские отношения, мы с удовольствием бывали в его семье и, с не меньшим удовольствием, радостно ждали у себя. Особенно привлекала дружеская атмосфера, царившая в этой семье, и то, что при наших встречах разговоры никогда не были пустыми, бездумными, а всегда чем-то обогащали нас – меня, мужа, детей.
В середине 1943 года нашу часть перебросили на Курское направление, мы расположились у деревни Святой Ключ. Деревни, конечно, не было – стояли остатки обгоревших печных труб; в землянках, вырытых в склоне оврага, ютились крестьяне, не успевшие эвакуироваться или не желающие покидать родные места.
Небольшая речка отделяла нас от немцев. Наш берег – пологий, топкий, еле-еле покрытый мелким кустарником. Немецкий берег высокий, заросший густым высоким кустарником, и, примерно метров через восемьсот, на небольшой возвышенности, рос небольшой лесок. Смотришь в погожий день на берег, занятый немцами, и видишь мирную, спокойную картину; только временами немцы начинали обстреливать наши позиции из тяжёлых орудий, расположенных где-то за высотой. Обстрел продолжался минут пять – шесть и прекращался до следующего дня.
Мы знали – у немцев прочнейшая оборонительная линия, в полный профиль несколько рядов окопов с многочисленными ходами сообщений, блиндажи в несколько накатов, ДОТы из прочнейшего бетона, покрытые стальными колпаками, скрытые пулемётные гнезда и опять, опять окопы.
Наши войска также зарылись в землю. Работы велись ночью, отрывали несколько линий окопов в полный профиль, строили блиндажи в пять накатов брёвен, строили ДОТы, кое-где зарывали в землю танки, а где-то рядом располагалась артиллерия, миномёты, танки, самоходки и опять пехота в своих окопах. Думаю, что за всю свою оставшуюся жизнь и тысячной доли того, что было сделано лопатой, не смогу сделать. Но пройдя войну, понял: земля – спасение для человека, и тянет она солдата к себе, без неё он беззащитен. Планов нашего командования никто не знал, но солдаты понимали: наступление будет, и, смотря на высокий немецкий берег и высоту, господствующую над окружающей местностью, сознавали, что лягут здесь сотни, а, может быть, и тысячи людей.
Более двух месяцев простояли в обороне у Святого Ключа, хорошо укрепились; командование, видимо, разведало немецкую оборону. Ждали приказа «Вперёд, на Запад!» То с нашей стороны, то с немецкой систематически возникал недолгий артиллерийский обстрел; и мы, и немцы пытались разведать оборону, очаги сопротивления, расположение артиллерии, миномётов.
Настал день наступления, началась знаменитая битва на Курской дуге, и на нашем маленьком участке, у деревни Святой Ключ, тоже началось наступление. Где-то на фронтовой карте наш участок протянулся коротенькой линией в один – два миллиметра, почти незаметный для глаза. Были сотни таких участков, сливающихся в длинную изломанную линию, называемую фронтом; но для нас, солдат и офицеров, маленький отрезок линии у деревни Святой Ключ был огромным смертным сражением и ничего другого не существовало.
Именно здесь должны были мы продвинуться или умереть, обеспечив своей смертью победу тем, кто придёт нам на смену.
Обстрел начала наша артиллерия, огневой шквал был мощным и долгим, земля стонала, качалась от взрывов, осыпались стенки наших окопов, огненные трассы прочерчивали реактивные снаряды «катюш»; выли миномёты, волнами шли бомбардировщики, двинулись танки; прижимаясь к земле, с оглушительным шумом проносились штурмовики и, наконец, пошла пехота, пошли в атаку мы. Минут через пятнадцать – двадцать немцы пришли в себя после долгого огневого налёта на передний край их обороны и открыли ответный огонь. Наша пехота закрепилась на захваченном высоком берегу и ожесточённо сопротивлялась немецким ответным атакам.
На третий день немцы сбросили наши войска с высокого берега и, после нескольких ожесточённых атак, выбили нас из деревни. Четыре раза переходила деревня из рук в руки, но в конце концов мы выбросили немцев, прочно укрепились в деревне и пошли в наступление на высоту. Вторично форсировали реку, с огромными потерями заняли большой участок высокого берега и под его прикрытием стали постепенно скапливаться для последующего броска и взятия высоты.
Укрепившись на высоте, укрывшись в ДОТах, окопах, блиндажах, хорошо замаскировавшись, немцы простреливали все подходы к высоте, а сам склон высоты надёжно укрепили несколькими линиями окопов, связанными ходами сообщения. Работа нашей артиллерии и самолётов, видимо, мало нанесла повреждений немецкой обороне, разрушенное восстанавливали ночью.
Утром, в предрассветной тишине, началась атака, пошли танки, мы, пехотинцы, бежали за ними во весь рост. Танки подрывались, горели, подожжённые снарядами, сотни немецких мин засыпали склон высоты, и в конце концов пулемётный и автоматный огонь положил наступающих солдат на землю.
Подняться и бежать вперёд нечего было и думать; если кто-либо приподнимался или поднимал голову от земли – неминуемо погибал. Несколько офицеров вставали и пробовали поднять пехоту в атаку, но тут же падали убитыми или ранеными. Поддержанная артиллерией или танками, пошла вторая волна атакующих, но снова захлебнулась. Особенно мешал ДОТ, расположенный на правой стороне высоты; хорошо замаскированный, он не был виден. Пошла третья волна атакующих, оставшиеся в живых от первых двух атак солдаты тоже поднялись и от криков «Ура!» бросились вперёд. Но заградительный огонь немцев был настолько плотен, что мы опять залегли, вжавшись в землю. Ещё несколько раз атаковали высоту, но успеха не добились, только подходы к ней покрыли тела убитых и раненых.
Части, расположенные у подножия высоты, топтались на месте; от командования пришёл категорический приказ: во что бы то ни стало, любой ценой, взять высоту. Немцы, укрепившиеся на высоте, сдерживали продвижение не только частей нашего, но и соседних участков фронта.
Начался решительный штурм, подготовка велась ночью. От нашей части остались считанные единицы солдат и офицеров; подтянули резервы, скопились под высоким берегом и на рассвете, поддержанные всеми видами вооружений, пошли вперёд. Как всегда, после мощной артиллерийской подготовки и бомбового удара, немцы на несколько минут затихли. Пользуясь этим, мы бросились вверх, взбегая по склону; впереди шли танки, стреляя сходу по окопам и ДОТам. Минут пять немцы почти не стреляли, приводя в порядок окопы, блиндажи, повреждённые ДОТы. Но только пехота начала подниматься по склону, всё, что осталось у немецкой обороны неповреждённым, ожило, и буквально шквал огня обрушился на нас.