Щукинск и города

Некрасова Елена

Нет! Ну почему она должна уходить из собственного дома?! У всех есть дома, а она будет бомжихой? Это несправедливо… Таня будет тут жить… на Таню почему-то не действует… просто надо обследовать всё помещение, продвигаться не спеша, очень медленно, и если что — сразу же отсюда бежать… а если нет никакой опасности? Надо быть полнейшей идиоткой, чтобы уйти, даже не убедившись… так. Сейчас она высунется в гостиную, если там чисто, сразу же проверит мамину комнату, чтоб не расслабляться… самое главное — всегда помнить о том, что выскочить из дома проще простого, не важно, стена перед тобой или окно… по привычке всегда хочется выйти в окно, дурацкая память того тела… грубого физического тела, как говорил Станиславский, а кстати! Это может оказаться полезным… «Надо сплести вместе паутинки чувств, чтобы противопоставить их силе грубых мышц. Жить на сцене не линией тела, а линией духа! Оправдывать действие изнутри, сплетать паутинки… и тогда действие станет продолжением чувства, а не привычкой грубого аппарата мышц…» Ну и что это дает… нет, всё правильно, только какие у неё мышцы? А её чувства как раз и пугаются стен. Хотя, может быть, это пугаются не чувства, а память мышц… то есть надо развивать чувство, что мышц нет… легко сказать! В момент сильной опасности напрочь забываешь всё умное и пытаешься поступать как живой… сколько раз уже так было… ладно, просто надо держать окно в поле зрения…

Уфф… в гостиной всё нормально… только куда-то пропал диван, похоже, она собирается вынести из дома всю мебель… нет, об этом лучше не думать, сейчас лучше не злиться, теперь к маме… а это ещё что… что

за звуки? Доносятся из собственной комнаты… там кто-то есть! А если ОНО там?! Бежать?! Боже мой, боже мой… нет, нет, начинается паника, так нельзя! Успокоиться! Спокойно… глаза не щиплет, дышится нормально, всё нормально… Голоса?! Да там же просто люди… в её комнате люди! Таня кого-то оставила ночевать, ну конечно… фу-у… сердце выскакивает… в мамину чуть позже, надо прийти в себя… и надо посмотреть, что там за люди… но не забывать об осторожности… хотя очень спокойный запах… такой гладкий и нежный… он чувствуется даже через дверь, там нет опасности… Да они же… двое… голые мужчина и женщина…

Запах… запах… запах… этот запах… где она… даже не заметила, как оказалась прямо над ними… лицо женщины рядом с её лицом, такое красивое, такое… ооооо… питательный запах, самый лучший из всех… так приятно… как это странно… что раньше такого не было… одни собаки…

Одесса

[8 apr 2006 | 10:12 pm]

жизнь полна компромиссов

Ну вот я и в Одессе. Но радость встречи с любимым городом мне отравляет Кристина. Конечно, не со зла, просто она хорошо подготовилась к путешествию — откопала в Интернете кучу статей про Одессу и уже составила план осмотра достопримечательностей. То и дело спрашивает — знаю ли я, где находится Воронцовский дворец? Знаю. А Оперный театр? Знаю. А в каком году он был построен и как звали архитектора? Иди ты на хер, Кристина!!! Но… я молчу.

Потому что так устроена жизнь (по крайней мере моя) — всегда или чего-нибудь сильно не хватает, или явный перебор. Вот даже в детстве. У меня были интеллигентные родители-врачи, но папа постоянно покупал мне пластмассовых солдатиков. Я знал, что детям положено играть, и поэтому безропотно расставлял их на полу, но вот что было делать дальше? Я задумывался… вернее, сидя на полу, я погружался в тупую прострацию, а потом оказывалось, что у моих солдатов отгрызены головы. Я сгрызал им головы неумышленно, но это повторялось снова и снова… просто я был задумчивым ребёнком. Папа стал бить меня ремнём, и мама не возражала. Вздыхая, она объясняла мне, что человек должен нести ответственность за содеянное. Меня наказывали, но продолжали покупать солдатиков. А я не знал, что не люблю в них играть… Иди ты на хер, Кристина! Где гармония в этом мире? Почему нельзя приехать в родной город и побродить одиноко? Зайти к друзьям… хотя какие друзья? Не посещать же одноклассников. Да. Здесь нет друзей. И там нет. Нигде нет. Только моя Кристина.

Мы прилетели около полуночи, город лежал во тьме, только на центральных улицах через один теплились фонари — так было и раньше, но есть и отличие — теперь среди кромешной тьмы то и дело высвечиваются (и вызвучиваются) островки уличных кафе, их очень много, и если они не пустуют в прохладную апрельскую ночь, что же тут летом творится? Воздух пахнет морем, океан пахнет совершенно иначе (по мне, так он вообще не пахнет), что и говорить… это запах моего детства. Пока мы ехали в гостиницу «Красная», таксист лет сорока со слезами на глазах поведал историю своей жизни — он любит жену и ребёнка, но его мама задалась целью испортить им жизнь и у неё получается, на днях жена бросила беднягу…

В самой роскошной гостинице города нас встретил пыльный швейцар, именно так — когда он распахнул двери, от его шелковой ливреи взлетело облако пыли. Гостиничный холл освещался тусклым светом, повсюду печально лежали плешивые ковры. Центральную лестницу обрамляли херувимы-негры с отбитыми носами, зато обильно крашенные черным лаком, ужасно блестящим. Проходя по коридору второго этажа, я машинально взглянул в огромное зеркало и ничего там не увидел, даже сердце ёкнуло… но сразу же понял, что зеркало весьма антикварное, в патине. На стенах (некогда красных) висели большие пейзажи в золоченых рамах, примерно одного содержания — пасутся барашки, плывут облака, пастушок либо играет на дудочке, либо страстно сжимает пастушку. Всё это напоминало жилище обедневшего аристократа, виллу в упадке, и даже рисовался портрет — старикашка тянет к тлеющему камину ноги в аккуратно заштопанных носках… но главное — ванна! На ней мы обнаружили (вернее, обнаружила Кристина) желто-серые подтеки. Горничная спокойно объяснила, что это — въевшаяся грязь, которая не отмывается. В том смысле, что такая грязь — не грязь, и ванна практически чистая. Кристина возмутилась, и очень расстроилась, и потребовала другой номер. Но свободных люксов не оказалось. Тогда Кристина решила перебраться в другую гостиницу и стала нервно засовывать в чемодан свои вещи. Я сомневался в успехе мероприятия, наверняка в другой гостинице нас ожидали другие сюрпризы. Ах, Одесса! Как всё это знакомо, как мило, как по-одесски… но Кристине кажется, что за триста баксов она имеет право на чистую ванну, как она ошибается… Кристине не помогут экскурсии и осмотр памятников старины, дух нашего города ей никогда не прочувствовать…

Но горничная сломалась. Сдалась. Пошла на попятную. Возможно, наш отказ от номера чем-то грозил её карьере. Девушка принесла баночку с надписью «щавелевая кислота» и довольно быстро очистила ванну от ненавистных Кристине подтёков. И раздраженно объяснила, что эмаль вся стёртая, что мы изгадим белый цвет после первого же мытья, и с такими нашими претензиями ей придется вычищать эту ванну каждый день. Я не стал переводить, зачем лишний раз волновать Кристину…

Но самое ужасное, что я случайно уснул. Хотел ненадолго вытянуть ноги, прилёг на диван и моментально провалился в сон, какая жалость! Я так мечтал отправиться на ночную прогулку, встретиться с Одессой, так сказать, тет-а-тет, без дурацкой Кристины. И вот уже утро. Я плохо выспался, я отлежал себе бок и смял лицо, я жду, пока моя крошка наведёт марафет и думаю — где же это я? Неужели в Одессе? Наши окна выходят во внутренний двор, коты роются в мусорных баках, где я?! Я не принадлежу сам себе, на это у меня не хватает денег, какая печаль… я тут лишний, а Кристина — нет. Она путешественник, она — экскурсант, она — мой хозяин. Какое дерьмо! Надо завязывать думать об этом, ведь жизнь только начинается…

Ваш грустный Сруль.

post comment

Нет, правда, что-то Билли долго копается, целый час уже там сидит… пачкает ванну. Завтрак, который им принесли, только обострил чувство голода, но ещё заказывать неохота, лучше поесть где-нибудь на свежем воздухе с видом на море… там солнышко, отличная погода, но маразм крепчает. Билл проснулся в восемь утра, а может, он вообще не спал, хрен его знает, и стал рваться в мастерскую. Джек сказал всё, что он по этому поводу думает. Билли обиделся и пошел мыться… Вчера, когда Билл узнал, что мастерская Буряка находится недалеко от гостиницы, он прямо с самолёта потащил его туда, а было два часа ночи. В темноте Джек перепутал дворы и уже подумал, что тот двухэтажный дом снесли на фиг… но потом понял ошибку (Билли уже пребывал в тихой истерике), когда разглядел в глубине двора белеющий бюст вождя пролетариата. Памятник Ленину стоял в соседнем дворике, значит, это соседний… он даже вспомнил связанную с ним историю — в разгар перестройки бюст хотели увезти, но жильцы встали на его защиту, огородили колючей проволокой и посменно дежурили, пока всё не улеглось… об этом даже в газетах писали. Двор Буряка зиял чернотой, светилась только пара чердачных окон, но они ни хрена не освещали, разумеется. Хорошо, что у таксиста нашелся фонарик, да, блин, красиво жить не запретишь! За час простоя (в ста метрах от гостиницы!) водитель затребовал сто баксов сверх стоимости дороги из аэропорта, причем сама дорога обошлась в пятнадцать… а Билли даже не поморщился, только всё выпытывал: ты уверен, что это здесь, ты уверен, да? Достал. Джек помнил — полуподвал слева от арки, несколько ступеней вниз, на двери была замызганная

табличка с надписью «Художественная мастерская». Он осветил дверь фонариком — табличка на месте, посветил в окна — там занавески, что дальше? На двери — здоровенный висячий замок. Хорошо, конечно, что дом не снесли и мастерская на месте, но это же не частная собственность, это от Союза художников, сто раз уже могла перейти к другому владельцу. Билли предложил оставить записку, что коллекционер-иностранец хочет встретиться с хозяином, на такое грех не клюнуть. И вот, когда они стали сочинять записку, приехала милиция. Из подъезда тут же выскочила старушонка, одетая по-зимнему, и стала визжать, как раненая мышь. Мол, она чуть инфаркт не схватила, потому что у неё бессонница, а тут грабители, а она одна в квартире, а они светят фонарем, а у неё ноги стали ватные, но хорошо, что хоть телефон сегодня заработал, а то ведь неделю совсем не работал… старуха с первого этажа, окна прямо над Буряком, следила из окна, сволочь, и ни звука, ни шороха… и не она одна наблюдала, потому что вскоре их штук десять набежало, Билли обалдел… Двое ментов были настроены решительно, руки на капот, обыскали, не нашли ничего криминального, кроме фонарика, и уже собрались везти в отделение разбираться что к чему, но тут водитель заныл, что не виноват, что он взял в аэропорту иностранцев, а они попросили остановиться и подождать… Иностранцы? Это и спасло. Они показали паспорта, Джек объяснил, что хотел повидать друга-художника, что ничего плохого и в мыслях… Билли трясся, водитель нервно курил, менты понимающе кивали, старухи держались поодаль, момент настал! Джек сунул блюстителям по сотне баксов на рыло, и инцидент был исчерпан… Всё. Теперь он не даст собой помыкать, хватит. Самое неприятное — бабки обмолвились, что в мастерской уже год никто не появляется, раньше ходил один бородатый, а сейчас пропал. Это осложняет дело. Надо пойти в Союз художников и выяснить, где Буряк, может, он вообще умер… но почему мастерская закрыта уже целый год? Непонятно. Ясно одно — что помещение пустует и незачем околачиваться под дверью, тем более после вчерашнего… разве что вскрыть её и посмотреть, вдруг там всё осталось по-прежнему? Это было бы круто, ограбить Буряка… хотя старухи не дадут… а можно сразу обратиться в милицию. Скажем, баксов за тыщу менты взломают дверь? Наверняка… или нет? А если соврать что-нибудь? Сказать, что, уезжая в Штаты, он забыл у друга свою коллекцию значков? Но это если Буряка уже нет в живых… нет, это стрёмно, да ну, бред! Он уже начинает впадать в истерию, как Билли… нет! Или всё будет по закону, или никак, хватит уже… В самолёте Билли не на шутку загрузил его своими знаниями про Одессу, сыпал какими-то идиотскими датами, типа когда забили первую сваю в порту… Джек не выдержал и сказал, что лучше бы он думал о деле. А Билли, оказывается, только о деле и думал, просто болтал, чтобы снять напряжение. И когда он начал говорить «о деле», мало не показалось… а что будет, если будет так? А что, если эдак? А вдруг такое случится? А сякое? Кошмар… и так перевозбудился, что потащил его с ходу в мастерскую… нет, у чувака явно едет крыша, нельзя ему потакать. А в гостинице ещё устроил эту разборку с горничной, хотя Джек сто раз предупреждал — на Украине может быть такая срань, какой он отродясь не видал, и деньги ничего не решают… «Я бывал в бедных странах, но за хорошие деньги там всегда можно получить хороший сервис!» Там можно, а здесь — как повезет, такой вот парадокс. Или такая психология, однако факт налицо, чего дергаться? Хотя скорее всего он был взвинчен после ареста, вот и раскапризничался… Так. Полтора часа в ванной. Он что, дрочит там, что ли? Мечтает о Роби? Джек бы тоже не прочь, хоть какая-то разрядка, да, вечером надо будет… от голода уже урчит в животе, пожрать и идти в Союз, это рядом с Художественным музеем, он помнит, он оформлял там картины на вывоз… и не забыть купить шоколадку секретарше.

— Вот и я! Джек, какой у тебя план? Я на тебя полностью полагаюсь… я думаю, надо разыскать друзей этого Бурьяка, ты знаешь его друзей? Ты говорил, что у тебя есть какие-то телефоны.

— Скажи мне, Билли… а что ты делал полтора часа в ванной?

— Я? Я думал… Знаешь, я думаю…

— Билли! Я хочу есть, понимаешь?! И пока я голоден, я не буду с тобой говорить о делах! А ты еще не одет… всё! Быстро одевайся, и выходим на улицу!

.............

Эх, платаны… пятнистые, толстые… раньше корни платанов разрывали асфальт, теперь тротуары замостили фигурной плиткой, но корни всё равно побеждают, вся эта красота трескается и вспучивается, надо смотреть под ноги, чуть было не растянулся уже… дома стали понаряднее, не такие облезлые, много отреставрированных… таксист рассказывал, что на Греческой площади снесли круглый дом и построили огромный стеклянный магазин, а так вроде всё по-старому… а, ещё какой-то небоскреб прямо в море, вроде гостиница, надо будет посмотреть. А Пушкинская улица точь-в-точь как раньше…

— Одну минуту, Билли, я сейчас!

Вот она, их подворотня, а за ней ещё должно быть два глухих дворика без окон, однажды они тут трахались с Зойкой, так жутко напились, что ничего уже не соображали… да, вот тут лежало бревно, а эта стена была увита диким виноградом… ладно, Билли ждёт…

— Джек, а почему ты жил в Одессе? Я забыл… ты здесь учился?

— Ну да, учился в университете.

— Ух ты! А на каком факультете?

— На романо-германской филологии…

— Потрясающе! Джек, так ты языковед, ты культуролог! Философ! Вот почему ты всё время что-то пишешь, оказывается… невероятно! Фермер, коллекционер и ученый!

— Да уж… скорее спортсмен.

— Ты ещё и спортсмен?!

— Ага, спившийся и обрюзгший… я в школе занимался баскетболом, был кандидатом в мастера спорта, это очень круто… и я мог поступить на льготных условиях, практически без экзаменов, для вуза это считалось престижно…

— Это я понимаю, у нас тоже государство оплачивает обучение хороших спортсменов!

— Нет, в Советском Союзе было бесплатное образование… так что я представлял ценность только для вуза с баскетбольной командой, будь я, к примеру, каким-нибудь гимнастом или шахматистом, вряд ли бы меня взяли в Одесский университет. Короче, я должен был стать гордостью вуза и всё такое, но свалился по пьяни с маяка, ударился о пирс и сломал ногу в трёх местах… так что баскетбол накрылся на первом же курсе, а выгнать меня не могли, учился-то я в принципе нормально… просто я с детства хотел выучить какой-нибудь язык, а в школе не получалось.

— А почему ты выбрал именно Одессу? Ты же мог учиться и в самой Москве?

— Да ну… здесь же море… я море люблю.

— Смотри, Джек! Там художники, ты знаешь кого-нибудь? Можешь спросить, вдруг они знают про Бурьяка?

— Билли, я не буду пока ни у кого спрашивать, пойдут разговоры, зачем это нам? Сначала в Союз художников… нет, сначала мы съедим что-нибудь вон в том кафе, оно мне нравится, ты не против?

— Нет, нет… как скажешь, но, как ты думаешь, ведь наверняка кто-то из этих художников знает Бурьяка? Смотри, тут продаются пейзажи, и натюрморты… сколько всего… это такое специальное место, да?

— Да, Билли, это Горсад, Городской сад, тут продаются сувениры и плохие картины…

— Но ведь у Бурьяка тоже плохие! Ты сам говорил! А вдруг он здесь их продаёт?!

— Хорошо, давай посмотрим…

А ведь Билли прав, между прочим, тут ему самое место… даже какие-то знакомые рожи, или так кажется? Вон того со странными губами точно где-то видел, а что он продаёт? Зверюшек из ракушек… да, эти обвислые губы на костистом лице… нет, не вспомнить. Наверняка тут можно найти знакомых… хотя он имел дело с нормальными художниками, а не с этой горсадовской шушерой, вот только с Буряком прокололся… в глазах рябит от всей этой мазни и безделушек, продавцов полно, а покупателей нет, видимо, ещё не сезон. Ага, в Билла уже вцепилась пожилая мадам, впаривает какие-то шкатулки, пора сваливать. О, на той стороне приличного вида кафе, можно туда зайти… хотелось посидеть на улице, но прохладно, ветер какой-то…

— Нет, Билли, его здесь нет, пойдем…

— Пойдём, Джек! Эта дама говорит по-французски, я почти ничего не понял…

— Я думаю, она сама ничего не поняла.

— О, смотри, какие там красивые здания! Как называется эта улица?

— Это Дерибасовская, самый центр города.

— О, Дерьибасовска! А скажи, Прьеображьенска улица далеко отсюда? Она должна пересекать Дерьибасовску, я смотрел по карте. Там находится великолепный масонский дом, его построил архитектор Гартвиг. Представляешь, треугольный дом с каменными рыцарями у входа, я хочу сделать фото…