Щупальца веры

— Посмотри, папа! — воскликнул Крис Джемисон, подбегая к отцу и протягивая ему раскрытую ладошку. — Наконечник стрелы!

Кэл Джемисон наклонился и взглянул на предмет, лежащий на ладони его семилетнего сына. Это был самый обычный камушек, обточенный и отполированный водой, неправильной треугольной формы. Тысячи таких камней можно найти в Центральном парке. Но Кэл заметил, что глаза сына блестят от радости, и одобрительно кивнул.

— Мохауки проходили через Нью-Йорк, когда переселялись

— Повезло, правда? — продолжал Крис. — Я нашел его только что. — Крис отправил камушек в бумажный пакет, сохранившийся у него с той поры, когда он почти всегда был в хорошем настроении, и убежал разыскивать новые сокровища в пыли возле дорожки.

«Пусть он верит в это»— подумал Кэл. Вспышки энтузиазма вроде той, которую вызвала эта находка, были в последнее время так редки. Куда чаще мальчик сидел молчаливый, угрюмый, в долгих приступах апатии глядя за окно или уставясь в стену.

Был ли этот переезд в Нью-Йорк ошибкой?

В сотый раз с тех пор, как они перебрались сюда: двенадцать дней назад, Кэл задавал себе этот вопрос, — Хотя сама по себе перемена обстановки вряд ли могла послужить причиной угрюмости мальчика, но, безусловно, привыкнуть к ней ему было нелегко. Крис чувствовал себя лучше, погруженный в беззаботный ритм жизни в Нью-Мексико. В пять лет он научился ездить верхом, причем держался в седле, как прирожденный наездник. Он любил походы на каменистые плоскогорья и в пустыни, окружавшие Таос, где он жадно разыскивал настоящие индейские древности. Там Крис мог бродить, исследовать, там у него была своя, самостоятельная жизнь — не то, что в этом городе, в котором рискованно было хоть на минуту выпустить ребенка из виду.

Кэл посмотрел в направлении асфальтовой дорожки, чтобы убедиться, что его сын в безопасности, у него на. глазах. Мальчик, встав на колени у куста, укладывал в свой пакет еще один камушек. Солнце освещало четкие черты его лица, светло-каштановые волосы, прямо ниспадающие на лоб. В эту минуту он был так, похож на Лори! Очень похож. Видя это сходство, Кэл испытывал почти физическую боль: та же светлая кожа, та же хрупкость и даже худоба и, самое главное, глаза — такие же большие, широко распахнутые зеленые глаза.

Кэл едва удержался, чтобы не окликнуть сына, но Крис был всецело поглощен своим занятием. Что ж, по крайней мере эту часть дня он спланировал правильно.

Утром они пошли в зоопарк. Кэл рассчитывал, что это будет лучший способ провести выходной на свежем воздухе, хорошая возможность показать Крису привлекательную сторону переезда на новое место, дать ему какой-то отдых от неустроенности. Но вид животных плохо подействовал на Криса. Он стал рассеянным и замкнутым, резко отверг все попытки Кэла развеселить его воздушным шариком, поездкой на пони или коробкой печенья.

Перед клеткой с двумя азиатскими буйволами Крис поднял на отца затуманенные невыплаканными слезами глаза и прошептал одно-единственное слово:

— Помнишь?

— Помню что, Орех?

— Ты знаешь, — выдавил Крис, отворачиваясь.

И тут до Кэла наконец дошло то, что ему следовало понять еще раньше: и обезьяны, и буйволы, и все другие экзотические животные напоминали Крису о ней — о том времени, когда каждое лето они все вместе отправлялись в экспедиции в Бирму, или Цейлон, или на Филлипины, и, пока Кэл собирал свои данные, Лори и Крис вдвоем осматривали эти удивительные места.

Да, он помнил. Он помнил все: образ Лори, смеющейся когда старик из племени магалуков показывал ей маленькую обезьянку, которую научил играть в кости; замороженный шоколадный торт, который, раздобыв Бог знает где ингридиенты, она приготовила на день рождения Бибо, их переводчика в Бирме; и то, как она всегда умела подружиться с замечательными стариками на базарах и в вестибюлях отелей, лучшие дни славы которых приходились еще на времена Империи. Фактически Крис обязан своим прозвищем именно уцелевшему жителю колонии, не-слишком-великому-Белому Охотнику по имени Экклес. У того была привычка называть всех находившихся рядом «старый орех». Когда он обратился так к Крису, тогда еще четырехлетнему, Лори заявила этому англичанину, что тот заходит слишком далеко: четырехлетнее дитя вряд ли уместно называть «старым» — хоть и орехом. Отныне, настаивала она в шутливом гневе, Криса следует звать «Орешком» или по крайней мере просто «Орехом». И это прозвище так и пристало к нему.

Кэл на какое-то время перестал называть его так после смерти жены, пока однажды Крис не пожаловался, что скучает по этому прозвищу. Это, конечно, был лишь способ сказать, что он скучает по матери. Прозвище было еще и частью ее самой, той частью, которую Крис не хотел позволить похоронить. Поэтому они тали вновь его употреблять — как бы в память о ней, умершей.

— Я помню, Орех, — сказал Кэл тихо, пока они стояли, наблюдая за водяным буйволом.

Затем они сразу покинули зоопарк и начали прогулку по Центральному парку.

Шесть месяцев назад Кэл Джемисон был профессором этнографии в университете штата Нью-Мексико в Альбукерке. Кэл находился на этой должности уже пять лет, имел репутацию серьезного специалиста по азиатским и тихоокеанским культурам и считался ведущим ученым кафедры этнографии и влиятельной фигурой на факультете, где почти все прочие занимались в основном американскими индейцами. В будущем году профессор Джемисон будет свободен от чтения лекций, и до его ушей доходили слухи, что его собираются избрать на административную должность, так что у него и в мыслях не было когда-либо оттуда уезжать. Лори, его жена, была довольна жизнью ничуть не меньше. Художественно одаренная женщина, она находила в темно-коричневых красках юго-западного ландшафта вдохновение для своих акварелей, и в прошлом году ее картины покупали чуть ли не за четырехзначные суммы. Она к тому же увлеклась ковроткачеством, превращая свои декоративные композиции в рисунки для гобеленов. В университетских кругах их с Кэлом считали идеальной парой, которую судьба наградила не только талантом, умом и вкусом, но и редкой внешней привлекательностью: оба светловолосые, причем высокий, атлетически сложенный Кэл прекрасно смотрелся рядом со стройной, гибкой Лори. Порою, сидя на крыльце, слушая стук лориного ткацкого станка и глядя, как Крис играет у ее ног, Кэл сам удивлялся, чем он заслужил такое счастье. Его брак представлялся ему почти таким же совершенным, каким его считали и все остальные.

Но все это вдруг кончилось, жизнь Лори внезапно оборвалась по причине, которую страховые компании регистрируют в своих отчетах как «бытовой несчастный случай».

Кэл не смог больше оставаться там, где он был так счастлив, где они были счастливы вместе. Их дом был построен из необожженного кирпича и стекла по их собственному проекту. Цвет почвы был похож на краски картин Лори, а виды из окон постоянно мучили его напоминанием о том, какую длинную жизнь она могла бы прожить. Здесь Кэла постоянно преследовала одна и та же мысль, давя на него невыносимым грузом вины: «Этого могло не случиться!»