Щупальца веры
Шрифт:
Софи Гарфейн просто смотрела на него и ждала.
— Наверное, я действительно чувствую себя немного виноватым из-за этого, — сказал он.
— Вот это совершенно напрасно. Фактически вы, вероятно, посылаете Крису некий сигнал своим чувством вины. У детей есть поразительно чуткий радар, даже если они не умеют выразить то, что восприняли.
Кэл громко вздохнул.
Доктор посмотрела ему прямо в глаза.
— Профессор Джемисон, как вы считаете, до какой степени вы сами не смогли примириться со смертью вашей жены?
Он глубоко задумался над вопросом и вдруг почувствовал, что
— Вы хотите сказать, что его проблемы порождены моими?
— Конечно, нет. Я просто задаю вам вопрос. Я здесь не для того, чтобы вас осуждать.
Она взяла с бокового столика листок бумаги и передала его Кэлу. Крис нарисовал на нем цветными мелками схематичную фигурку женщины, окруженную сиянием. Вокруг фигурки были штрихи красного, синего и зеленого цвета, изображавшие лучи света, исходившего от нее. Справа находилась фигура покрупнее, бесформенная и более темная, набросанная желтыми и оранжевыми штрихами, с расплывчатыми золотыми глазами. На темной фигуре было что-то вроде развевающегося черного плаща.
— Я попросила Криса, чтобы он нарисовал для меня свою мать, — объяснила Софи. — Вот что он нарисовал.
— А что означает эта черная с желтым штука?
— Крис сказал мне, что это некто, кого он называет «вождь Черное Облако».
— И кто это такой?
— Вы, я полагаю.
— Я?
— Отчасти вы, а отчасти его представление о Боге. Помните, у него был сон, в котором вы раните его. Он считает, что в вашей власти давать и отнимать жизнь. Возможно, что он действительно винит вас в смерти матери, может быть, потому, что он воспринял эту идею от вас — потому что вы вините себя самого. Разговаривая с матерью во сне прошлой ночью, он услышал от нее, что не должен думать так. Мне это представляется отражением внутреннего конфликта, в который он оказался вовлечен. Прошлой ночью он разыграл его, выведя тем самым вовне. Сегодня он нарисовал его.
Кэл обдумал услышанное. Он должен быть более внимательным к чувствам мальчика, более тщательно следить за своим собственным поведением.
— Доктор Гарфейн, все, что вы сказали, звучит убедительно. Но как он узнал про тостер, что он был неисправен? Я никогда ему про это не говорил. — Он замолчал. — Мне было стыдно моей… — Он горестно махнул рукой.
Но она, казалось, не заметила этой последней реплики.
— Дети более восприимчивы, чем мы думаем. Они подмечают разные факты и хранят их, пока не найдут им применение. Он мог слышать, как вы разговаривали по телефону. Вы же сказали мне, что обсуждали этот случай со своим адвокатом?
— Да, но только тогда, когда Криса не было поблизости.
— Раньше, в Альбукерке, Крис мог слышать сколько угодно разговоров на улице об этом несчастном случае и запомнить все это.
— В вашей интерпретации все это выглядит как вполне нормальное поведение, — заметил Кэл.
— Таковым оно и является, — сказала она.
— Как вы считаете, ему нужно какое-нибудь лечение? — спросил Кэл.
— Возможно. Но пока не будем спешить с этим. Крису нужно дать немного времени, чтобы разобраться в своих чувствах самостоятельно. Все симптомы, которые вас тревожат, могут в результате исчезнуть сами собой. — Она встала, и он поднялся с кресла одновременно с ней. Прежде чем открыть дверь, она добавила: — В любом случае не стоит корить себя по всякому поводу. Быть единственным родителем всегда трудно для кого угодно.
В приемной Крис играл с набором деревянных вагончиков детской железной дороги. Внезапно Кэлу показалось, что этот трудный ребенок, за которого он так боялся, с его кошмарами, приступами дурного настроения, с его хождением во сне, выглядит таким хрупким и одиноким. Кэл подошел, нагнулся над ним, взял его на руки и крепко обнял.
Крис плотно прижался к его шее, тоже обнимая его, и Кэл удивился: как мог Крис хотя бы во сне вообразить, что отец способен ранить его?
Вечером того же дня он позвонил Тори Хэлоуэлл.
— Мне бы хотелось снова увидеться с тобой, — сказал он. — И побыстрее.
— Я рада, — ответила она. — Мне тоже этого хотелось бы.
— Надеюсь, ты не против, — продолжал он, — но я сначала хочу познакомить тебя со своим сыном, придумать какую-нибудь прогулку для нас троих.
— Я отнюдь не против, но как насчет чувств Криса? Не надо заставлять его любить меня, Кэл.
Он ценил ее терпение и понимание и на секунду подумал, не лучше ли будет не форсировать события. Что если Крис снова устроит сцену вроде той, которая произошла вчера вечером? Но в прошлый раз он понял, что ему, возможно, придется немало времени провести в обществе Тори. Лучше всего подчиниться предписанию Софи Гарфейн и прояснить отношения с Крисом.
— Тори, — возбужденно начал он, — ты мне очень нравишься, и я хочу быть честным с Крисом насчет этого. Конечно, у него должно быть время самому все решить — если оно ему потребуется. Я ручаюсь, что он привыкнет…
Так же быстро, как я, собирался сказать он, и вдруг смутился, вспомнив, как он вел себя прошлой ночью.
— …как только узнает тебя получше, — закончил фразу Кэл.
— Надеюсь, что так и будет, — ответила она. — Мне определенно хотелось бы попытаться.
Они еще несколько минут поговорили обо всех местах в городе, в которых мальчику в возрасте Криса стоило бы побывать, назначили встречу на вторую половину дня в субботу и попрощались. О чувствах, выплеснувшихся наружу прошлым вечером, никто не сказал ни слова.
Понравится ли она Крису? Кэл мог только гадать об этом. Может быть, если только он узнает ее получше…
Пока Кэл стоял у телефона, размышляя над этим, он понял, насколько мало он сам знал о Тори, и снова удивился тому, как странно и внезапно он был захвачен неодолимым влечением к ней.
Глава 19
Кэл вышел из такси и в раздумье постоял на тротуаре, изучая реконструированные особняки из коричневатого песчаника. Сколько труда и денег было потрачено на то, чтобы превратить эти бывшие трущобы в единое здание. В обоих особняках были разобраны ступеньки у входа и встроен один центральный вход на уровне тротуара, прогнившие оконные коробки заменены на новые, каменная кладка отчищена от грязи пескоструйным аппаратом и все швы между камнями расшиты заново. Впечатляющий подвиг веры в этом районе, El Barrio, где у всего, что еще сохранилось, была одна судьба — упадок и разрушение.