Сципион. Социально-исторический роман. Том 2
Шрифт:
Сципиону общаться с нею было гораздо проще и приятнее, чем с Эмилией. Более того, на склоне лет он впервые узнал, что человек может излучать волшебное счастливое сиянье, каковое нельзя объяснить ни его внешними, ни умственными, ни эмоциональными качествами. Само присутствие рядом Береники давало свет его душе, тогда как Эмилии в лучшие годы их жизни он радовался лишь чуть сильнее, чем, например, Лелию. В этом проявлялся феномен любви, ее фокусирующая способность. Так в россыпи битого стекла один из осколков, не более примечательный сам по себе, чем другие, вдруг неистово засверкает, поймав солнечный луч, и ослепит смотрящего на него.
Но их счастье не было
Будучи всегда ровной и обаятельной в обращении с Публием, Береника была импульсивной и неуравновешенной в прочих случаях. Сципион знал причину этих мук, деформирующих ее характер.
— Хочешь, я попрошу Эмилию дать тебе свободу? — предложил он однажды.
— Ты не в себе? — небывало резко возмутилась прекрасная рабыня.
— Она мне не откажет в любом случае.
— Этого никак нельзя делать, — убежденно сказала Береника. — Такой поступок принесет вред и мне, и тебе.
— Мне невозможно нанести больший вред, чем уже причинили сограждане.
— Не надо, — решительно подтвердила она высказанное мнения.
— Тогда я пожалуюсь на тебя Эмилии, будто ты недостаточно расторопна, и попрошу ее отделаться от ленивой служанки, а потом сам выкуплю тебя у нового хозяина.
— Не надо, — немного подумав, повторила Береника. — Теперь это уже ни к чему.
Так они и продолжали радоваться жизни вместе и тосковать из-за своих бед поодиночке.
В начале лета приехала из Рима Эмилия, дабы вкусить благодатные плоды деревни. При виде ее, у Публия впервые забрезжила мысль о том, что его отношения с Береникой, казавшиеся вполне естественными, а потому законными, все же оскорбительны для Эмилии, и он несколько смутился. Но, когда жена сразу после обмена приветствиями стала пытать его подозревающим, недобрым взглядом, чувство вины мгновенно испарилось подобно тому, как испаряется пот с тела, попавшего в струю холодного ветра.
— Ты прекрасно выглядишь, Публий, — осуждающим тоном отметила Эмилия. — А где Береника?
— Публий удивленно посмотрел по сторонам и сказал:
— Могу только сообщить, коль ты волнуешься за нее, что она жива и здорова.
— А чего ты не можешь сообщить? Что она жива, здорова и цветет точно так же, как и ты, я не сомневаюсь. Эта весна явно пошла вам на пользу.
— Да и тебе — тоже, Эмилия. Когда я тебя увидел, ты была великолепна и оставалась бы такою до сих пор, если бы твое очарование не оскудело от чахлых вопросов.
— Да, я знаю, что существуют мужья, которые более всего ценят в жене покорность, уменье промолчать, когда вопросы висят прямо в воздухе, но, как ты давно мог убедиться, я не такова, — с вызовом, угрозой и еще невесть с чем произнесла Эмилия и прошла в дом.
Настроение Публия ничуть не испортилось в результате этой сцены, поскольку образ Береники засиял в нем еще ярче после столкновения с той, которую он много лет называл женою. Поэтому, заметив в свите Эмилии гордо распрямленную Глорию, напоминающую осанкой штурмовую башню, он весело обратился к ней:
— Привет, восточная царица!
У Глории даже груди закраснелись от восторга под тонкой тканью, и она шустро подбежала к нему.
— Привет, владыка всей ойкумены! — с готовностью откликнулась она чуть ли не всем телом. — А почему, Великий, ты назвал меня именно восточной царицей?
— А вот ты не спрашиваешь, почему я тебя назвал именно царицей восточной!
— Ну, тут все понятно: моя красота разорвала цепи рабства и вознесла меня на трон! — со смехом объяснила она, выверенным движением губ показывая ровные белые зубы.
— Твоя скромность, царица, столь же прозрачна, как и твоя одежда.
— Пусть одежда будет прозрачной, зато красота при этом не выглядит призрачной.
— Так вот я и назвал тебя восточной царицей потому, что в наших местах такой красоты не водится. Правда, в Азии я тоже не видывал равных тебе… разве что кожа у персиянок такая же белая. Но, по крайней мере, известно, что Азия — край изобильный, и если такие пышные цветы где-то произрастают, то уместно предположить, что именно там.
— О господин, ты еще не знаешь, насколько бела моя кожа… и шелковиста на ощупь, — таинственно пропела Глория, наполняя туманом вожделенья пустые глаза.
— О прозрачная красавица, пусть в тебе останется хоть что-то, чего я еще не знаю.
Тут Публию сделалось не по себе. Он почувствовал чье-то постороннее внимание и, обернувшись, увидел Беренику. Бесшумно подкравшись, она слышала, как он развлекал комплиментами рабыню, и теперь взглядом красноречиво выражала ему свое отношение к происшедшему. Серьезность ее глаз уже сама по себе заставила Публия огорчиться, а в следующий момент он вдобавок к этому еще сообразил, что последнюю произнесенную им фразу Береника может толковать в излишне расширенном смысле, и его настроение совсем испортилось. Но тут инициативу неожиданно захватила Глория, которая тоже весьма активно поучаствовала в битве взглядов.
— Ах, так! Все ясно! — вскрикнула она и, от возмущенья сделавшись прямее самого понятия прямизны, резко зашагала прочь, противно виляя задом.
Вечером Глория застигла Публия одного, поскольку он, по понятным причинам, перестал встречаться с Береникой, хотя мир между ними после утреннего инцидента был восстановлен. Пользуясь моментом, Глория откровенно попыталась овладеть прославленным полководцем. Не ограничившись сердцебойным действием своей изощренной наготы, она пошла врукопашную, но получила отпор и была сражена наповал. Сраженный воин падает, сраженная женщина встает. Неосторожная Глория вынуждена была встать во весь свой башенный рост, и предмет ее гордости — длинные ноги — в тот момент едва держали отяжелевшую от гнева фигуру.