Сципион. Социально-исторический роман. Том 2
Шрифт:
Немедленно началась погрузка воинов и снаряжения на речные суда для доставки подкрепления в страну илергетов. Обрадованные послы с доброй вестью поспешили домой, правда, не все, поскольку Катон прибег к пунийской хитрости и оставил юного царевича у себя в качестве заложника, тем самым надолго отучив илергетов доверять римлянам.
Едва посольство скрылось в лесных дебрях, консул, усмехаясь наивности испанцев, вернул солдат на берег и стал заниматься прежними делами, предоставив илергетов произволу судьбы.
Подобно древнему римлянину, который, выступая за черту померия, преображался из гражданина в безжалостного хищника, подобно представителю любого из первобытных обществ, являвшихся субъектами глобальной борьбы коллективного отбора, Катон, покидая Отечество, оставил на родине честь, совесть и
Такой была психология Катона, таковым было его естество. Разум же этого человека усвоил космополитические тенденции своего времени и стремился объять необъятное. Итогом борьбы противоречивых начал личности Катона стала настойчиво претворяемая им в жизнь идеология и политика.
Немного освоившись в Испании и закалив в стычках до той поры неопытное войско, Порций дал сражение иберам прибрежной зоны. Напутствуя солдат, консул в простонародной форме изложил основные тезисы своей программы. Тогда впервые в Испании прозвучали по-латински лозунги, характерные для другой державы и столь на них похожие, что казались дословно переведенными с пунийского языка.
«Настало время, которого вы ждали, — бодро говорил Катон перед строем, — до сего дня вы не столько воевали, сколько грабили. Но вот пришла пора настоящих дел, и теперь вы сможете не только опустошать поля, но и захватывать богатства городов. Вам предстоит оружием вашим и доблестью вашей надеть ярмо на здешние племена!»
Итак, спустя двадцать лет после прихода в Испанию, римляне отказались от принесшей им победу идеологии и сменили ее на пунийскую, некогда обрекшую карфагенян на поражение. Однако если пунийцев интересовали в основном барыши, и они не особенно беспокоили иберов вмешательством во внутренние дела, то Катон усугубил притязания и задался целью подчинить испанцев также и политически, считая государственную гегемонию гарантом экономического господства.
В сражении Катон применил еще одну пунийскую хитрость, причем направленную на этот раз против своих собственных воинов. Не будучи уверенным в стойкости боевого духа новобранцев, он на рассвете завел легионы в тыл врага, чтобы лишить солдат возможности возвратиться в лагерь иначе как через иберийское расположение, предварительно сокрушив неприятеля. В ходе самой битвы Порций использовал последние достижения римской тактики. Им был организован обходной маневр, правда, не половиной войска, как это сделал Сципион, а только несколькими когортами, однако весьма эффективно. На завершающем этапе операции консул ввел в бой резервный легион, чем окончательно решил исход дела в свою пользу. Таким образом, за счет тактического превосходства римляне выиграли сражение у примерно равного по силам противника. Победа была полной. Легионеры разогнали иберийское войско, захватили вражеский лагерь и, конечно же, ревностно выполнили консульский приказ о его разграблении.
Катон тут же развил успех и усилил давление на дезорганизованного соперника. Римляне захватили оставшиеся без охраны земли и уничтожили весь урожай. Теперь иберам противостояли два врага: заморский агрессор и голод. Им пришлось покориться. Примеру зачинщиков восстания последовали другие окрестные племена, и вскоре вся Тарраконская область подчинилась римлянам.
Разделавшись с Ближней Испанией, Катон возмечтал повторить достижение Сципиона и добыть себе славу второго завоевателя всей этой страны. Игнорируя сенатское постановление, которым ему поручалась только часть Испании, лежащая к северу от Ибера, он начал поход на юг в провинцию Аппия Клавдия. Порций считал, что как консул имеет право вторгаться в сферу деятельности претора. И вообще, он сейчас был готов обосновать все, что угодно, лишь бы пройти по маршруту Сципиона и доказать надменному патрицию, брезгующему даже ссориться с ним, что он, плебей Марк Порций Катон, с фамилией, произведенной от свиньи, и с кошачьим прозвищем, ничуть не хуже любого нобиля и самого Сципиона в том числе.
Но, увы, консула вернула обратно его собственная политика, посеявшая в исконно благожелательной к римлянам Тарраконской Испании лютую ненависть. Едва легионы ступили за Ибер, как у них в тылу вновь вспыхнул мятеж. Катон возвратился назад и прошел с войском через весь край, огнем и мечом искореняя нежданные плоды своих идей. Заново покорив провинцию, Порций продал в рабство особо провинившихся перед ним иберов, а у остальных велел отобрать оружие. Испанцы же, будучи одним из самых воинственных народов на земле, не мыслили себе жизни без залога их чести и независимости — знаменитых коротких обоюдоострых мечей, которые, кстати сказать, у них позаимствовали сами римляне. Они принимали смерть на месте, но не сдавали оружия, а некоторые и вовсе демонстративно кончали жизнь самоубийством. Тогда Катон созвал иберийских вождей и попытался убедить их, что им выгоднее стать рабами римлян, чем погибнуть свободными, но, конечно же, он облекал эту мысль в благозвучные выражения. Испанцы отвечали холодным молчанием. Порций дал им срок подумать, а встретившись с ними через несколько дней, вновь столкнулся с гордым молчанием, куда более красноречивым, чем его экспрессивное риторство. Ничего не добившись ни силой, ни дипломатией, Порций прибег к очередной хитрости, на этот раз уже, пожалуй, не пунийской, а именно катоновской, столь концентрированным, ярым в ней было коварство.
Он разослал во все испанские города этого региона приказы немедленно срыть стены, угрожая в противном случае насильно срыть уже не только стены, но и сами города. Гонцов он отправил в разное время с учетом длины пути каждого из них, рассчитав всю операцию так, чтобы во всех городах его приказ получили в один и тот же день. Замысел был исполнен с римской точностью, и потому, распечатав консульские послания, старейшины нескольких сотен городов, не заподозрив подвоха, подчинились суровому указанию. Если бы испанцы знали истинное положение дел, они, несомненно, отвергли бы жестокое требование, поскольку со всеми ними сразу римляне не совладали бы. Но каждая община полагала, что угроза относится к ней одной и что свирепый Катон стережет добычу именно в окрестностях их города. Находясь в таком заблуждении, иберы в страхе перед худшим лишили защиты собственные жилища и с тех пор уже ни в чем не могли перечить Порцию. Лишь один город не сдался, и с ним Катон расправился персонально.
Пока консул в Тарраконской Испании, водворял свой, катоновский порядок, за Ибер по его приказу отправился претор Публий Манлий. Манлий, во всем копировавший старшего друга, лишил власти Аппия Клавдия и с его войском начал крушить южных иберов. Однако на месте каждого побежденного испанского войска возникали два новых, и чем больше лютовали римляне, тем шире развертывалась освободительная борьба местного населения. Ненадолго на юг прибыл сам консул. Он попытался одурачить испанцев ложными посулами в стиле Ганнибала, но те уже разобрались, кто перед ними, и без крайней необходимости не верили Порцию. Так ничего и не добившись, Катон вскоре вынужден был поспешить обратно на север, чтобы, подавить очередное восстание.
В подобных заботах прошел этот год. Сверхэнергичными действиями Катону удалось раздробить испанскую войну на множество мелких мятежей и бунтов, рассредоточить ее по всей территории громадной страны, загнать в горы и леса, что позволило ему заявить о ликвидации испанской угрозы. В Рим понеслись донесения об успешном завершении кампании, достойном триумфа.
Под стать военной была и экономическая политика Катона. Он использовал любой повод для всевозможных поборов с коренного населения, устанавливал законы о взимании подати с побежденных народов, о штрафах с провинившихся перед ним племен, и, кроме того, обложил высоким налогом знаменитые серебряные, а заодно и железные рудники. Отныне Испания стала подкармливать римских толстосумов, которые по этой причине свыше всякой меры восхищались Катоном и внушали плебсу представление о нем как об истинном герое Отечества.