Screenplay 4. Добившая_ся
Шрифт:
– Я думаю, они вообще по-английски не говорят, так что, наверное, без разницы.
– Ну что ж, тогда…
Рональд забрался на высокий камень, прочистил горло, отвёл в сторону руку, состроил скорбную мину и начал декламировать хорошо поставленным голосом:
«Какая это милость? Это месть.
Небесный свод лишь над одной Джульеттой.
Собака, мышь, любая мелюзга.
Живут под ним и вправе с ней видаться,
Но не Ромео. У навозных
Гораздо больше веса и значенья,
Чем у Ромео. Им разрешено.
Соприкасаться с белоснежным чудом.
Джульеттиной руки и воровать.
Благословенье губ её стыдливых,
Но не Ромео. Этому нельзя.
Он в высылке, а мухи полноправны.
И ты сказал, что высылка – не смерть?
Ты б отравил меня или зарезал,
Чем этим пустословьем донимать.
Изгнание! Изгнанье – выраженье,
Встречаемое воплями в аду»…
Рональд запнулся, глаза его расширились, и он уставился куда-то за мою спину. Я решила, что он забыл текст, и похлопала в ладоши, подбадривая его на продолжение. Треск сучьев и тяжёлое дыхание кого-то громадного и вселяющего леденящий ужас оборвали жидкие аплодисменты.
Чувствуя, как ноги срастаются с землёй, ожидая увидеть мерещившихся мне по ночам монстров, я медленно обернулась. Маленькие тёмные злобные глаза встретили мой взгляд.
– Иди ко мне. Спокойно. Не беги, – прохрипел Рональд.
Не отрывая взгляда от огромного рыже-бурого взлохмаченного медведя, я попятилась к камню и упёрлась в него спиной. Рональд легко подтянул меня к себе за плечи.
– Подними руки вверх. Так мы будем казаться ещё выше.
Мощно втягивая ноздрями воздух, шевеля мордой, скалясь и порыкивая, медведь осторожно вышел из зарослей. Сильные мышцы под плотной шкурой казались напряжёнными до предела. Балансируя на самом краю, Рональд поддерживал меня, трясущуюся так сильно, что дрожь, волнами проходя через тело, раскачивала камень под нашими ногами. Медведь беспокойно ходил из стороны в сторону, не отступая и не подходя к нам ближе. Шкура лоснилась, бока колыхались, земля, казалось, сотрясается под его весом. Зверь присматривался к нам, пытаясь определить, насколько мы опасны. Рональд сильнее прижал меня к себе.
– Не бойся его. Они, как собаки, чувствуют страх. Это просто хорошенький мишка, Винни-пух, только настоящий… – его голос лился мне в уши, но от него я цепенела еще больше. – Чего ты так трясёшься? Для вас, русских, медведи же обычное дело. Сейчас понюхает и уйдёт…
Но зверь уходить не собирался, не собирался оставлять нас в покое, расхаживал перед нами огромным грозным чудовищем. Взгляд мой упал на длинные чёрные когти, и я покрылась нервной испариной – не оставалось сомнений, если я и выживу после нападения, тело моё будет изуродовано так, что лучше бы умереть. Он без труда мог бы завалить лося одним ударом мощной когтистой лапы.
– Рональд, – прошептала я, зажмурившись, чтобы не видеть медведя, –
– Прощаешься со мной сейчас, Лиз, пока всё хорошо? Это было бы слишком просто, у нас впереди долгая жизнь, чтобы ты убедилась в том, что я не такой идеальный, каким хочу казаться.
Но огромная зверюга, в чью слюнявую зубастую пасть я вглядывалась, давала понять, что отныне не мы распоряжаемся нашими жизнями, стремительно приближающимися к своему финалу.
– Ягод и грибов в лесу навалом. Он сыт, – сказал Рональд. Я удивилась бодрости в его голосе.
– Что тогда ему от нас нужно? – просипела.
– Может, природное медвежье любопытство?
– Или он хочет разнообразить рацион?
– Я слышал, что медведи предпочитают мясо с душком, а мы пока живы, так что…
Зверь мотнул огромной головой, разбрызгав слюну по сторонам, вытянул шею, ощетинился, зарычал, сделал шаг в нашу сторону. Потом ещё один. Дистанция сократилась, и это значило, что он счёл нас не слишком опасными. Время остановилось, позволяя ощущениям такой смерти проникнуть под кожу. Крепкие длинные зубы сдавливают череп, нижний клык протыкает щеку, упирается в мои собственные зубы, верхний надавливает на висок, миг – и тонкая кость не выдерживает, крошится, как яичная скорлупа. Разрываются какие-то нервы, тело парализует. Мощная лапа ложится на грудь, под весом туши рёбра трескаются, осколки вонзаются в лёгкие, чёрные когти вспарывают плоть на ключицах, рывок – и четыре кровавые полосы разрывают кожу до низа живота, следующий рывок вытащит наружу внутренности. Каково это, когда из живой ещё тебя вытягивают кишки… Я содрогнулась и чуть не свалилась с камня, Рональд еле успел схватить меня за плечи.
– Нужно его прогнать, – прошептал он неуверенно.
– Как? – от страха я вцепилась ему в руку.
– Нужно кричать, шуметь, кидаться в него чем-нибудь.
– А это не разозлит его ещё больше?
– Я не специалист в медвежьей психологии, Лиз. Возможно.
В отдельные моменты рука его тоже крепчала. Соскальзывая, переминаясь с ноги на ногу, подняв руки, мы прижимались друг к другу – для двоих на камне было слишком мало места. Последние отмеренные нам ужасные секунды издевательски растягивались в бесконечность.
– А если выстрелить по нему из лука?
– Такую толстую шкуру мои стрелы не пробьют. Нужен металлический наконечник.
– Ну хотя бы просто покажи, что у тебя есть оружие. Вдруг он испугается и убежит?
Как только Рональд снял с плеча лук, медведь тут же встал на задние лапы и заревел на нас так страшно, что у меня отнялись ноги. Он был так близко, что из раскрытой пасти мощным потоком до нас долетало гнилое зловонное дыхание, липкие слюнявые нити свесились с чёрных вибрирующих губ, белки его глаз налились кровью.
– Ты его разозлил! – шикнула я.
– Это была твоя идея, Лиз.
– Так предложи свою.
– Не знаю. Бежать мы точно не можем. Будем ждать, пока уйдёт.
Да, бежать нельзя. В звере сразу же проснётся охотничий инстинкт, и он кинется за нами в погоню. Медведи быстры настолько, что, не пробежав и нескольких шагов, один из нас тут же окажется придавленным к земле пятью центнерами свирепой туши.
– Может, отвлечём его чем-то и всё-таки сбежим? – пискнула я.
– Чем? Кинем мячик, как собаке?