Screenplay 6. Найденная
Шрифт:
Вид ночного города, раскинувшегося у ног, просто завораживает, гипнотизирует. Какой это этаж? Может быть, сотый. С такой высоты мне доводилось смотреть только из иллюминатора взлетающего самолёта. Светящиеся змейки дорог, светящиеся муравейники человеческих жилищ и непроглядная темнота на подступах к городу. Так стоять можно бесконечно. Если бы мне предложили провести остаток моей жизни на этой крыше, в его объятиях, я бы с радостью согласилась, но
БАМ! БАМ! БАМ! – грохочет дверь под напором разъярённых ударов. Они уже здесь. Я рефлекторно сжимаюсь, но тут же беру себя в руки. Всего лишь сон, не так ли?
– Знаешь,
– Что же? – пытаюсь обернуться, чтобы посмотреть на него, но вдруг всё понимаю.
И в тот момент, когда глаза мои расширяются от ужаса, он крепко обхватывает меня под рёбра, приподнимает и вместе со мной шагает в пропасть. Я хочу кричать, но не могу, давлюсь воздухом, горло сводит, страшно кружится голова, нет это не голова кружится – это нас переворачивает в воздухе. Мимо проносятся светящиеся окна, ветер свистит в ушах, гул всё нарастает, асфальтированная дорога приближается со скоростью звука…
– Закрой глаза, – слышу его близкий голос.
И зажмуриваюсь в ужасе
Полёт продолжается вечно. Я уже давным-давно должна была разбиться насмерть, но я всё лечу и лечу в кружащейся засасывающей бездне. Наверное, я уже умерла, но почему тогда я продолжаю чувствовать? Свои руки, ноги, свои сжатые от ужаса челюсти. Его руки, вокруг моего тела. «Только не отпускай, не отпускай меня!» – мысленно умоляю, догадываясь, зная, что только он каким-то образом всё ещё связывает меня с жизнью. Но, вопреки всем моим безмолвным стенаниям, его руки разжимаются, и я теряюсь в головокружительной черноте.
Очень знакомое ощущение. Не полёт – растворение, тела больше нет, я стала пространством. Сейчас! Пусть я его потеряла, но сейчас я должна думать о том, где хочу оказаться. Рядом с ним! Пожалуйста! Где бы он ни был!..
По-прежнему ничего не вижу, но то, что я теперь собой представляю, трансформируется в огромную вращающуюся воронку, вся вселенная вибрирует вместе с ней, и через мгновение меня выносит в знакомом месте.
Водопад. Полосатый гигант в небе. Золотая пыльца под ногами. Чувствую на себе его выжидательный взгляд и наконец дышу.
– Ты меня отпустил! – фыркаю, падая на землю.
– Я был рядом. Я всегда рядом, не моя вина, что ты не можешь чувствовать меня постоянно.
– Ты сбросил меня с крыши! – продолжаю я атаку.
Мне просто очень нужно выплеснуть на кого-то бушующий в крови адреналин.
– Ну да, – Эхо опускается на землю рядом со мной и треплет меня за коленку, – и что же произошло?
Ух, задала бы я ему жару, окажись я в любом другом месте, кроме этого, но я здесь, а здесь, как обычно, не чувствуешь ничего, кроме невероятного облегчения. Благодарности. Счастья. Все тревоги и волнения тут же тонут в омуте бесконечного покоя, который я всегда испытываю в его присутствии.
– Это было страшно, – говорю примирительно, – и здорово.
Рот мой непроизвольно расплывается в улыбке, и я бросаюсь на него с объятиями. Через минуту я уже обнимаю свою подошедшую кошку, а он какого-то другого зверя, мы катаемся по земле, хохоча и играясь с местной живностью. Спустя какое-то время под сенью раскидистого дерева он будет учить меня:
– Когда опасность близка, когда всё против тебя и некуда бежать, просто вспомни, что всё это
Знал бы он, как это сложно! Ведь всё так реально, пока не заканчивается!
– Но как? – спрашиваю я с отчаянием в голосе. – Когда снов так много и в них путаешься!
Прежде чем ответить на мой вопрос, он заставляет меня закрыть глаза и прислушаться к своим ощущениям.
– Что ты чувствуешь сейчас? – спрашивает.
Я бы не взялась описывать своё состояние, ведь в человеческом языке просто не найдётся подходящих слов, хотя бы потому, что будучи человеком невозможно испытать нечто подобное. Человеческая грудь всегда сдавлена невидимыми оковами тревоги, человеческое сердце всегда беспокоится, человеческое тело всегда в чём-то остро нуждается. Но вот сейчас я вроде бы человек, но совершенно иной. Наверное, только боги и могут себя так чувствовать, зная, что без их ведома ничего не произойдёт, зная, что случаться будет только то, что они сами захотят. Ни тени беспокойства, ни грамма тревоги, только всепоглощающее блаженное ощущение бесконечной правильности происходящего. Покой. Умиротворение. Именно это я пытаюсь ему объяснить, и хоть получается у меня кривовато, он всё же меня понимает, о чём свидетельствует его довольная улыбка.
– Да. Запомни это ощущение, вбей его в самую сердцевину, в самую основу своей памяти. Держи в голове одно – настоящая реальность никогда не представляет опасности. Она прекрасна, потому что она всегда за тебя, всегда нацелена на то, чтобы ты была счастлива, и не только ты, а всё вокруг. В ней нет ни одной опасности, в ней отсутствует само это понятие, потому что настоящая реальность – это всевозможность, а всевозможность щедра. Она разумна, всесильна, и её цель – делать счастливыми всех, до кого она может дотянуться, всех, кто в ней обитает. Это её смысл жизни. Если тебе что-то угрожает, значит, ты кому-то мешаешь и, значит, это не реальность, потому что в ней достаточно всего и для всех. Видишь, реальность вычислить очень просто, а всё остальное – лишь сны и игры разума. Тебе решать, хочешь ли ты играть в эти игры.
– Здесь нет ни одной опасности, – говорю я, – и здесь я счастлива. Но ведь это не реальность, это ведь сон.
– Я не буду с тобой спорить, скажу только, что это место принадлежит тебе. Это твой мир.
– Что?
– Ты выпросила себе его, он твой.
– У кого выпросила?
– У себя.
– Как я могла это сделать?
– Так творятся миры.
– Но…
Сонно моргая, я пыталась сфокусировать взгляд на Артёме.
– Милая, уже десятый час, – бормотал он, комкая в пальцах краешек моего сползшего пледа, будто не зная, поправить или стянуть его с меня совсем. – Ты весь вечер проспала.
Не хотелось просыпаться, до смерти хотелось вернуться обратно.
– Отстань, – прошипела я, кутаясь в плед, – спать хочу.
– Хотя бы переберись в бунгало. Не будешь же ты ночевать в ресторане?
– Боже, оставь меня в покое…
– Я отнесу тебя.
Мерно покачиваясь у него на руках, я испытывала одновременно и благодарность за заботу, и ненависть за неё же.
– Что ты теперь ночью будешь делать? – вздыхал Артём.
– Спать, – зевнула я.
– И куда в тебя столько лезет?