Сдается в наем
Шрифт:
Джордж Форсайт и его протеже завтракали вдвоём, когда Вэл и Джон вошли в столовую клуба и, заметив пригласительный жест Джорджа, подсели к их столику – Вэл с лукаво прищуренными глазами и обаятельной улыбкой, Джон с торжественно сжатыми губами и подкупающей застенчивостью во взгляде. У этого углового столика был привилегированный вид, как будто за ним разрешалось сидеть только верховным мастерам масонской ложи. Атмосфера зала оказывала на Джона гипнотическое действие. Худолицый официант выступал с благоговейной почтительностью масона. Он, казалось, смотрел в рот Джорджу Форсайту, сочувственно наблюдал жадный
Если не считать замечания Джорджа: «Ваш дедушка как-то дал мне полезный совет – он знал, что такое хорошая сигара», – ни он, ни другой верховный мастер не обращали внимания на Джона, и мальчик был им за это благодарен. Разговор вертелся исключительно вокруг скрещивания пород, вокруг статей и цен на лошадей, и Джон слушал сперва словно в тумане, удивляясь, как может поместиться у голове столько премудрости. Он не мог отвести глаз от темнолицего мастера: слова его были так развязны и так удручающи – странные, тяжёлые слова, точно выдавленные усмешкой. Джон думал о бабочках, когда вдруг до его сознания дошла фраза, сказанная темноволосым:
– Вот бы мистеру Сомсу Форсайту заинтересоваться лошадьми.
– Старому Сомсу? Где ему – высохшая жила!
Джон прилагал все усилия, чтобы не покраснеть, между тем как темнолицый мастер продолжал:
– Его дочка очень привлекательная маленькая женщина. Мистер Сомс Форсайт несколько отсталый человек. Хотел бы я когда-нибудь посмотреть, как он веселится.
– Не беспокойтесь, он совсем не такой несчастный, как можно подумать. Он никогда не покажет, что наслаждается чем-нибудь: чтоб другие не отняли. Старый Сомс! Кто раз побит, тот дважды трус.
– Ты кончил, Джон? – сказал поспешно Вал. – Пойдём выпьем кофе.
– Кто эти господа? – спросил Джон на лестнице. – Я плохо расслышал.
– Старший – Джордж Форсайт, двоюродный брат твоего отца и моего дяди Сомса. Он сидит здесь испокон веков. А второй, Профон, ну, тот – не поймёшь что. Он, по-моему, увивается за женой Сомса, раз уж ты хочешь знать!
Джон поглядел на него в испуге.
– Это ужасно, – сказал он. – То есть ужасно для Флёр.
– Не думаю, чтобы Флёр придавала значение подобным вещам; она очень современна.
– Но ведь это её мать!
– Ты ещё зелен, Джон.
Джон сделался ярко-красным.
– Мать, – буркнул он сердито, – это совсем другое дело.
– Ты прав, – вдруг согласился Вэл. – Но жизнь изменилась с тех пор, как я был в твоём возрасте. Каждый теперь говорит: «Лови мгновение, завтра мы умрём». Вот о чём думал старый Джордж, когда говорил о дяде Сомсе. Он-то не собирается завтра умирать.
Джон быстро спросил:
– Что произошло между ним и моим отцом?
– Семейная тайна, Джон. Послушай моего совета: не допытывайся. Тебе незачем знать. Налить тебе ликёру?
Джон мотнул головой.
– Меня возмущает, когда от человека все скрывают, – пробормотал он, а потом насмехаются над ним, что он, мол, зелен.
– Хорошо, спроси у Холли. Если и она откажется тебе рассказать, ты поверишь, что это делается ради твоей же пользы.
Джон встал.
– Мне пора идти, спасибо за угощение.
Вэл улыбнулся полупечально, полувесело. Мальчик, казалось, был подавлен.
– Хорошо, ждём тебя в пятницу.
– Не знаю, право, – замялся Джон.
Он и впрямь не знал. Этот заговор приводил его в отчаяние. Было унизительно, что с ним обращаются, как с ребёнком. Он вновь направил рассеянный шаг к Стрэттонстрит. Теперь он пойдёт в её клуб и узнает худшее. На его вопрос ему ответили, что мисс Форсайт не приходила, но, возможно, зайдёт попозже. Она часто бывает здесь по понедельникам, не наверное ничего сказать нельзя. Джон сказал, что зайдёт ещё раз и, войдя в Грин-парк, бросился на траву под деревом. Ярко светило солнце, и лёгкий ветер шевелил листья молодой липы, под которой лежал Джон; но сердце его болело. Вокруг его счастья собирались тучи. Большой Бэн отзвонил три, покрывая грохот колёс. Эти звуки что-то в нём всколыхнули, и, достав клочок бумаги, он начал царапать по нему карандашом. Набросав четверостишие, он шарил рукой по траве в поисках новой рифмы, когда что-то твёрдое коснулось его плеча – зелёный зонтик. Над ним стояла Флёр.
– Мне сказали, что ты заходил и вернёшься. Вот я и подумала, что ты, верно, пошёл сюда; так и оказалось – правда, удивительно?
– О Флёр! Я думал, ты меня забыла.
– Но ведь я сказала тебе, что не забуду.
Джон схватил её за руку.
– Это слишком большое счастье! Пройдём в другой конец.
Он почти поволок её по этому слишком тщательно разделанному парку, ища укромного места, где можно сидеть рядом и держаться за руки.
– Никто не вклинился? – спросил он, заглядывая под её нависшие ресницы.
– Один идиот появился на горизонте, но он не в счёт.
Джона кольнула жалость к идиоту.
– Знаешь, у меня был солнечный удар. Я тебе об этом не писал.
– Правда? Это интересно?
– Нет. Мама была ангельски добра. А у тебя ничего нового?
– Ничего. Только, кажется, я раскопала, что неладно между нашими семьями, Джон.
Сердце его сильно забилось.
– Мне кажется, мой отец хотел жениться на твоей матери, а досталась она твоему отцу.
– О!
– Я наткнулась на её фотографию; карточка была вставлена в рамку за моею. Конечно, если он очень её любил, ему было от чего взбеситься, не так ли?
Джон задумался.
– Нет, не от чего, если мама полюбила моего отца.
– Но предположим, они были помолвлены?
– Если б мы были помолвлены и ты убедилась бы, что любишь кого-нибудь другого больше, чем меня, я сошёл бы, может быть, с ума, но не винил бы тебя.
– А я винила бы. Ты меня не должен предавать, Джон.
– Боже мой! Разве я мог бы!
– Мне кажется, отец никогда по-настоящему не дорожил моей матерью.
Джон смолчал. Слова Вала, два верховных мастера в клубе!
– Ведь мы не знаем, – продолжала Флёр, – может быть, это было для него большим ударом. Может, она дурно с ним обошлась. Мало ли что бывает с людьми.
– Моя мама не могла бы!
Флёр пожала плечами.
– Много мы знаем о наших отцах и матерях! Мы судим о них по тому, как они обходятся с нами. Но ведь они сталкивались и с другими людьми до нашего рождения. Со множеством людей. Возьми своего отца: у него три семьи!
– Неужели во всём проклятом Лондоне, – воскликнул Джон, – не найдётся местечка, где мы могли бы быть одни?