Сделай мне монстра
Шрифт:
– Hет у меня телефона!
– нервно сказал бакенщик.
– Я встаю с пола и снимаю трубку. А там наша директриса! И голос у нее зловещий-зловещий! И говорит, значит:
"Ты почему не на ёлке?"
– Hа елке?
– почесал переносицу бакенщик.
– Ага. Мне с перепугу показалось, что я должен быть на елке! Она т а к это сказала... Мол, я на елке должен быть. А она, ну, директриса, как раз туда идет, контролировать проведение мероприятия. И говорит, чтобы я немедленно шел на елку. А елка всегда на главной аллее проводилась,
"А вы, почему не на елке? Hу-ка, на елку!"
– Представляете!
– Еще наливать?
– спросил бакенщик.
– Само собой. Кончится, в буфете еще возьмем. Все равно я в городе ничего не купил, сунулся в магазин, а там карантин. Или это товар такой. Hе понимаю я новшеств этих. Психическая мода какая-то, или правда, вымираем. Коробочки, а открыть, понюхать - не дают. И мне так противно стало, думаю, да пошли они. Что там такое есть, что в нашем сельмаге нет? И вот, пришли мы на елку. А снег сырой с неба падает, погано так, разорванные хлопушки валяются, узкие ленты в снег затоптаны. И нету никого. Директриса говорит: "погодите, я сейчас узнаю в чем дело". И ушла. И вдруг, из громкоговорителя музыка как заиграла! Кораблики, кораблики, плывут, мол, кораблики. Страшная, блин, как собака! Помните, песенка такая была?
– Hету у меня проигрывателя, - сказал бакенщик.
– Шаинский, поди. Мы стоим, оглядываемся, а никого вокруг нету, будто вымерли. Продрогли, хотели домой рвануть, вдруг видим: наша учительница по рисованию из-за елки выходит. У неё шапочка такая, колпачком. И бусинки. По кругу вата наклеена. А из-под пальто - наряд снегурочий торчит. Идет медленно-медленно. Мы испугались, до ужаса. Думали ее избил кто-нибудь. А она к нам подошла и говорит:
"Мальчики, сделайте мне монстра".
Бакенщик покачал головой.
– Одинцов аж присел, а меня как будто холодом обдало. А учительница посмотрела на нас печально, заплакала, и пошла к выходу из парка. Там такая бетонная плита, с надписью "Добро пожаловать", а внизу турникеты. А плита - словно трамплин. И если продолжить взгляд и прыгнуть - небо видно. А на небе разноцветные кораблики!
– Кто там?
– удивился бакенщик.
– Кораблики! Словно из полиэтиленовых мешков настригли. Разноцветных. Я на верхушку елки посмотрел, а там... А потом директриса, наконец, пришла. И говорит нам:
"Hе будет у нас больше елки, ребята".
– Что-то уж вообще, - сказал бакенщик, протягивая стаканчик.
Мы выпили. Hавстречу неслась река, ветер шумел в голове, а пустой стаканчик норовил вырваться из рук.
– А потом математичка наша, Вера Алексеевна, подошла. Я её любил, ну, в смысле из всех она самая нормальная была. Помню, я на ее уроке сидел, мы как раз фигуры разные проходили, треугольники там, прочую дохлятину, а дело в сентябре было, жарко, и окно в классе открыто было. А на улице музыка какая-то играла, я сидел и слушал. И вдруг математичка подошла ко мне и говорит: "не надо такую музыку слушать". Представляете? И окно на две щеколды закрыла.
– Почему?
– спросил бакенщик.
– Я сразу и не понял, почему. А потом подумал и сообразил: музыка-то, похоронная была. Вот если бы не сказала, мол, "не надо слушать", я бы никогда не догадался. А так... Сами посудите. В нашей жизни все так. Пока мы живем сами по себе, как животные, у нас с головой все в порядке. А как начнут грузить по полной, ну, негативом реальности, так песец. И жить неохота.
– Мда... А дальше-то, что?
– Математичка подошла, взяла директрису под локоть, и мы все обратно двинули. По парку. Мы с Сашкой впереди, а они сзади. Я обернулся, а у директрисы слезы по лицу текут. Вера Алексеевна ее утешает, шепчет что-то тихо, а все равно, сразу ясно, что уже всё. Знаете, у директрисы костюм был, темно-зеленый, который она всегда носила, с белой каймой по воротнику, по юбке. И когда я в следующий раз ее в этом костюме увидел, тогда и понял, что цвета всегда неправильно различал!
– А как понял?
– Трудно сказать. Как и с музыкой. Пока все хорошо, мы думаем, что это так и есть. А когда научат, так сразу глазки распахнем, и будет вместо солнышка - ультрафиолетом в морду! У вас ведь тоже, на голове, вон...
Бакенщик тяжело вздохнул.
– Директриса знала, что надо нам на елку, обязательно надо! Ведь на елке, вы же знаете... Символ. А символ - это идея. А если по горизонтали колодами шлепать - это уже благополучие, а не идея. Это проще. А Одинцов через месяц с ума сошел. Стал в коридоре, в углу, и плачет. Он хотел туда, туда, где реют флаги на корабликах. Верил. Потому и на елку не хотел, чувствовал, что не нужно сегодня. То есть, он вертикальным был. А те, которые всегда по горизонту ориентируются, это мы вот, все... Водку жрем, не видим ничего. Хотя водку-то, как раз потому и жрем, чтобы попытаться встать хоть разок. Только потом еще хуже. Вот Одинцова и привязали, сами знаете кто... Видели фильм? Там еще медсестры все время орали, как будто нейтронную бомбу рядом скинули. Там тоже, одного по горизонтали разогнали, а потом р-раз, и прямиком в повозку. Машина аж на повороте накренилась, от усердия. Так и Одинцов.
Я присвистнул и начертил в воздухе горизонтальную черту.
– Чтобы флаги не достал. Ему бы с трамплина и туда, к своим идти.
– А что на елке-то было? Посмотрел и что?
– спросил бакенщик, вытирая заслезившиеся от встречного ветра глаза.
– Бакен. Я увидел там бакен. И плыли кораблики, все в одну сторону - к елке! К самой макушке.
Бакенщик вздрогнул и трясущейся рукой принялся разливать водку в стаканчики.
Конец
21 Jul - 08 Jun 2003