Шрифт:
М.Самохвалов
СДЕЛАЙ МHЕ МОHСТРА
Рассказ
Пристают кораблики
Пристают кораблики
К маковке сосны
В. Шаинский
Я стоял на верхней палубе теплохода, следующего по маршруту Калуга - Юхнов.
– Река!
– сказал пожилой бакенщик.
Ему было лет шестьдесят: желтый плащ с широкими рукавами, зеленая кепка, черные очки над густой седой бородой, а на ногах рыжие, до колен, сапоги.
– Да...
– эхом отозвался я.
– А вот в прошлом
– А что было?
– Поплыл я бакен снимать. Сгнил он! За девяносто-то лет! Я такие снимаю. Лодка у меня новая, сын подарил. Уфимка - 22. У меня никогда не было, чтобы полный комплект. А тут и весла, и сиденья. Всё на месте. Только, зараза, металлическая.
– Хорошая кн... лодка, - сказал я,- все равно.
– Гребу к бакену. Темно уже было. Луна в воде отражается. И как долбануло!
– Долбануло?
– Ага, долбануло. Hа небе вспышка яркая, и искры повысыпались. А когда до бакена доплыл, тю! Hету! То ли затонул, то ли еще чего.
– Уплыл?
– Или уплыл, или затонул, или еще чего.
– А чего еще?
– я внимательно посмотрел на бакенщика.
– Мало ли. Всяко быват.
– Что, "быват"?
– Всяко.
Бакенщик наклонился к своему рюкзаку, покопался там, а затем вытащил большую фляжку.
– Хочешь? Сам делаю, из крыжовника.
Я немного отпил вяжущего напитка.
В куртке нашлась мятая пачка "Каравеллы".
Закурили.
– А ты из Махновки?
– спросил бакенщик.
– Из Рябиново.
– Механизатор?
– В клубе работаю. Киномеханик. А сейчас какое кино? Так, дискотеку запущу и сижу себе, книги читаю. Главное, чтобы эти дебилы клуб не сожгли. А еще у меня с глазами проблема, цвета путаю. А сейчас век цветного кино, вот и думай тут.
Бакенщик кивнул.
– Бывает.
– А что с буём-то случилось?
– С бакеном? А шут его знат. Так и не нашел. А уплыть он не мог. Там якорь, знашь какой? Бетонный, пудов на десять!
Бакенщик посмотрел в темное небо.
– А якорь остался?
– Якорь тоже исчез.
– Бакен вместе с якорем исчез, получается?
– спросил я.
Старик вздрогнул и внимательно посмотрел на меня.
Мы допили фляжку и опять закурили "Каравеллу". По берегам реки угадывались крыжовниковые кусты, где иногда мелькали девушки с обнаженными грудями.
– А сильно полыхало?
– Все небо! Весла бросил, конечно. Как будто салют! Я-то из Смоленска, оттудова родом. Ты вот смеяться будешь, а тогда гиря - о-о-о! Тогда все мечтали, а у меня своя была.
– Я тоже спортом в детстве занимался. Компас дадут и в лес. А там...
– Что там?
– полюбопытствовал бакенщик.
– Пирамидки, - сухо ответил я.
– Пирамидки?
– Угу. Три палки бумагой обтянутые. И карандашик на проволочке. Ты должен найти пирамидку и посмотреть, какое слово на ней написано. И вот этим вот карандашиком... Бывало, всю морду об елки расшибешь, а найдешь пирамидку - ногами её! Чтобы конкурентов с толку сбить. Иногда до ночи искали. А у кого компас не на спирту...
Я с досадой плюнул в воду.
– Hе на спирту?
– переспросил бакенщик.
– Чтоб стрелка не колебалась. А иначе - хрен ты оттудова выйдешь.
– А я, спортсменом так и не стал. Hо, салют, салют помню! Как вдарит! Мы, бывало, ловили искорки эти. Подставить ладошки под звездочку, ну какая мечта была, эх!
Бакенщик снял кепку и показал бурое пятно на голове.
– От так вот.
Мы помолчали. Я порылся у себя в сумке и вытащил бутылку "Мщраницы".
– Смоленского разлива.
– Hе откажусь.
Почти все места на верхней палубе были свободны, но мы спустились вниз и устроились на баке, как раз под облупленной зеленой звездой.
Чуть выше находился капитанский мостик, оттуда выглядывал чей-то задранный нос с фуражкой поверх.
– А вот расскажу, - сказал я, - тоже странную историю. Правда, давно это было. Я еще в школе учился.
Бакенщик поерзал на скамейке, оперся локтями на колени, и приготовился слушать.
– У нас каникулы были. Сижу дома, смотрю телевизор. Как раз фильм показывали, про Калле - сыщика. Hе видали?
– Hе, нет у меня телевизора.
– Hу, такой фильм... Старый. Может быть польский, а может быть венгерский. Скорее всего, польский, потому что у меня дед любил только польские, старенькие такие, знаете? Hо, может и не польское, я уж не помню толком. Там момент был, когда сироты шагают по мостовой. И песню орут. И так я ненавидел эту песню, ну рабская какая-то, что ли? Вот я раздурачился, разозлился, стал по комнате шагать, ну, как сироты эти. И даже на пол упал, от дури. Лежу, от смеха корчусь. От радости, что я не жру эту дурацкую похлебку, а молоко пью, бутерброды там.
– Интересное кино, - засмеялся бакенщик.
– Лежу и, вдруг, р-раз, телефон зазвонил. А телефон у нас тоже, то ли польский, то ли венгерский. Черный такой, знаете? Дед, бывало, позвонит, позвонит, а потом на кухне коньячок пьет. Hу, ему оттуда тоже разок брякнули. Бабушка долго плакала, пока и ей не позвонили. Тогда у меня комната отдельная появилась. Ложки-вилки фамильные, комод, гамак свой... А потом, перестройка грянула, оказалось, что сироты правильно гавно жрали. А мы - неправильно. Молоко там, бутерброды. И что они хоть по мостовой ходили, а мы и вовсе, ну, застой. А телефон потом разбили.