Сделай погромче

Мино Джо

Пятнадцать

За пять минут до начала пятого урока, за две недели до выпускных танцев Бобби Б. выперли из школы за то, что он уложил парня в больницу, ударив его по голове бейсбольной битой, и парень потерял, типа, зрение на одном глазу, и при этом на всю оставшуюся жизнь и все такое. Не знаю почему, я чувствовал себя обманутым. Я никак не мог на хрен в это поверить. Вчера Бобби Б. шел по коридору, показывая святым братьям факи за их спинами, курил в туалете, торчал после обеда, списывал на уроках, плевал в фонтанчики с питьевой водой, ссал в раковины, отнимал деньги на обед у малолеток, прогуливал шестой урок на стоянке в своем фургоне, где ревели Aerosmith, зализывал волосы жиром, чтобы спрятать их под воротник, продавал травку младшим, непристойно показывал язык мисс Ланнон, когда она писала на доске новое испанское слово, плевался молоком через нос в школьном кафе, и, растопырив указательный

и средний пальцы, приветствовал меня в коридоре. Я имею в виду, что вчера он был моим другом, а сегодня я увидел, как тренер Альбертс, который прежде играл в футбол за колледж, здоровенный мужик с квадратным подбородком и блестящим серебряным свистком на шее, схватив Бобби Б. за загривок, тащит его по коридору. Это было прямо перед пятым уроком, и люди сновали туда-сюда, и Бобби Б. пытался скинуть руку тренера Альбертса со своей шеи, но тренер был слишком большой и продолжал тащить Бобби Б. по коридору к кабинету директора, и я поднял глаза, и увидел его, и он покачал головой, как будто говоря: Чувак, понятия не имею, чего они до меня докапываются,но к тому времени все уже знали, что случилось предыдущим вечером — старшеклассники-то точно, — и большинство людей уже просто ожидало решения администрации. Исключение. За две недели до окончания школы. Вот так-то.

А случилось вот что: предыдущим вечером, в четверг, чуваки из Школы брата Райса и еще одной католической школы для мальчиков, собирались драться с пацанами из школы для богатеньких, «Мариста». Я даже не знал точно, в чем там суть, но все это имело отношение к Дереку Дуэйну, этому бейсбольному гопнику из нашей школы, которого отдубасили два пацана из «Мариста» за неделю до того на какой-то тупой вечеринке для богатеньких. В общем, причина для драки была какая-то неубедительная, на мой взгляд. В смысле, большинство из них через две недели заканчивали школу. Так какого хрена им было надо? Но Гретхен слышала об этом от Ким, и Бобби Б. сам сказал мне: «Сегодня будет крупное побоище в парке Оук Лон. Захвати утюг», и я кивнул, понятия не имея, о чем он, но пошел туда и увидел, как Гретхен, совсем одна, сидит на капоте своей машины, и я затаил дыхание, попытавшись, типа, улыбнуться и скрыть неловкость и нервность, и я подошел и встал с ней рядом, молча, следя за ее реакцией, наверное. На ней была синяя джинсовая куртка, армейские ботинки и юбка в клетку, и она выглядела просто прелестно, и я чуть было не сказал это вслух, но вместо этого просто помахал рукой.

— Что происходит? — спросил я, кивнув в ее сторону раз, наверное, восемьсот.

— Что происходит? — повторила она мой вопрос, и вроде как покраснела.

Она не смотрела на меня, и я нервничал и поэтому сказал: «Да ничего в общем».

— Круто, — сказала она.

— Да уж, — сказал я. — Давно не виделись.

— Да уж.

— Да, — сказал я. Я стукнул ногой шину и начал было: — Гретхен, в тот раз… — но она меня заткнула.

— Пожалуйста, прекрати на хрен говорить об этом.

— Но я хотел сказать…

— Да ладно. Это было глупо. Ни слова об этом больше, или я за себя не ручаюсь на хрен. Я серьезно.

— Ладно, — сказал я. — Не вопрос. Но если тебе все же захочется об этом поговорить…

— Нет, — сказала она. — Никогда. Я серьезно.

— Ладно, — сказал я и посмотрел в направлении парка. Парк был аккуратный, маленький, ровно в середине жилого квартала с маленькими милыми домишками, в основном кирпичными бунгало, в эдаком новомодном сельском стиле, обычный в общем район, если не считать, что именно здесь обычно тусовались ребята из «Мариста». Здесь были столики для пикника и качели, и горка, и песочница, и дорожки, и в углу парка баскетбольная площадка. На обоих баскетбольных кольцах были металлические сетки. Было по-настоящему тепло, почти как летом, и мы с Гретхен сидели на капоте ее «эскорта». У парка уже было припарковано машин пятнадцать, кто-то стоял, оперевшись на капот, кто-то наблюдал с водительских сидений. На качелях сидели конкретные пацаны, восемь-девять парней в красно-белых спортивных куртках «Мариста» с большими буквами «М» с правой стороны груди, и названиями разных видов спорта на спине — борьба, футбол, бейсбол, — одни сидели, засунув руки в карманы, другие стояли рядом и курили. Я думаю, именно они бы и дрались, случись драка. По виду они ничем не отличались от гопников из нашей школы, серьезно. У них было то же обезьянье сложение и то же бычье выражение лица, как будто они размышляли над тем, что сделать или что сказать.

Откуда ни возьмись появился фиолетовый фургон Бобби Б. Видно было, как он едет по улице, фырча мотором. Из фургона орали Cream, «Белая комната», песня громкая, со звуком будто расстроенной гитары, и полная завываний, она начинается с такого испанского гитарного риффа, под барабаны, гремящие,

как у конкистадоров — бамп-бадда-ба-бум-бадда-ба-бум-бадда-ба-бум-бадда-ба-бум-бадда-ба-бум-бадда-ба-бум, — и металлический отлив фургона блестел, потому что только что прошел дождь, а на боку аэрографом нарисован маг, его темно-синие одежды развеваются, рот раскрыт, будто он произносит заклинание, он машет перед собой деревянной палкой, которая сверкает пурпурными и белыми искрами, — и это смутно показалось мне дурным предзнаменованием, а не просто дебилизмом, как прежде, и этот темный капюшон, скрывающий треугольное лицо, как саван. Фургон остановился прямо у качелей, дверь отъехала, и из машины выпрыгнуло восемь или девять человек, крича, с кастетом, с бейсбольной битой. На них не было спортивных курток. Не думаю, что они были качками, нет. В основном торчки, обкурыши, наркоты, в джинсе, несколько чуваков постарше, типа Тони Дегана в вареной бейсболке, и, конечно, Бобби Б., который не заглушил мотор, и фары горели, отбрасывая тени на весь этот зоопарк. Снова зарядил дождь, вспыхивая белым и серебряным в полосе света, радио орало, Бобби Б. спрыгнул с водительского сиденья, держа в руках узкую грязно-белую бейсбольную биту, и нацеливаясь ею на здорового квадратноголового парня. Бобби Б. взмахнул битой и точным ударом в висок сбил парня с ног. Раздался тихий треск. Здоровяк осел, заваливаясь набок, и Бобби Б. взмахнул снова, опуская биту ему на плечо. Остальные стояли неподвижно. Просто смотрели на вырубившегося здоровяка — а меня чуть не вырвало. Все смотрели на здоровяка, потом на Бобби Б., в руках которого все еще была бита. «Какого хрена», прошептал кто-то, и один из чуваков замахнулся на Бобби. Тони Деган успел нанести чуваку удар в затылок перед тем, как другой дал Тони в ухо. Ничего подобного я не видел за всю свою хренову жизнь. Это было безумие на хрен. Настоящее месилово.

Мы с Гретхен наблюдали за всем с капота паршивого «эскорта», ничего не предпринимая. «Поехали отсюда на хрен», — сказала она, спрыгивая с капота и быстро заводя машину. Я продолжал наблюдать за дракой, и Гретхен тронулась с места, и я запрыгнул в «эскорт» и увидел, что лицо ее мокрое от слез, и она только повторяла: «Что это за хуйня? Что это за хуйня была?» снова и снова и снова.

Шестнадцать

На следующий день по дороге в торговый центр, куда мы подвозили Ким на работу после школы, стояло гробовое молчание. Я сидел сзади, но чувствовал, что Гретхен не хочет, чтобы я был там, она вроде была удивлена, что после уроков я, как всегда, ждал их у машины. Наконец Ким кашлянула, повернулась к Гретхен и спросила: «Ты знаешь, что твоего парня вчера арестовали?»

— Знаю.

— Чего? — спросил я.

И тогда Ким сказала:

— Их замели вместе с Бобби.

— Я знаю, — прошептала Гретхен себе под нос.

— Что значит — ты знаешь?

— Мы были там с Брайаном. Мы видели, как это случилось, — сказала Гретхен.

— И ты там был? — спросила она меня. — Почему же вы не сказали мне, что идете?

— Не знаю. Я просто пошла и все, — сказала Гретхен.

— Короче, рассказывают, что там было человек десять из «Мариста» и человек десять из «Райса», и парни из «Райса» надрали им задницы.

— Ну да. В принципе так все и было.

— Ну и? Ты волнуешься? — спросила Ким.

— Волнуюсь? По какому поводу? — ответила Гретхен.

— Ну не знаю, что Тони пострадал или что-нибудь такое?

— Да нет, не знаю. Не знаю. Он был в порядке, когда мы уехали.

— Так вы что, не остались там?

— Нет, я уехала домой на хрен. Не хотелось на это смотреть, — сказала Гретхен.

— Ну, ты собираешься с ним увидеться? — спросила Ким.

— Да, он вроде хотел заехать вечером. Папа сегодня допоздна работает. Не уверена, что хочу его видеть.

— А Бобби руку вывихнул, — объявила Ким.

— Правда? Мне показалось, что он в порядке.

— Кажется, его исключили из школы, — тихо сказал я со своего заднего сиденья.

— Чего-чего? За что? — спросила Ким.

— Он, типа, ослепил какого-то парня из «Мариста».

— Чушь какая-то, — сказала она. — Они бы то же самое с ним сделали, если б могли. Они же придурки.

— Чувиха, — сказал я. — Он подошел к этому парню и ударил его по голове бейсбольной битой.

— Что, только у него одного была бита? — спросила она.

— Нет, — сказал я.

— Вот видишь, — сказала она.

— Но он был единственный, кто ею воспользовался, — сказал я.

— О господи, — сказала она. — О господи, хреново-то как.

— Да уж, — сказал я. — Слепому парню.

Мы остановились у торгового центра под голубым виниловым навесом. Ким взяла сумку и стала вылезать из машины. «Короче, блин, Гретхен, позвони мне и расскажи, что там за хуйня случилась». Ким выпрыгнула из машины и поправила юбку, глядя на Гретхен, пока я перебирался вперед.