Сделка
Шрифт:
Капитан махнул доктору Уилкоксу рукой, как бы показывая, что подобные разговоры лучше не вести в присутствии пациентов.
Но врач с рыбьим ртом и проволочными очками явно был недоволен короткой речью доктора Уилкокса. Его не волновало, здесь пациент или нет, и он обиженно произнес:
– Хотелось бы верить, что вы не намеревались уменьшить достоинства медикаментозной и шоковой терапий, применяемых остальными врачами больницы святой Елизаветы.
– Ни в коей мере. Я лишь хочу сказать, что неврозы, полученные в результате участия
– Пожалуйста, господа, - вмешался капитан. Похоже, ему бы пригодился молоточек, чтобы постучать им по столу. Вместо этого он посмотрел на меня и сказал:
– Мы хотим задать вам несколько вопросов, прежде чем принять решение.
– Я понимаю, сэр. Но перед тем как начать, вы можете ответить на мой вопрос?
– Слушаю вас.
– Вы сказали, что существуют какие-то важные обстоятельства, которые заставляют вас раньше времени рассмотреть мое дело.
Капитан кивнул.
– Федеральный обвинитель из Чикаго хочет, чтобы вы выступили свидетелем перед Большим жюри.
– О!
Я подумал, что знаю, о чем идет речь.
Но капитан этого не знал, поэтому он принялся просматривать бумаги в поисках ответа на вопрос, которого я не задавал.
– Это касается рэкетиров и кинопроизводства. Кажется, так. Да, вот оно. Среди подсудимых Фрэнк Нитти, Луис Кампанья и другие.
– Я понял.
– Вы кажетесь странно незаинтересованным, рядовой. Вы помните случай, о котором идет речь?
Я не смог подавить улыбки и произнес:
– У меня больше нет амнезии, сэр. Но ее можно заработать, если все время выступать против Фрэнка Нитти.
В первый раз капитан нахмурился: я перешел допустимые границы, а ведь я еще не был комиссован. Я все еще был на службе.
– Означает ли это, что вы не заинтересованы в даче свидетельских показаний?
– Если я соглашусь быть свидетелем, это будет означать, что я здоров и вновь стал штатским? А если я не согласен, значит, я все еще сумасшедший морской пехотинец?
Капитану это явно не понравилось, но он лишь спокойно сказал:
– Это никак не связано с нашей сегодняшней встречей. Нас лишь попросили ускорить рассмотрение вашего дела на несколько недель, чтобы федеральный обвинитель - в Чикаго - мог поговорить с вами. Никто не требует от вас большего.
– Да, сэр.
– Но я уверен, что правительство оценит ваше сотрудничество в этом деле.
– Да, сэр.
– В конечном счете, правительство одно. Оно обвиняет этих гангстеров, но именно его вы вызвались защищать, завербовавшись в морскую пехоту - из патриотических побуждений!
"Стоило это делать", - подумал я, но на этот раз у меня хватило ума попридержать язык.
– Как бы то ни было, нас попросили рассмотреть ваше дело, и поэтому мы должны задать вам несколько вопросов.
Опрос касался множества вещей - моей памяти и моих ощущений по поводу того, что произошло на, Гуадалканале. Как и почему я солгал о своем возрасте, когда пришел завербовываться? Они спрашивали меня о самоубийстве моего отца. Один из них счел примечательным тот факт, что я носил с собой пистолет отца как свое персональное оружие. Я объяснил им, что делал это для того, чтобы никогда не принимать убийство слишком легко, никогда не считать его пустяком.
"Но ведь на войне вам приходилось убивать?" Да, сказал я, но я оставил свой пистолет дома.
Их интересовало очень многое, включая даже то, почему моя малярия не вспыхнула с новой силой до тех пор, пока я не оказался здесь. И я не потерял терпения, не вышел из себя, и, похоже, капитан стал ко мне относиться лучше к окончанию их опроса. Меня отпустили. В коридоре возле конференц-зала были стулья. Я смог присесть там, ожидая приговора. Я сидел и рассматривал пестрый мраморный пол. Часть меня хотела курить, но я не дал ей воли.
– Привет.
Я поднял голову. Это была та самая славная маленькая медсестра с четвертого этажа. Я не видел ее несколько недель. Похоже, она была практиканткой. Ее звали Сара, и мы завязали с ней дружеские отношения.
– Привет-привет, - ответил я.
– Вы не против, если я присяду?
Она села, расправив фартук на клетчатой юбке. На ней были голубая блузка и белая шапочка. А ее глаза были бледно-голубыми; веснушки все еще виднелись на маленьком курносом носике. А ее ножки! Как у Бетти Грабл.
– Я слышала, что вас сегодня вызвали на совет, - сказала она.
– Мне захотелось спуститься сюда и пожелать вам удачи.
– Слишком поздно. Я уже все им сказал.
– Я не стану беспокоиться. Вы достигли замечательных успехов. Я не знаю никого, кто предстал бы перед советом всего через пару месяцев.
– Просто у дядюшки Сэма есть еще кое-что для меня, вот и все.
– Простите?
– Ничего. Дело в том, что федеральное Большое жюри хочет, чтобы я дал свидетельские показания по одному нелепому делу о рэкете, которое произошло еще до начала войны.
От мимолетной улыбки подбородок Сары дернулся.
– Все это кажется таким... неважным, не правда ли? Все, что случилось до войны.
– Да. Прошлое как-то потускнело.
– Но вы ведь вернетесь к нему.
Я покачал головой.
– Все переменилось. Вы разве не слышали, леди? Идет война.
– Нат, вы сейчас лучше спите?
Я улыбнулся ей.
– О да, конечно. Отлично. Нет проблем!
– У вас было несколько тяжелых ночей, там, на четвертом этаже.
– Но я спустился на нижние этажи, вы не забыли? Я вундеркинд, точнее, был бы им, будь я помоложе.
– Вы вообще немного спали. А когда засыпали...
Когда я засыпал, я видел кошмарные сны о фронте и просыпался со стонами, как Монок.
– Да, вы знаете, что доктор Уилкокс - волшебник? Он собрал мою голову в одно целое - кусочек за кусочком. Я чувствую себя благодарным.