Сдохни, но сделай
Шрифт:
– Предлагаю выслушать сообщение, а потом делать всё, что вам угодно, - произнес незнакомец.
– Слушаю, - произнес Пашка.
– Вам следует оставить здесь танк и двигаться в направлении на восток. Пройдете два километра и остановитесь. Вас заберут, - начал незнакомец.
– Зачем? – перебил его Пашка.
– В случае отказа…, - продолжил тот.
– Зачем!?
– заорал во весь голос командир.
– … будут неприятные для вас последствия, - невозмутимо продолжал незнакомец свое, а может и не свое сообщение.
Раздался выстрел. Заткнувшийся гонец рухнул, поднимая сноп искр из недовольного вторжением плохо горящей туши костра.
– Зачем? – поинтересовался поднявшийся из-за танка Зипка.
– Уходим, - не отвечая на вопрос, скомандовал крайне напряженный
– Можно я не поведу? – чуть слышно спросила она и всхлипнула.
– Я могу, - сказал Кристина, возникая из темноты рядом с Зипкой.
– По ночи лучше мне, - не согласился он.
– А учиться? – упорствовала девушка.
– Отставить, - дрогнувшим на миг голосом негромко сказал Пашка, отбивая малейшее желание спорить.
– Хорошо, ты поведешь, - тут же сдала назад Кристина и полезла на башню. Зипка помог Тане выбраться из люка, Пашка тут же запихнул её почему-то в командирский люк и жестом указал Кристине занимать место наводчика.
– А ты? – спросила Кристина, сидя ногами в люке и вопросительно на него глядя.
– Сейчас буду, - ответил Пашка и сполз на землю. Беспощадно болела, несмотря на выпрошенный у доктора Тани укол обезболивающего, нога, гудела набатом голова и, кажется, начал понемногу отваливаться хвост.
Он не спеша подошел к уже начавшему тлеть трупу незнакомца и с тихим стоном выдернул его из костра. Чуть не задохнулся от вонючего дыма, повалившего от тела. Задержав дыхание, стащил с него рюкзак и автомат, проверил карманы и вернулся обратно, держа в руках добычу.
– Уходим на запад, - отдал он приказ выглядывающему из люка Зипке. Сам уселся на башне и принялся изучать трофеи.
– Да капитан, - Зипка надвинул на глаза ночник и завел так и не успевший остыть двигатель. Танк хрипло заворчал и мерно затарахтел, резким матерком выхлопа поминая на чем свет стоит свой неугомонный экипаж.
– Зачем он его убил?
– спросила Таня.
– Не знаю, - безразлично ответила Кристина, автоматически щелкая тумблерами, возвращая к жизни многочисленные системы танка.
– КАЗ в походный режим, - напомнила она Тане.
– Сделала. Крис, все же?
– вновь задала вопрос Таня.
– Я. Не. Знаю, - внешне спокойно ответила Кристина, хотя внутри у нее бушевал целый ураган эмоций.
– И тех убил, на поляне, а ведь там люди были. Пусть зомбированные Чужими, но люди. Наши!
– Таню прорвало. Она стянула с головы шлем, закрыла лицо руками и неподвижно замерла.
– Я не знаю, - словно эхо, повторила Кристина, задумчиво водя пальцем по чуть шершавой поверхности пульта управления башней. Произошедшие события и её знатно выбили из натоптанной колеи, где было белое и черное. Свои и Чужие.
– Чужие, - чуть слышно прошептала она, по-новому пробуя на вкус это оказавшееся таким удивительно емким слово. Не свои - значит Чужие. И теперь, получается, Чужими стали и люди. Не все. Только те, кто стал пособниками Врага. Добровольно или принудительно – неважно. Важно то, что они оставались людьми, но становились Чужими. И как теперь быть, когда враг оказался внутри. Только-только были забыты, наконец, людские распри. Человечество, точнее его жалкие остатки, сплотилось перед лицом внешнего врага, и вот опять. Опять охота на ведьм, опять запылают по землям людским костры….
Кристина подняла полный тоски взгляд на Таню. Та, что-то почувствовав, отняла руки от лица и взглянула на Кристину полными слез глазами.
– Я не смогу, - прошептала Таня.
– Сможешь!
– неожиданно зло, чувствуя, как разгорается в душе жаркое пламя капающего смолой факела весёлого безудержного протеста, выкрикнула Кристина. – Сможешь, - чуть тише повторила она, обуздывая норовящую прорваться наружу волну.
Таня покачала головой. – Я не знаю, - в её голосе слышались тихая боль и обида. Обида перед лицом собственной слабости, не постыдной – нет. Глупо стыдиться своей неспособности спокойно убивать людей. Не все ведь убийцы в душе. Пашка смог. А она…? Она жизни спасает. И всю свою жизнь об этом мечтала. Но суровая реальность заставляет идти по другому пути – пути воина. Убивать и, когда-нибудь быть самому убитым. Убивать по приказу и по совести. Чужих и людей. Разве об этом она мечтала всю свою жизнь, разве для этого училась на врача, хоть и пришлось экстренно доучиваться после начала Вторжения? Зачем она здесь? Лечить? А кто её вылечит? Да и стоит ли лечить? Себя? Танкистов? Сумасшедших, что не щадя себя куда-то несутся. И их главного - Пашку. Вот кого надо лечить! В психушке! Разве так воюют? Разве это война? Она была на войне, недолго но была. Там солдаты просто обороняли свои земли, просто стояли насмерть, чтобы не пропустить врага к мирным городам. А тут? Дура! Что ты несешь! Сама же всё видела, сама же радовалась успехам, когда поймали первого агента Чужих. Да, было страшно. Страшно ковыряться в останках, ежесекундно ожидая взрыва, противно шляться по городу, виляя попкой, в поисках другого предателя. И ещё страшнее лежать раненой и беспомощной на танке, прислушиваясь к темноте и ежеминутно теряя надежду. Но ты же делала это, понимая, что так нужно. А кому нужно?
– Всем нам, - вырвал её из горьких раздумий тихий ответ Кристины. Таня открыла глаза и, чувствуя, как краснеют щеки, спросила: - Я вслух, да? – Кристина молча кивнула и протянула Тане свою ладошку.
– Знаешь, я о том же думала. И о многом другом. Но поняла одно: пока ты дерешься, пока сопротивляешься – ты живешь. Как только останавливаешься и начинаешь плыть по течению – ты мертвец. Тогда, восьмого мая, я шла домой, кругом была бойня, взрывы, летали Охотники, всех убивали. А я шла и не думала, живы ли мои. Я просто шла. А потом дошла. А их нет. И дома нет. Мне тогда умереть хотелось. Сильно. А потом я поняла. Что это слишком просто – умереть. Просто – остановиться и ничего не делать. И Чужим просто. Они пришли и всех убили. Им было легко… А я не хочу, чтобы им было легко. Я хочу, чтобы они также как и моя семья, как все другие люди визжали от страха. Чтобы те, кто несёт зло, сдохли. Просто сдохли. И если для этого нужно убить – я убью. Как…? Просто убью. Любого. Я даже Пашку хотела убить, и не раз. Но это, наверное, несерьезно было. Я не знаю. Я только одно знаю. Нет, чувствую. То, что мы делаем – оно нужное дело. Мы ведь проигрываем войну. Медленно, но проигрываем. Мы пока с Кешей ездили фельдъегерями, я много видела. Забираешь пакет у одного командира полка, а ответ привозишь уже другому. Или никому. Там, на фронте, целые части гибнут. Нечасто, но гибнут. А взамен них кто идет на фронт? Мы же часто с колоннами новобранцев катались. А обратно с санитарными колоннами. Туда едут пацаны молодые, восемнадцатилетние, а обратно - старики восемнадцатилетние. И в сводках ты хоть раз слышала, чтобы мы какой-нибудь сраный поселок обратно отбили? Нет. Мы отступаем. Умираем и отступаем. А сейчас мы ищем. И нашли. И, я думаю, Чужим не понравилось, что мы обнаружили их агентов среди людей. Дай Бог, ребята доберутся и доложат. А мы ещё чего-нибудь тут нароем. Мы дело делаем! Нужное. А если нужно для этого убивать людей? Что ж, такая судьба нам досталась.
Кристина замолчала. В своей ладони она чувствовала теплую и мягкую ладонь Тани. Под мерный гул двигателя в теплом боевом отделении в полутьме, нарушаемой лишь слабым светом плафона над головой, разноцветными индикаторами, да неярким экраном тактического компьютера она поняла, как же они все устали. Устали и стали делать ошибки. Им всем нужен отдых. Хотя бы чуть-чуть. Хоть капельку.
– Спать хочу, - проворчала она себе под нос и еле заметно улыбнулась Тане.
– А где Пашка? – спохватилась та, поднимая голову к открытому люку.
– Тут я, - донесся сверху спокойный голос командира: - Поехали уже.
Таня закрыла ладонью рот, чувствуя как опять краснеет. Переглянулась с Кристиной. Та тоже выглядела смущенной. Танк еле заметно дернулся, чуть громче заработал двигатель. Девушки, спохватившись, бросились работать.
– Вокруг чисто, - доложила Таня, осмотревшись в прицел в инфракрасном режиме.
– На курсе чисто, - доложила Кристина. Танк немного ускорился. По броне то и дело шуршали ветки, под негромко лязгающими гусеницами хрустели раздавливаемые деревья. Танк, как неповоротливый бегемот, пробивал себе путь через ночной лес.