Сдвиг времени по-марсиански
Шрифт:
– Появилась новая теория аутизма, – проговорил доктор Глоб. – Из Швейцарии. Я хотел обсудить ее с вами, так как она дает нам возможность использовать новые подходы к вашему сыну.
– Сомневаюсь, – ответил Стайнер.
Глоб продолжал, будто не слыша:
– Она предполагает, что у аутичного индивида нарушено чувство времени и внешние события представляются ему в таком ускоренном темпе, что он не может поспеть за ними, то есть правильно воспринять. Точно так же, как если бы мы смотрели телевизионную программу, где предметы мелькают с такой скоростью, что практически становятся невидимыми, а осмысленная речь превращается в бормотание – понимаете? Полная мешанина. Так вот, новая теория предлагает
– Потрясающе, – устало заметил Стайнер. – В психотерапии все время появляется что-нибудь новенькое, не правда ли?
– Да, – кивнул доктор Глоб. – Особенно из Швейцарии. Швейцарцы обладают удивительной способностью проникать в мировосприятие людей с больной психикой, замкнутых индивидуумов, отрезанных от обычных средств коммуникации, понимаете?
– Понимаю, – ответил Стайнер.
Не переставая кивать, Глоб двинулся дальше и снова остановился, на этот раз рядом с женщиной, которая рассматривала иллюстрированную книжку с маленькой девочкой.
«Последняя надежда перед потопом, – подумал Стайнер. – Интересно, доктор Глоб знает, что руководство Земли собирается закрыть Бен-Гурион? Или добрый доктор продолжает трудиться в идиотическом неведении… счастливый от своих планов».
Стайнер двинулся за Глобом и дождался, пока в его беседе с матерью девочки не наступила пауза:
– Доктор, я бы хотел продолжить обсуждение с вами этой новой теории.
– Да-да-да, – откликнулся Глоб, извинившись перед женщиной. Он отвел Стайнера в сторону, где они могли побеседовать с глазу на глаз. – Эта концепция движения времени способна открыть путь к душам, стоящим перед неразрешимой проблемой общения с миром, где все происходит с такой неимоверной скоростью, что…
– Предположим, ваша теория верна, – перебил его Стайнер. – Как вы сможете помочь такому индивиду? Вы что, намереваетесь всю жизнь продержать его в закрытой комнате, показывая замедленное кино? По-моему, доктор, вы все здесь играете в какие-то игры. Вы не отдаете себе отчета в реальности. Все вы такие благородные здесь, в Бен-Гурионе, без страха и упрека. Однако внешний мир не таков. Бен-Гурион – убежище великодушных идеалистов, но не надо обманывать себя. И не надо обманывать пациентов, простите за прямоту. Эта закрытая комната с замедленным кино – символ всего вашего мировоззрения.
Доктор Глоб слушал, кивая, и на лице его появлялось напряженное выражение.
– Нам обещали оборудование, – заметил он, когда Стайнер закончил. – Из «Вестингауза», с Земли. Контакт с окружающими в обществе достигается прежде всего за счет звука. В «Вестингаузе» разработали для нас звукозаписывающий аппарат, который воспринимает информацию, направленную к психонеустойчивому пациенту – например, к вашему Манфреду. Сообщение записывается на магнитную ленту, тут же воспроизводится в замедленном виде, потом самостирается, и записывается следующая информация. А в результате – непрерывный контакт с внешним миром в собственном временном ритме пациента. А потом мы надеемся получить и видеомагнитофон, который будет постоянно демонстрировать замедленную версию реальности, синхронизированную с аудиоинформацией. Да, нужно признать, не решена проблема осязания. Но я не могу согласиться с вами, что все это слишком идеалистично для претворения в жизнь. Вспомните широко распространенную химиотерапию, которая начала использоваться не так давно. Вам известно, что стимулянты ускоряют внутренний ход времени у больных, и те начинают активно воспринимать раздражители, поступающие из окружающей среды. А когда действие лекарства заканчивается и восстанавливается нарушенный обмен веществ, реактивность больных снижается. Так что на этом примере нам удалось многое узнать: мы выяснили, что в основе психозов лежат химические нарушения, а не нарушения психики. Шестьдесят лет ошибочных представлений были сметены одним экспериментом с амиталом натрия…
– Пустые мечты, – перебил его Стайнер. – Вам никогда не удастся установить контакт с моим сыном.
Он повернулся и зашагал прочь от доктора Глоба.
Выйдя из Бен-Гуриона, он сел на автобус и отправился в шикарный ресторан «Рыжая лиса», который всегда закупал у него большие партии товара. Закончив дела с владельцем, Стайнер остановился в баре выпить пива.
Вот такая идиотическая болтовня доктора Глоба и повинна в том, что они оказались на Марсе. На планете, где стакан пива стоит в два раза дороже, чем стакан виски, потому что в нем содержится больше воды.
Владелец «Рыжей лисы» – толстенький лысый очкарик – тоже устроился рядом со Стайнером:
– Что у тебя такой мрачный вид, Норб?
– Собираются закрыть Бен-Гурион, – ответил Стайнер.
– Ну и хорошо. Зачем нам эти ублюдки на Марсе – они служат плохой рекламой.
– В некотором отношении я согласен с тобой.
– Это как те дети, родившиеся в шестидесятые с тюленьими плавниками из-за того, что их родители пользовались немецким лекарством. Надо было всех их уничтожить. Когда вокруг масса здоровых нормальных детей, зачем тратить время на таких выродков? Если бы у тебя был ребенок с лишней парой рук или вообще без рук, ну ненормальный, неужели ты захотел бы, чтобы он жил с тобой?
– Нет, – откликнулся Стайнер. Он не стал говорить, что брат его жены на Земле был ластоногим: он родился без рук, но научился пользоваться превосходными протезами, сделанными для него канадской фирмой, которая специализировалась в этой области.
Он ничего не сказал толстому человечку, он пил пиво и смотрел на ряд бутылок перед собой. Ему не нравился этот человек, и он никогда не рассказывал ему о Манфреде. В нем глубоко укоренились предрассудки, и этим он не сильно отличался от других. Так что Стайнер не мог его в чем-либо обвинять, он просто ощутил усталость, и ему не хотелось продолжать обсуждение этой темы.
– Это было только начало, – продолжил владелец ресторана. – Я имею в виду младенцев шестидесятых. А теперь они, наверное, и в Бен-Гурионе – не знаю, я там никогда не был, и ноги моей там не будет.
– Ну как они могут быть в Бен-Гурионе? – возразил Стайнер. – Они не относятся к аномалиям; аномалия – это то, что существует в единственном числе.
– Да, я понимаю, – согласился его собеседник. – И все же, если бы их вовремя уничтожили, у нас не было бы таких мест, как Бен-Гурион. Потому что, на мой взгляд, между теми монстрами шестидесятых и всеми уродами, рожденными как бы от воздействия радиации, существует прямая связь, ведь все зависит от мутации генов, верно? Так что думаю, здесь нацисты были правы. Они еще в тридцатых поняли необходимость вырвать с корнем генетически низшие нации, они знали…
– У меня сын… – начал Стайнер и тут же оборвал себя. Он понял, что проболтался. Толстяк смотрел на него круглыми глазами. – У меня там сын, – наконец продолжил Стайнер, – и значит он для меня ничуть не меньше, чем твой для тебя. Я знаю, что со временем он снова вернется в общество.
– Позволь, я поставлю тебе выпивку, Норберт, – пробормотал толстяк, – чтобы загладить свои слова, то есть я хочу сказать, что очень виноват.
– Если закроют Бен-Гурион, это будет страшное несчастье для всех, у кого там дети. Я не перенесу.