Се - человек
Шрифт:
Глогер отдохнул немного, бессмысленно разглядывая однообразный ландшафт. Затем стал взбираться вверх по склону.
Путь на вершину (которая оказалась намного выше, чем он предполагал) был тяжелым. Он оскальзывался на гальке, падая лицом, упирался израненными ладонями и ступнями, чтобы прекратить скольжение вниз, цеплялся за кустики травы и лишайники, растущие в расселинах, часто отдыхал; его ум и тело оцепенели от боли и слабости.
Он забыл, с какой целью взбирается наверх, но был полон решимости закончить
Он потел под солнцем, пыль липла к влажной коже почти обнаженного тела, покрывая его коркой с головы до ног. Набедренная повязка скоро превратилась в клочья.
Внизу расстилалась голая земля, и небо сливалось с ней; желтые скалы переходили в белые облака.
Он упал, и тело его покатилось по склону вниз. На бедре появилась рана, голова несколько раз сильно ударялась о камни. Но как только падение кончилось, он стал взбираться снова, медленно карабкаясь по обжигающим камням.
Времени больше не было, как не было личности и смысла. Сейчас, впервые, он находился в подходящем состоянии для того, чтобы оценить теорию Хеддингтона. Но исчезло и сознание. Он стал вещью, ползущей вверх по горе.
Затем он достиг вершины и остановился.
Некоторое время он лежал там, моргая, а затем его глаза закрылись.
Он услышал голос Моники и поднял голову. На мгновение ему показалось, что краем глаза он увидел ее.
– Не будь мелодраматичным, Карл...
Она говорила так много раз. И он услышал собственный голос, отвечающий:
– Я родился не в свое время, Моника. Этот век логики - не место для меня. В конце концов он меня убьет.
Ее голос произнес в ответ:
– Вина, страх, трусость и твой мазохизм. Ты мог стать блестящим психиатром, но ты полностью посвящаешь себя неврозу...
– Заткнись!
Он перевернулся на спину. Солнце пекло его исцарапанное тело.
– Заткнись!
– Полный христианский синдром, Карл! Ты скоро станешь католиком, я не сомневаюсь в этом. Где сила твоего ума?!
– Заткнись! Уходи прочь, Моника!
– Страх формирует твои мысли. Ты ищешь даже не душу и не смысл жизни. Ты ищешь комфорт.
– Оставь меня одного, Моника!
Грязными ладонями он закрыл глаза. Волосы свалялись от пыли, кровь свернулась на ранах, покрывающих каждый дюйм его тела. Солнце над ним пульсировало в такт с биением сердца.
– Ты опускаешься, Карл, разве ты не понимаешь это? Возьмись за себя! Ты ведь можешь рационально мыслить!..
– О, Моника! Прекрати!
Голос его был хриплым, прерывистым.
В небе кружили несколько воронов. Он услышал, как они кричат голосами, похожими на его собственный:
– Бог умер в 1945...
– Сейчас не сорок пятый - это 28 год новой эры. Бог жив!
– Как тебе не надоест блуждать в явно синкретических религиях вроде христианства - иудаизм, этика
– Это не имеет значения!
– Для тебя, в твоем состоянии ума...
– Мне нужен Бог!
– Вот к чему все сводится, не так ли? Неадекватная человеческая личность всегда кончает так, как ты. Ладно, Карл, сам найди себе костыли. Только подумай, чем бы ты мог стать, если бы поладил с собой...
Глогер поднял свое измученное тело на ноги и, стоя на вершине холма, закричал. Вороны испугались. Они скрылись в блеске солнца.
Вскоре небо потемнело.
Глава 12
Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от Дьявола.
И, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал.
От Матфея, гл. 4: 1-2.
Безумец, спотыкаясь, вошел в город.
Его голова запрокинулась лицом к солнцу, глаза смотрели бессмысленно, руки бессильно висели по бокам, губы беззвучно двигались.
Ноги вздымали пыль и заставляли ее клубиться; собаки вокруг лаяли. Сзади увязалась ватага детей, сначала они смеялись, затем стали кидаться камнями. Потом отстали.
Безумец заговорил.
Слова были незнакомыми, но произносились с такой интенсивностью и убеждением, что казалось - сам Бог говорит его устами.
Горожане не могли понять, откуда безумец появился.
Его остановили римские легионеры и с грубоватой добротой спросили, нет ли у него каких-либо родственников, к которым можно было бы его отвести. Они обратились к нему на ломаном арамейском и были удивлены, когда он ответил на странно акцентированной латыни, бывшей чище, чем язык, на котором говорили они сами.
Они спросили его, не священник ли он или ученый. Он ответил, что ни то и ни другое.
Офицер легионеров предложил ему немного сушеного мяса и вина. Он съел мясо и попросил воды. Они дали ему воды.
Римляне эти были частью патруля, проходившего здесь раз в месяц. Это были коренастые, смуглые, с суровыми, чисто выбритыми лицами люди. Они были одеты в грязные кожаные шорты, панцири с кожаными нагрудными пластинами и сандалии. На головах их были металлические шлемы, а короткие мечи в ножнах - на бедрах.
Стоя вокруг него в лучах вечернего солнца, они не расслаблялись. Офицер с более мягким голосом, но в остальном такой же, как и они, за исключением металлических нагрудных пластин, длинного плаща и плюмажа на шлеме, спросил безумца, как его зовут.
Некоторое время безумец молчал, его рот закрывался и открывался, как будто он не мог вспомнить свое имя.
– Карл, - сказал он наконец с сомнением. Это больше походило на предположение, чем на утверждение.
– Очень похоже на римское имя, - сказал один из легионеров.