Сеанс мужского стриптиза
Шрифт:
– Будем искать, – пробормотала я, выдвигаясь в коридор.
«Такого же, но с перламутровыми пуговицами!» – поддакнул неугомонный внутренний.
– Есть кто живой? – я возвысила голос и тут же заметила, во-первых, рассыпанную на полу прихожей картошку, во-вторых, свет за дверью санузла.
Обстановка в резиденции потомственных алкашей Утятиных не располагала к церемониям, поэтому я резко распахнула дверь сортира и беззастенчиво заглянула внутрь.
Там кто-то был, но живой или нет – я сразу не поняла. На унитазе в позе роденовского Мыслителя, отчаявшегося найти ответ на мучающие его философские вопросы, скорчился человек.
– Дмитрий Утятин? Вы арестованы! – гаркнула я голосом киношного милиционера.
Членораздельного ответа не последовало.
«Это он что, от страха так обделался?!» – восхитился мой жизнерадостный внутренний.
– Фу-у-у! – я поспешно захлопнула дверь уборной.
Прислушалась: во входную дверь неутомимо стучали. Я прошла в прихожую, впустила воинственных старушек-подружек и сказала:
– Подозрения подтвердились, картошку свистнул Димка, но наказать его за это не получится, он и так уже загибается.
В подтверждение моих слов из сортира донесся тихий щенячий скулеж.
– Надо бы неотложку вызвать, – невольно проникаясь жалостью к страдающему существу, сказала я.
– Неотложка сюда не поедет, – возразила Тамара Петровна. – В «Скорой» эту семейку как облупленную знают, ты только адрес назовешь, как диспетчер отключится!
– Надо Елену Макаровну позвать, – подсказала старушка-подружка.
– Кто такая Елена Макаровна и как ее позвать? – спросила я.
– Доктор она, на пенсии уже, – объяснила Тамара Петровна. – В нашем подъезде живет, в десятой квартире, дверь рядом с моей. Очень милая женщина и доктор хороший, к ней весь наш дом за помощью бегает.
– Елена Макаровна, квартира десять, – повторила я, без промедления покидая загаженные апартаменты Утятиных.
Ароматизированная кошками атмосфера на лестнице показалась мне чистейшим горным воздухом. Чтобы прочистить легкие после пребывания в зловонном притоне потомственных алкоголиков и тунеядцев, я старательно покашляла.
– Температура есть? – открыв дверь на мое перханье, деловито спросила приятная пожилая дама.
– Не знаю, – честно ответила я. – И, по правде говоря, мерить неохота!
Елена Макаровна посмотрела на меня удивленно. Я вспомнила кошмарную антисанитарию в первой квартире и объяснила:
– Боюсь чесотки и вшей. Доктор, это не мне нужна помощь! Там в первой квартире парнишку скрючило, у него жуткий понос, как бы не помер прямо на унитазе!
– Вы про Диму Утятина говорите? – догадалась докторша. – Ох, бедный мальчик!
Она без промедления подхватила чемоданчик, который наготове стоял в прихожей, и сказала:
– Я готова, пойдемте скорее.
Я посмотрела на нее с уважением. Вот таким, по-моему, и должен быть настоящий врач! По первому зову без колебаний спешить на помощь любому страждущему!
Определенно, я не гожусь в эскулапы.
Мы спустились с четвертого этажа на первый и беспрепятственно вошли в квартиру Утятиных. Дверь была распахнута настежь – деловитые старушки по-хозяйски проветривали помещение.
Пациент, скорчившийся на унитазе, на появление доктора никак не отреагировал.
– Так. Что он принимал? – спросила Елена Макаровна, с ходу оценив обстановку.
– Вот это! – продемонстрировала Тамара Петровна.
На морщинистой ладошке старушки лежала нечищеная сырая картофелина, хранящая четкий след зубов.
– С полкило сожрал, не меньше! – добавила ее подружка, взвесив в руке уже не полную авоську.
Пока я бегала за докторшей, бабушки успели сложить не съеденную юным токсикоманом картошку обратно в сетку.
– Да, голод не тетка! – сказала Елена Макаровна. И повторила: – Бедный мальчик!
Она сочувственно посмотрела на страдальца. Мы с бабушкой Тамарой Петровной переглянулись и не стали говорить, что бедный мальчик наелся грязных корнеплодов не с голодухи, а в расчете поймать кайф от токсической картошечки.
– Ну, мы пойдем, а вы уж тут дальше сами! – сказала старушка-подружка, увлекая в открытую дверь Тамару Петровну, фигура которой перекосилась под тяжестью авоськи.
– Идите, идите, – безразлично отозвалась Елена Макаровна.
Она уже скормила пациенту какую-то таблетку и теперь заливала в него воду из принесенной бутылочки. Очевидно, врач знала, куда идет, и предвидела, что чистой питьевой воды в квартире «потомственных» не найдется. Чистого тут не было ничего.
– Авось не помрет, ворюга! – оглянувшись на пороге, без особого сочувствия прошептала пожилая приятельница Тамары Петровны. – Очистка кишечника – это даже полезно!
Обсуждая потенциальный оздоровительный эффект диареи, бабушки вышли из квартиры и повлеклись вверх по лестнице. Я тоже хотела было удалиться по-английски, но Елена Макаровна воззвала ко мне из туалета:
– Девушка! Извините, не знаю, как вас зовут…
– Инна, – сказала я.
– Инночка, не уходите, пожалуйста! Мальчика сейчас нельзя оставить без наблюдения, а мне одной тут неуютно.
«Неуютно» – это еще мягко сказано! В зачумленном притоне уютно чувствовали себя только тараканы. Да еще, наверное, всяческие бациллы, микробы и вирусы. Подумав так, я спрятала руки за спину, чтобы ни к чему не прикасаться, и отодвинулась подальше от стены.
Стоять посреди коридора было неудобно. К тому же от беготни вверх-вниз по лестнице немного устали ноги. Я бы не отказалась посидеть, но грязный заплеванный пол в качестве посадочного места меня не привлекал. Елене Макаровне было проще, она присела на свой чемоданчик.
– Наверное, соседи частенько поднимают вас по тревоге? – спросила я докторшу.
– Почитай каждый день, – устало улыбнулась она. – Но я не жалуюсь, в моем возрасте это даже приятно – быть нужной людям. Хотя моя дочь называет меня дурой.