Сеанс мужского стриптиза
Шрифт:
Везунчик Федька, судя по растерянному выражению лица, понимал не больше, чем я.
– Что происходит? – сердито спросила я, злясь и на оперов, понимающих друг друга с полуслова, и на себя, такую непроходимую тупицу.
Бух! – громким хлопком хамовито ответила мне входная дверь.
Троица мастеров сыска – коллег Шерлока Холмса – покинула квартиру по-английски, не прощаясь.
– Какое свинство! – едва не плача от досады, воскликнула я и в сердцах сцапала за грудки Дениса: – Если ты сейчас, сию же минуту не объяснишь мне, что происходит, я не знаю, что сделаю!!!
– Со
Я окинула его бешеным взглядом и глубоко вздохнула, собираясь оглушительно завизжать, но тут добродушный капитан Молодцов похлопал меня по плечу так же, как Капустина, и сказал:
– Успокойся, детка! Что тут непонятного? Ребята пошли брать Мухина!
За ценную информацию я тут же простила бесцеремонному типу унизительное обращение «детка» и превратила зарождающийся визг в членораздельный вопрос:
– Что значит – брать Мухина?
– Силой брать! Группово! – Молодцов заржал, единолично радуясь своему казарменному остроумию.
Мы с Капустиным молча вытаращились друг на друга. Я не видела себя со стороны, но, если у меня в тот момент было такое же лицо, как у Федора, значит, мы с ним могли позировать для семейного портрета близнецов-даунов.
– Дорогая, все очень просто, – мягко сказал Денис, обнимая меня за плечи. – Ребята объявили Мухина в розыск, думая, что его в Буркове уже ничто не держит. Они же не знали, что две тысячи долларов, которые он украл у банкира, у него в свою очередь увела твоя мамуля!
– И что из этого следует? – хмурясь от усилия понять, спросила я.
– Из этого следует, что Мухин, не найдя баксов в «Москвиче», вернется туда, откуда машину привезли к Карлсону, внимательно изучит следы, сохранившиеся на ближних подступах к месту лесной стоянки автомобиля, и по этим следам пойдет за тем, кто забрал из «Москвича» две тысячи долларов, которые он считает своими! – ласково и по слогам, как маленькой дурочке, объяснил мне милый.
– Отлично! – бурно обрадовался Капустин. – Мухин попытается вернуть деньги, и его возьмут на месте преступления!
– Какого преступления? Вы соображаете, что говорите?! – взвилась я. И скорчила рожу, передразнивая своих собеседников: – «Отлично! Мухин нападет на того, кто забрал деньги, и тут его возьмут!» Чего хорошего?! Вы что, забыли, кто именно забрал деньги? О боже! – Я заломила руки и часто захлопала увлажнившимися ресницами: – Кошмар! Он же нападет на нашу мамулю!!!
Глава 17
День уже клонился к вечеру, когда Варвара Петровна Кузнецова, великая писательница, мать беспокойного семейства и добычливая кладоискательница вспомнила, что нужно было позвонить Ситниковым.
– Боренька, я совсем забыла! – ахнула она, обращаясь к супругу. – Мы же не предупредили Пашиных родственников, что мальчик гостит у нас! А они очень, очень беспокоятся!
– Позвони им сама, дорогая, – устало откликнулся Борис Акимович. – Мой мобильник в «бардачке» машины.
Борис Акимович не мог взять телефон сам, потому что на руках его красовались грязные перчатки. Облачен он был в мешковатый комбинезон
Борис Акимыч добрых три часа подряд белил известью деревья в саду. Процесс затянулся не потому, что деревьев было много, просто их надо было выкрасить сверху донизу. Максу Смеловскому пришло в голову загодя снять пару сцен из зимней жизни вампира, так что нужны были снежные декорации.
Сооружение таковых полностью исчерпало бабушкины запасы бязевых простынь и пододеяльников. Их постелили на землю, имитируя снежный покров. Деревья высоко, насколько хватило садовой лестницы, побелили известью, не слушая протестов Зямы: он призывал всех вообразить негодование и изумление мышей и зайцев, которые придут в сад полакомиться древесной корой с наступлением настоящей, календарной зимы. Бессердечный Смеловский послал защитника интересов грызунов и зайцев куда подальше – а именно в сельпо, за тремя килограммами манной крупы.
– Манка, если сыпать ее перед камерой сверху, на пленке превращается в чудесный снежок! – мечтательно щурясь, вещал Макс.
– Главное – эту манку не варить! – желчно добавил оператор Саша.
Он был сильно не в духе, потому что маялся непроходящей зубной болью. Анальгин, предложенный страдальцу Варварой Петровной, не помог, а снять боль проверенным народным средством – водочным полосканием, водочным компрессом и водкой вовнутрь – строго-настрого запретил Смеловский.
– У телеоператора должны быть зоркий глаз, твердая рука и холодная голова! – сказал он.
– Я скоро весь холодный буду, с головы до пят, и ноги в белых тапках! – сердито проворчал Саша. – Вот умру, и фиг ты получишь свой сериал!
– Эх, Саня, Саня! – вздохнул Смеловский. – Ну, возьми себя в руки! Продержись два часа!
– А что потом? – спросил оператор.
– А потом можешь помирать! – разрешил Макс.
Саша зарычал и опасно замахнулся на обидчика тяжелым телевизионным штативом.
– У Анатоля есть хорошее обезболивающее! – вспомнил Поль.
Он раскладывал на подступах к выгребной яме полоски липкой бумаги. Разворошенный сортир, хоть и прикрытый полиэтиленовой пленкой, живо интересовал окрестных мух. Поль решил использовать это обстоятельство на благо подопечных ящериц, которые питали к насекомым самые пылкие гастрономические чувства. Ловить вручную комаров и мух на прокорм своего небольшого, но прожорливого ящерового стада Поль уже немного утомился.
– Какое обезболивающее? – с надеждой посмотрел на него Саша.
– Аэрозольное! – ответил паренек. – Не помню, как называется, такой флакончик с пшикалкой. Анатоль, дурак здоровый, как-то зубами тяжести поднимал и повредил челюстной сустав, теперь у него при малейшем переохлаждении артрит начинается. Он говорит, боль такая, будто половина зубов разом болит!
– Да что ты? – с неподдельным сочувствием воскликнул Саша.
– Анатоль только этой фигней и спасается! – кивнул Поль. – Пшикнет разок – и ходит как новенький. Потом-то у него воспаление проходит.