Седьмая свеча
Шрифт:
Ольга принесла из маленькой комнаты еще два одеяла и, забравшись с ногами на кровать, полностью укуталась ими, оставив лишь небольшую щелку для наблюдения. Сразу время замедлило бег, словно стало задыхаться и потеряло желание двигаться. Под одеялами благодаря ее дыханию стало тепло, создалась иллюзия комфорта. Знакомая с детства обстановка теперь, через тринадцать лет, прошедших с тех пор, как она покинула этот дом, вдруг заставила вспыхнуть воспоминания детства.
Она снова почувствовала себя маленькой девочкой, запахи, ощущения далекого детства обрушились на
А она не захотела отпустить душу мамы с земли, обрекая ее на мучения между небом и землей, и все для того, чтобы она исполнила ее замыслы, пребывая в состоянии элементера. Но ведь после смерти это была уже не ее мама, так как, покидая телесную оболочку и приобретая некий астральный образ, она была уже не подвластна человеческим чувствам, добру и злу, любви и ненависти, не могла желать чем-то помочь или навредить.
Тогда Глеб нарушил ее замыслы — сжег магическую лабораторию в бане, позволил душе мамы полностью переселиться в астральный мир. А возможно, она заблуждается, и эта бедная душа мается здесь до сих пор, не имея возможности разорвать земные узы?
Может, сейчас она появится в этой комнате и начнет корить ее за столь жестокое отношение к себе? Словно в подтверждение ее предположения ночная тьма в комнате сгустилась, возникли очертания темной фигуры, неслышно плывущей по комнате, словно и не было скрипучих половиц. Ольга прикрыла рот от ужаса — одно дело вызывать призрак, а другое — нежданно-негаданно столкнуться с ним.
Вдруг в комнате стало светлеть — это призрак поочередно зажигал свечи, стоящие вдоль стены. Ольга, умерив дыхание, наблюдала за невысокой полной женщиной, одетой в черное. Вскоре незваная гостья опустилась на колени перед большой иконой, стоявшей на стуле в углу комнаты. Такой иконы у мамы не было, это Ольга знала наверняка.
— Царице моя преблагая, надеждо моя, Богородице, приятельнице сирых и странных представительнице, скорбящих в радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою вину, зриши мою скорбь, помози ми яко грешной. Вину мою прости, разреши ту, яко вопиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя представительницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богоматерь, яко да сохраниши мя и покриеши во веки веков. Аминь. Прости меня, Богородица, и упокой душу убиенной мною Ульяны…
Ольга не выдержала и соскочила с кровати. Женщина охнула, оглянувшись, перекрестилась и упала без чувств.
Ольга подбежала к ней, взяла свечу, подняла ее повыше — и узнала попадью Софью. Та уже пришла в себя, она дрожала и крестилась:
— Свят, свят, Ольга! Это ты иль нечистый дух?
— Я, дорогуша Софья. А нечистый дух и такая же совесть — с тобой!
Ольга стояла над ней, сжимая револьвер. «Надо же, чинуша Софа сама призналась, что убила мою мать!» — подумала она.
— Давай рассказывай все как есть! Иначе… — И она приставила револьвер к голове Софьи.
— Прости меня, Ольга! — Софья зарыдала, стоя на коленях.
— Бог простит. Давай рассказывай, я долго буду над тобой стоять?
— Нечистый попутал меня! Не помогали мне от хвори ни лекарства, ни молитвы, денно и нощно произносимые, гнила заживо, а жить хотелось. Очень хотелось. Когда баба Харита — она пыталась меня спасти от порчи, да сама Богу душу отдала — помирала, — и Софья перекрестилась, — то сказала, что пока ведьма или ведьмак, которые на меня порчу наслали, не помрет, не выдужать мне, не быть мне жильцом на белом свете!
— При чем тут моя мать?
— Знала, что она наслала на меня порчу!
— Откуда?
— А больше некому и незачем. Прогневалась она на меня и наслала порчу, упокой Господи ее душу.
— А что сейчас здесь делаешь? Зачем замок сорвала?
— Епитимью за совершенный грех добровольно на себя наложила — по ночам отмаливаю грехи. Но замка не ломала. Увидела, что дверь открыта, вот и решила, — глотая слезы, объяснила Софья, но утаила, что так делать ей приказала Галя.
— А меня зачем хотела отравить? — спросила Ольга.
— Вот тебе крест, не хотела!
— А передачи отравленные зачем присылала?
— Да не отравленные они! — истерично взвизгнула она. — Галя наказала передать. Да там все овощи свои были, такие ловкие, только с погреба. Никакого яда!
— А когда к Глебу ездила, то о чем договаривалась? Как меня извести? К бабе Анысе в Сосновку ездила, на меня «порчу» заказала по чьему наущению? Только не ври, а то хуже будет!
— Не ездила я никуда! Вот тебе крест! Тебе каждый скажет, что я больше года никуда не выезжала. А бабу Анысю не знаю и никогда у нее не была!
«Вот Галка, все-таки обвела вокруг пальца! — зло подумала Ольга. — А что делать с этой дурой? Маму мою убила — этого не прощают… Должно быть, вода в пруду сейчас холодная…»
— С помощью кого ты довела мою маму до могилы? Ведь я не поверю, что сама смогла.
Софья стала громко рыдать, не в силах больше ничего сказать, лишь ползала на коленях.
— Мы сейчас с тобой немного прогуляемся. По дороге ты успокоишься и мне расскажешь все подробно. Только не глупи. В случае чего пристрелю, как бешеную собаку, и мне ничего не будет! — Ольга пригрозила ей револьвером, включила фонарик и пошла к выходу. — Свечки за собой погаси, еще пожар в доме устроишь.
Только она вышла на крыльцо, как на нее кто-то навалился, обдавая сивушным запахом и матюгами. От неожиданности она вздрогнула и нажала на курок. Пистолет дернулся в ее руках и плюнул огнем прямо в лицо нападавшему. Выстрел, хоть и газовым зарядом, но произведенный впритык, своротил тому челюсть.
У Ольги застлало глаза от слезоточивого газа, и она не смогла узнать окровавленного мужчину, сползшего на землю. Она почувствовала сильный толчок в спину и слетела с крыльца. Это обезумевшая от страха Софья выскочила из дому во двор. Стоя на коленях, Ольга, уже сама ничего не соображая, закричала Софье: