Седьмая жена
Шрифт:
Не оставляй нас несмотря ни на что! Не дай нам уйти к птеродактилям и ихтиозаврам. Мы еще чем-то позабавим Тебя, чем-то растрогаем, чем-то – кто знает – даже умилим…»
Наутро я сказал бармену, что вряд ли найдется издательство, готовое печатать эти записки. Но все же дал ему совет: отправить рукопись на хранение в огромный подземный архив, построенный недавно в штате Юта. Насколько мне известно, создатели этого уникального хранилища пытаются собрать и сберечь сведения о всех-всех людях, когда-либо живших на Земле, чтобы никто не потерялся в день всеобщего Воскрешения. В гранитных туннелях, проложенных на глубине семьсот футов в скале неподалеку от Солт-Лейк-Сити,
20. Праздник на воде пять лет спустя
В сумерках последний вертолет с фотокорреспондентами отстал от уходящей на север «Вавилонии-2», повернул обратно к Детройту. Через час упрятанная в рулончиках пленки добыча оживет, превратится в негативы, в отпечатки, размножится, разлетится по всей стране в миллионах утренних газет. Журналистская орда насытилась сегодня вволю. Им давали снимать и при отплытии в Кливленде, и на остановках в Толидо и Виндзоре. Но теперь – довольно. С самого начала пятилетний юбилей встречи братьев Козулиных был задуман как интимный, семейный праздник. Даже очень знаменитые люди должны иметь право на несколько дней покоя и уединения. Завтра они войдут в озеро Гурон и устремятся к таинственному острову с небольшим санаторием, полученному недавно Козулиным-старшим в обмен на неповторимого раннего Кандинского.
К статусу знаменитости Антон так и не смог привыкнуть. Вот и сегодня, когда они стояли у поручней с отцом жены-5 и мирно беседовали о своих детях и внуках и о том, какие убогие песенки отравляют нынче их слух, и эта толстуха с кинокамерой начала кричать из проплывающей внизу моторки: «Сэр! Сэр! улыбку для телезрителей седьмого канала!» – он выжидательно уставился на прославленного певца, пока тот не объяснил ему, что просьба обращена к нему.
– Меня-то они давно низвели из «сэров» в «Бобби». Так что нечего отлынивать. Помашите рукой, пошлите воздушный поцелуй. Если можете – семь раз. Чтобы зрители седьмого канала почувствовали ваше особое расположение.
Корреспонденты начали виться вокруг мистера Себежа уже тогда, когда он возродил свою контору и возобновил страхование от разводов. Однако настоящая известность пришла лишь после того, как он начал появляться со своей десятиминутной программой на телевидении. В каждой передаче он ухитрялся кого-нибудь задеть и вызвать волну гневных откликов. Особенный шум произвел рассказ о немолодом враче («Знаем, знаем ваши штучки! вечно он спрячется за кого-то другого! провокатор чертов!»), который выступал с идеей раскола медицинской ассоциации хотя бы на две конкурирующие корпорации.
Что тут началось!
Его обвиняли в невежестве, мракобесии, безответственности, сеянии смут и раздоров. Две корпорации врачей? Как интересно! И что же, они будут лечить по-разному? Применять разные лекарства, разные методы? Скрывать друг от друга новейшие медицинские открытия? Чтобы у одной корпорации пациенты умирали, а у другой – выздоравливали?
Конечно, нашлись и защитники смелой идеи. Счета, выписываемые врачами, – это национальный позор, кричали они. Разрубите гидру не на два, а на десять кусков! Нет другого способа обуздать их жадность. Никаких секретов лечения людей вы не сможете спрятать, как не можете спрятать секретов постройки автомобилей. Но автомобилестроителям монополии запрещены, а врачам разрешены. Почему? Ведь без автомобиля человек может прожить, а без врача может умереть. Тысячу раз прав мистер Себеж! Пора кончать с этим разбоем.
Хвалебные отзывы шли вперемешку с оскорбительными, поздравления сменялись анонимными угрозами по телефону. Когда у Мелады разыгралась невралгическая боль в локте, он побоялся отправить ее к местному врачу, заставил съездить в Нью-Йорк, записал на прием под вымышленной фамилией. Его продюсер изо всех сил старался замять скандал, выступал с примирительными заявлениями. Он клялся, что старый доктор существует, что он просто озлобился после того, как у него, за какие-то нарушения медицинской этики, отняли право практиковать. Вскоре другие скандалы и сенсации отвлекли жадную публику. Но интерес к мистеру Себежу явно подскочил на несколько градусов, как он подскакивает в нас и остается надолго, когда мы замечаем под клеткой диковинного зверя маленькую табличку с надписью: «Ядовит».
Антон усмехнулся, подлил себе пива. Пена перелилась через край стакана, выплеснулась через борт корабля, потянулась белой дорожкой в сторону пяти прижавшихся друг к другу стекляных цилиндров, все еще темневших над горизонтом. Из окон банкетного зала долетала музыка, и знаменитый Бобби негромко, по-домашнему, напевал песенку их юности – «…припомнишь мой взгляд, и, как свет встречных фар, он ударит в лицо так, что выпустишь руль, так, что выпустишь руль». Привычный толчок – пойти к жене и поделиться любимым воспоминанием – чуть не заставил Антона подняться на ноги и войти внутрь зала. Но он сдержался. В зале было слишком много его жен, и в такой поздний час он мог запутаться, подойти не к той, к которой собирался.
Он был рад, что Мелада согласилась принять участие в праздничном плавании. Он был рад увидеть сегодня ее и детей – замкнутых, отгороженных от него и от мира, слишком сосредоточенных друг на друге, но при этом спокойных, ровных, вежливо подставляющих щеки под родственные поцелуи.
Сколько они не виделись с Меладой? Почти семь месяцев? Всем это пошло на пользу, все испытали облегчение. К старому возврата быть не может, они слишком долго мучили друг друга. Интересно, знает она, что он возвращается к Джил, к жене-5? Наверное, догадывается. Что-то было в ее лице сегодня тревожно-необычное, что-то мелькнуло утром в Кливленде, когда она поднималась с детьми на борт. Или уже в Виндзоре? Не тень ли Горемыкала? Но в какой момент? Он не мог вспомнить.
Камера крупным планом показывает звонящий будильник. Затем соскальзывает на край одеяла. Движется наверх. Женские ноги опускаются на пол, нащупывают шлепанцы. Женщина встает. Она видна со спины. Она завязывает кушак халата, высвобождает волосы из-под воротника. Подходит к окну, отодвигает занавеску. Утренние газеты в разноцветных полиэтиленовых мешках лежат на газоне. Сосед моет автомобиль из шланга. Женщина проходит по коридору, трогает фотографии детей на стенах. Шлепанцы остаются на коврике, босая нога переступает через желтый борт ванны. Шумит вода.
Тогда, пять лет назад, они решили лететь из Хельсинки сначала в Мексику. Вернее, Антон решил, а Мелада согласилась. Он уверял ее, что у них больше не будет такого случая. Что жизнь в Америке закрутит их, засосет, не оставит ни дня на спокойное созерцание нового неба, новой травы, новых памятников, новых мостов, друг друга. Что ему необходимо прийти в себя после всего пережитого. Да и ей тоже.
Ей нравилась поездка по новой стране. Она часто улыбалась. Она поворачивала голову вслед каждой пальме, каждому ослику, каждому сомбреро. Накупала горы ярких открыток на заправочных станциях. И когда они остановились около мэрии в пограничном городке и он объяснил ей, что во всем западном полушарии нет места, где можно было бы пожениться быстрее и дешевле, а кольца он случайно купил в ювелирной лавке на предыдущей стоянке, она, кажется, не вполне поверила ему. Она восприняла это как местную экзотическую игру, как туристский аттракцион и приняла в нем участие, послушно улыбаясь, охотно подставляя ему губы для поцелуев, ловко уворачиваясь от рисовой картечи, которой их осыпали при выходе на площадь.