Седьмая жена

Ефимов Игорь Макарович

3 июля

Идея капитана сработала. Но не совсем. Роса действительно собралась за ночь в перевернутой, оставленной на палубе крышке. На дне набралась лужа в полстакана. Но когда Пабло-Педро попытался высосать ее через трубочку, сразу начал плеваться. Вкус мазута. Придется мыть и скрести крышку целый день.

Зато у нас теперь много рыбы. Ловили все утро. Я показал всем, как делать надрезы на рыбьих спинах и выдавливать сок. Жажда была очень сильна. Пили сок не морщась. Даже «морской подкидыш» проглотил несколько ложек.

Капитан содрал со стены телефонный провод. Из него получилась прочная леска, к которой мы привязали самый крупный крючок. На него насадили летающую рыбу. И вскоре поймали на нее рыбу до-раду. Она имеет за жабрами острую кость в форме крючка. Я читал, что дикари, не знающие железа, пользуются ею для

рыбалки. Мы попробовали привязать такой костяной крючок к нитке. Вскоре поймали неплохую макрель. Ловить приходится круглый день. Нелегко накормить и напоить четырех человек одной рыбой. Даже четырех с половиной. Начинаешь понимать эскимосов.

Впервые Антон встретил будущую жену-5 в приемной у адвоката. Он запомнил ее, потому что несколько раз поймал на себе ее долгий – над журнальным столиком, над машинкой секретарши, ему одному, на грани бесстыдства – неотрывный, печальный взгляд. Войдя в кабинет, он спросил у адвоката, кто это.

– Тяжелый случай, – махнул рукой адвокат. – Муж оставил ее с двумя детьми после десяти лет брака. Ушел к кассирше из банка, с которой у него был пятилетний роман. Негритянка, между прочим. И теперь пытается высудить у жены не только дом, но и детей. Я ей внушаю, что она должна быть очень осторожна, что по нынешним диким временам и неверный муж может извернуться в победители, если ему дать зацепку. Но она все пропускает мимо ушей. Ей главное, чтобы в контракт был включен один пункт: его письменное подробное объяснение, ответ на вопрос «почему?».

Все же эта первая встреча была такой мимолетной, что Антон вскоре забыл о ней. Его собственный бракоразводный процесс отнимал у него все силы. Он до сих пор был в шоке. Он оказался совершенно неподготовлен к роли оставленного. О, как он понимал теперь своих прежних брошенных жен! Волна сострадания к ним проходила через сердце, оставляла соленый, болезненный след, и вслед за ней катилась волна вины, а там, глядишь, и волна гнева на всех оставляющих, которая, естественно, сливалась с волной злобы к жене-4, посмевшей нанести ему – неважно, что поделом! неважно, что возмездие! – такой удар. Его адвокат возвращался после схваток с Симпсоном измочаленный, униженный, готовый капитулировать по всем пунктам. Антону приходилось выжимать из себя остатки воли, чтобы делиться с ним и гнать обратно в бой.

Второй раз он увидел брошенную женщину в аэропорту. Она не узнала его или просто не заметила в толпе прилетевших. На всякий случай он кивнул ей, проходя мимо. Все же что-то показалось ему странным в ее позе, в остекленевших, сияющих глазах. Он осторожно вернулся и стал наблюдать. Ее взгляд был устремлен на двух немолодых друзей, обнимавшихся посреди прохода. Может быть, это были братья. Родом из Афин. Или из Барселоны, Неаполя, Бейрута, Танжера, Тель-Авива, Каира. Во всяком случае, такие страсти, такие бандитские усы, такие нежности, такое безразличие к неудобствам остальных – протискивавшихся мимо – пассажиров могли произрастать только на берегах Средиземного моря.

Она смотрела на них, сцепив пальцы перед грудью, как смотрят на любимого певца, дотягивающего последние ноты любимой арии. Чтобы вот-вот вскочить, бешено зааплодировать, ринуться к сцене с цветами. Антон и правда ждал, что она побежит к ним, протиснется внутрь их объятия, окажется сестрой, племянницей, дочерью. Но нет – она только проводила их взглядом и снова стала всматриваться в толпу. Она явно не обращала внимания на проходивших мимо, никем не встречаемых одиночек. Но вот увидела бабушку, к которой, растопырив ручонки, бежал пятилетний внук, – и снова сцепила пальцы перед грудью, замерла.

Антон пожал плечами и пошел прочь. Он отогнал мелькнувшую догадку, как отмахивают – не прикасаясь – осу, стараясь не напороться на таившуюся в этой догадке жало-жалость. Но неделю спустя он снова был в том же аэропорту, у той же калитки, теперь уже в роли встречающего. И нескладная тринадцатилетняя Голда шла к нему по проходу, с солдатской («пусть уродство! пусть в пятнах! зато ни у кого больше такой нет!») санитарной сумкой на плече. И ее улыбка из-под мрачно нависающих кудряшек была как нежданный, незаслуженный подарок. И пока они шли обнявшись по проходу, он вдруг снова напоролся на восторженный взгляд брошенной женщины, стоявшей на своем обычном месте, – им одним теперь посвященный, радостью чужой встречи упивающийся. Антон не был готов и не успел отмахнуться. Он понял, зачем она приезжает в аэропорт, и жало впилось ему где-то совсем-совсем рядом с давно не шевелившейся, словно в морозильник засунутой любовной горошиной.

Голда в том году была невыносима. Ее чарующие улыбки сменялись презрительными усмешками так же внезапно, как цвета в светофоре. Она отказывалась мыть руки, чистить зубы, стелить постель, говорить «пожалуйста», убирать за собой посуду, гладить одежду, вежливо отвечать по телефону, навещать родственников. И пусть ее лучше не трогают, потому что она может вот-вот впасть в глубочайшую депрессию. Она уже ходила к школьному психиатру, и тот подозревает, что причиной всему – развод родителей. Это они нанесли ей такую травму, так что теперь пусть помалкивают. Еще психиатр объяснил ей, что у девочек процесс юношеского созревания часто бывает очень болезненным. Научно доказано, что с тринадцати до семнадцати лет им положено быть мерзкими, капризными, неопрятными, эгоистичными, скандальными. И она собирается использовать эти золотые годочки так, чтобы было что вспомнить в унылой – на вашу похожей – взрослости. А может быть, не остановится и в семнадцать. Впервые Антон был рад концу ее каникул.

Оставшись один, он первым делом позвонил адвокату и спросил, как идут дела у его клиентки – той, от которой муж ушел к черной кассирше. «Без перемен», – сказал адвокат. И нехотя дал ему телефон. Он узнал, что ее зовут Джил. Он позвонил и назвал себя. Он сказал, что видел ее несколько раз в аэропорту. И в конторе их общего адвоката. Она тоже запомнила его? правда? Он сознался, что и у него сейчас идет бракоразводный процесс. Так что им будет о чем поговорить. Если она согласится пообедать с ним. И она согласилась.

4 июля

Плохо спал из-за боли в пальце.

Пытаемся определить, куда нас несет. Каждый день записываем время, когда солнце достигает зенита. Капитан под моим руководством соорудил подобие секстанта. Из деревянной линейки и кастрюльной крышки. Но проку от него мало. Нас все время качает. Похоже, что ветер и течение сносят нас на восток.

Время от времени спасаемся от жары, купаясь за бортом. Сегодня Линь Чжан отплыла от трапа всего на три метра. И тут вдруг налетел внезапный шквал. Стал относить «Вавилонию» прочь. Так быстро, что Линь Чжан не могла догнать. Я схватил в руку конец веревки и поплыл ей навстречу. Мы едва успели дотянуться и ухватить друг друга, как веревка кончилась. Капитан с трудом подтянул нас обратно к трапу. Теперь я требую, чтобы каждый, купаясь, привязывал себя веревкой. Кроме того, надо все время следить за акулами. Они появляются постоянно, но днем держатся в отдалении.

5 июля

Ночью опять мучился бессонницей. И слышал время от времени, как кто-то постукивал снаружи по борту. Лишь под утро я догадался, что это такое. Летающие рыбы! Днем они видят корабль и оплывают его стороной, а ночью выпрыгивают из воды вслепую и натыкаются на борт. К сожалению, ни одна не залетела на палубу – слишком высоко.

Я рассказал о своем открытии капитану. Мы решили попробовать одно приспособление. Работали весь день. Трудность в том, что из инструментов у нас есть только два ножа, иголка с ниткой и маникюрный набор Линь Чжан. (В их каюту пираты не проникли, поэтому все, что было у них, – сохранилось. В том числе и автомат. Педро-Пабло сознался, что автомат и три обоймы к нему были вручены ему мистером Козулиным в Монреале.)

То, что мы соорудили, похоже на помесь гроба и индейской пироги. Каркас сделали из дощечек (в дело пошел палубный настил), обтянули простыней. Подвесили наше сооружение снаружи у борта. Веревок у нас тоже не осталось – пользуемся электрическими проводами, которые выдираем из-под обшивки стен.

Я читал, что птицы в океане – знак того, что близко берег. Вокруг нас довольно много птиц, но никакой земли поблизости не должно быть, если верить картам. Я узнаю фрегатов (широченные крылья и красная полоска на горле у самцов), олушей (голубая голова), остальных не знаю. Интересно, где они проводят ночь? Неужели продолжают парить в воздухе? Или опускаются на воду?

Под вечер видели еще один корабль. Он прошел в двух милях к востоку от нас. Мы прыгали и размахивали рубахами полчаса. Но солнце садилось как раз за нами. Вряд ли они могли бы нас заметить, если бы даже специально искали.

Теперь вспоминаю, что я и сам, плавая на «Вавилонии» по озеру Эри, никогда не останавливался при виде неподвижных моторок или парусных лодок. Мало ли ради чего люди остановились! Не станешь же подплывать к каждому и проверять. Мы не готовы к встрече с терпящим бедствие, как не готовы к встрече с инопланетянином. Кроме того, нас губит изобретение радио. Корабль, не испускающий радиосигналов, как бы не существует для других кораблей. Эй, вот же мы! Нас видно невооруженным глазом!